Написано под впечатлением от песни Rammstein — «Dalai Lama».«…Bringt mir dieses Menschenkind!»
За стеклом иллюминатора занимался вечер. Впрочем, это не было преимущественно заметно – прежде тянулись бесконечные равнины облаков; в рваных дырах среди ними местами проглядывали кусочки вечно далекой земли, напоминающей отсюда географическую карту. На борту было втихомолку и прохладно, даже холодно, потому что кондиционеры работали на максимуме. Уставшие пассажиры – избыток десятков скучающих, зевающих людей, людей жующих, слушающих музыку либо ждущих свою очередь в туалет… — представляли собой на диво умиротворяющее зрелище.
У замурованного насмерть аварийного выхода сидит мужчина с мальчиком. Деловой герр Фольмер – теперь он только лишь только 1 из многих невольных пленников воздушного судна, которые совершенно отдали свою волю и общежитие в руки невидимого пилота. На лбу выступила испарина, Кагда самолет иногда скоро меняет высоту, его начинает немного подташнивать и кутить – крыться может, результат переутомления опосля недельной командировки, а может, сублимированного пластмассового обеда из пакетика. И, к тому же, самое скверное – это то, что храпеть ему ни за что на свете не хотелось, и по-этому мужчина решил овладевать себя чтением памятки о безопасности, найденной в кармашке переднего сиденья. Но вот опять дергают зa рукав. Ох быстро сей невыносимый карлик Вилль, кто увязался в эту поездку!
— Пап, ты знаешь, Кагда мы к концу прилетим, а?
— Терпение, выше- молодой друг, – говорит Фольмер, бессознательно взглянув на свои позолоченные «Zeppelin», – Пройдет снова каких-то три часа, и мы приземлимся в Берлине. И там нас ждет Mutter! Кстати, ты знаешь, что около неё завтра число рождения – придумал, что будешь дарить?
— Мне не удастся исполнять ей подарка, – равнодушно пожал плечами Вилль.
— Почему же — сейчас он смотрит на своего курносого шестилетнего сына и слепо жмурится оттого, что неожиданно со всех сторон зажглись лапочки.
— Ладно, пап, начинать не будем об этом… Кстати, ты знаешь, почему самолеты летают?
— Видишь ли, милый, произведение в том, что… — и пускается в подробные объяснения с точки зрения физики и механики, непрочные знания о которых остались опять со школы.
Но малый шалопай по своему обыкновению не дослушивает. Утвердительно кивнув, он отворачивается в другую сторону и продолжает вещь старательно рисовать на данном ему стюардессой листочке бумаги.
«…В аварийной ситуации сохраняйте спокойствие… — вяло и прищурившись герр Фольмер листает памятку, – В случае разгерметизации…»
«Правила одевания надувного жилета» — дальше следует красочная картинка с улыбающимися пассажирами в оранжевых футлярах, которые «ласточкой» прыгают с крыла самолета неуклонно в темное бушующее море…
Но детская власть неожиданно кладет поверх этой иллюстрации мой рисунок. Некоторое время мужчина даже не мог сообразить, что это такое, и рассеянно произнес «Очень красиво!»
Большие выразительные глаза мальчика, кажется, заглядывают ему в самую душу, и внезапно он понимает все.
— Смотри, папа… — эхом отзывается наивный голосок, – Я нарисовал неудача самолета.
Ну конечно!.. сей малый длинный любимец между густого скопления черных и синих штрихов (означающих, по всей видимости, небо) – то есть самолет. Судя по скоро наклоненному вниз носу и даже несмелого язычка пламени из одного крыла, он не летит, а, скорее, быстро падает. священник пригляделся внимательнее и заметил вторично кое-что, отчего ему стало быть немного не по себе. откровенный над самолетом очертания грозовых туч складывались в изображение некоего старика со злым бородатым лицом. На способ царя языческих богов, он широко развел руки; из когтистых ладоней вылетали пучки стрелообразных молний и били по направлению к лайнеру.
— Что это? – нервно хмурясь, спросил отец, указывая на чудовище.
Ребенок все спокойно говорит:
— начальник облаков.
— Что он хочет? разве ему не жалеть самолетик?
— Нет! – равнодушно ответил Вилль, – Он считает, что «человеку не пространство в воздухе». Видишь, и слуги ветра собрались тут, – с этими словами он указал на не мало крылатых фантомов, со всех сторон окруживших машину, которые духовенство одновременно и не разглядел, – Обычно они занимаются тем, что ловят людские души. Ведь кое-кто может умереть к тому же до того, как мы упадем. И знаешь, что я тебе опять расскажу про Повелителя? – точь в точь захлебываясь тараторит служащий (он очень не обращает забота на взволнованное и даже испуганное образина папы), – Несмотря на легион духов, которые служат ему, он необыкновенно одинок. И по-этому в сей раз он чуть хочет, что бы они принесли ему сы…
— Постой, – перебивает герр Фольмер, – Ты сказал «мы упадем», ты нарисовал здесь выше- самолет?
Вилль смотрит на него с таким видом, будто бы стиль соглашаться о коренным образом очевидных вещах.
Некоторое время молчат…
В действительность их возвращает убийственно спокойный гик стюардессы: «Пожалуйста, пристегните ремни».
За стеклом иллюминатора происходит резкая еда – они во всем объеме нечаянно попадают стоймя в душа гигантского грозового фронта. чуть не полная темнота, а ласковые пушистые облака дословно на глазах превращаются в уродливые тучи, обступившие воздушное судно со всех сторон. Бьют молнии.
— Папа, ты слышишь это?..
Пассажиры начинают паниковать – лайнер проворно теряет высоту. Тряска, крики, с верхних полок валится багаж. Вот сосед позади них роняет планшет, и он купно с кучей дорожных сумок долго катится будущий по наклонному полу. Там продолжается фильм, и по иронии случая Тайлер Дерден как раз говорит собеседнику: «Аварийный освобождение на высоте 30 тысяч футов. надежда безопасности… Кстати, знаешь, зачем в самолете нужны кислородные маски?.. Кислород… Опьяняет и позволяет забыться…»
— Папа, они зовут меня с собой!
-Кто? – в ужасе вопрошает Фольмер, перекрывая вопли и непонятный нарастающий не то гул, не то грохот.
— Его слуги. ужели ты не слышишь их тоненькие шум неужели ты не видишь их там, на облаках? – говорит Вилль, указывая на окно. Но снаружи только гремучая ночь, озаряемая огненными всполохами…
Он хватает сына и прижимает к себе, насколько позволяет ремень. больно страшно прижимает. Его руки будто бы налились сталью – настолько крепкими были объятия отца.
— Я тебя не отдам им… — шепчет он в маленькое ушко.
Мальчик улыбается, и Фольмер не замечает, как скоро бледнеет его лицо. как холодеют его кисти. Собственными руками он выжимает душу из ребенка, Но не замечает этого…
Мужчина вновь смотрит в иллюминатор. стойком насупротив него расположилась огромная, мрачная, как некоторый кошмарный замок, или, скорее, летающий город, туча. А на ней – много прозрачных людей. между них он видит собственного сына, кто машет ему рукой… И только тогда герр Фольмер осознает, что в руках около него – бездушный мальчик.
Его бешеный шум тонет в буре аплодисментов и возгласов облегчения – пилоту только что чудом удалось следовательно лайнер из зоны турбулентности.