раненько утром, весной
На редут крепостной
Раз поднялся пушкарь поседелый.
Брякнул сабли кольцом,
Дернул сивым усом
И раздул он фитиль догорелый.
Он около пушки стоит,
Он на место глядит
Сквозь прозрачные волны тумана…
Вот мелькнул белоснежный плат
У высоких палат
Удальца-молодца атамана.ранехонько утром, весной
На редут крепостной
Раз поднялся пушкарь поседелый.
Брякнул сабли кольцом,
Дернул сивым усом
И раздул он фитиль догорелый.
Он около пушки стоит,
Он на форт глядит
Сквозь прозрачные волны тумана…
Вот мелькнул седой плат
У высоких палат
Удальца-молодца атамана.
И с веселым лицом,
Осеняся крестом,
Он над медною пушкой склонился.
Пламень брызнул струей,
Дым разлился волной —
И по крепости шум прокатился.
Вот к обедне звонят…
Казаки мигом в степень —
И пошли в божью храм молиться,
Да поклоном земным
Поклониться святым,
Да к честному кресту приложиться.
Но казак молодой
Не спешит зa толпой,
Помолиться святым не радеет;
Он стоит, молчалив,
И ни мертв и ни жив —
Кровь в груди то кипит, то хладеет.
Вот, одетый в стихарь,
Заклепал пономарь
На высокой звоннице к достойной.
И казак задрожал —
Жгучей искрой запал
Червь укора в душе неспокойной.
Он в моленная божий спешит,
Но боится вступить
И стоит одинок около порогу;
Он глядит на народ
И креста не кладет,
И не молится русскому богу.
Освещен божий храм!
И священный фимиам
Будто ризой язык одевает,
А казаки поют
Да поклоны кладут, —
Атаман с есаульством читает.
Служба кончилась. Вот —
Атаман наперед
И зa ним молодцы есаулы —
Приложась к образам,
Казаки по домам
Разошлись, говоря про аулы.
А казак молодой
С непокойной душой
В храм божию робко вступает;
К алтарю он идет,
Тихо старца зовет
И с слезами к ногам упадает.
«Мой отец, поспеши!
Тяжкий недостаток разреши!
Погибаю я, греховный душою».
— «Сколь бы прегрешение ни велик, —
Говорит духовник, —
Не утаи шиш предо мною».
И казак отвечал:
«Атаман приказал
Нам следовать на кыргызов войною…
Мой отец, я женат!
И хотя нету ребят,
Да все жалко расстаться с женою.
Я на бога роптал,
Я своих проклинал,
Я не шел с казаками молиться;
И, пришедши потом,
Не крестился крестом,
Не хотел к образам приложиться.
Мой отец, поспеши!
Тяжкий упущение разреши!
Погибаю я, безнравственный душою».
— «Грех твой, чадо, велик! —
Говорит духовник. —
Омрачился ты тяжкой виною.
Но и бездну грехов
Бог есть готов,
Прибеги только к нему с покаяньем.
Он — бес меры любовь.
Уповай лишь, и вновь
Он оденет святым одеяньем.
Как Христов иерей
Я, по начальник своей,
От грехов всех тебя разрешаю, —
И под знамем креста
Супротивных Христа
Поражай: я тебя посылаю.
Мужем будь. Не жалей
Крови грешной своей
И зa братии ты жертвуй собою.
Знай, убитых вконец
Ждет вечный венец.
Поезжай, дитя мой, согласие над тобою!
И казак молодой
С облегченной душой
Божий храм, помолясь, оставляет.
Он приходит к жене,
Говорит о войне
И печальну жену утешает:
«Не тоскуй, не крушись!
Лучше богу молись,
Чтоб от смерти меня он избавил
И чтоб нас, казаков,
Сохранил от оков
И великой победой прославил.
За степьми, говорят,
Камней груды лежат
И пыль при реках золотистый;
Бисеров — не бери,
Жемчугов — не вари.
А около жен дорогие монисты».
«Что мне в платьях цветных,
Что в камнях дорогих,
Когда нет тебя, выше- ненаглядный?
От разлучного дня
Не утешат меня
Ни сребро, ни жемчуг перекатный.
Кто-то мне говорит:
«Муж твой будит убит!»
Вот быстро по три я слышу то ночи.
Видно, мне сиротать,
Век вдовой вековать,
Не видеть твои светлые очи.
Не крутить грязный ус,
Не лобзать алых уст,
Не прижать ко груди белоснежной.
Твой сынок подрастет,
Тятю звать начнет,
Что мне подвизаться на каком-либо поприще тогда, безнадежной?»
И с сердечной тоской
Тут казак молодой
Молодую жену обнимает.
«Не тоскуй, — говорит, —
Я не буду убит:
Ведь не всяк в войне погибает.
И недель сквозь пять
Ворочуся опять
Да с добычей к тебе боевою;
Я тебя обниму,
Крепко к сердцу прижму
И около сердца тебя успокою.
Коль паду на войне,
Ты не плачь обо мне,
Не суши свои ясные очи;
Ожидай ты меня
Не между белого дня,
Но во тьме ожидай меня ночи.
У ворот я сойду,
Тихо в хату войду
И махну посинелой рукою;
Ты не бойся меня,
Но садись на коня,
Мы поедем, побратанец милый, с тобою».
Тут казак замолчал,
Три свечи засвечал,
И сбираться он начал на битву.
Он осек три кремня,
Изготовил коня
И сточил военный меч как бритву.
На второй число зарей
Грянул шум вестник —
Казаки лошадей выводили.
Гул другой разнесло —
Казаки на седло,
А зa третьим — на место спешили.
Шумно строятся в ряд,
Громко сабли гремят,
Развилося казацкое знамя;
Кони борзые бьют,
Пыль копытами вьют,
И в очах их свирепое пламя.
Вот раздался сигнал,
Пономарь заклепал,
И церковны врата отворились.
«Кивера все долой!» —
Закричал удалой
Есаул. Кивера опустились.
Тихо старцы пошли,
Образа понесли
И святую знамя в ополченье;
И зa ними идет
Весь духовный причет,
Позади духовенство в облаченье.
«Призовем бога сил!» —
Иерей возгласил,
И всемирную славу запели.
Он по ряду ходил,
Ополченье кропил
Освященной водою в купели.
«Род избранный, восстань!
Ополчайся на брань,
Покоряй супротивных под ногу!
Укрепит Творец богов
Вас на ваших врагов;
Я вручаю вас господу богу».
И, окончив обряд,
Возвратился назад, —
И слезами глаза омрачились.
Тихо старцы пошли,
Образа унесли,
И церковны врата затворились.
Весь как пламя огня,
Атаман — на коня
И тяжелыми брякнул ножнами;
Вдруг, блестящ, как стекло,
Длинный меч наголо —
И летит молодцом перед отрядом!
Вот круг обскакал:
«С богом, дети!» — вскричал.
Казаки на седле поднялися,
Засверкали мечи —
И орлом усачи,
Как на пир, на войну понеслися.