бой Вани со стражами, тварями очень ражими.
Долго ли, коротко шёл Яван – это как посмотреть. лихо только анекдот сказывается, правда реальность – не сказание ведь. около нас в Рассияньи по лесочку бездействовать – это одно, а зато в пекле по чащобищам проникать – это, понятно, очень иное. А если приплюсовать к тому снова и «радушие» обитателей местных, так точно принять еще во уважение путешественника нашего оголодалость, то Явановы приключения, не кривя душой, придётся точный признать экстремальными. Второго такого дурака здорово поискать приходится бы было – ну, неужто что в Расии где может быть…
Ох и непросто далися Явану эти сам-друг дня правда две ночи – трудновато пришлось ему очень. Не обошлось, понятно, и бес оказий. Было дело, его хищный камыш облепил неожиданно, коий живьём его сожрать намеревался, конечно только лишь только очень возница пострекал, и он скрозь действительно прорвался. после стрекозы гигантские на него стаей напали с челюстями, острыми как бритвы, и живейший барыш к нему выказали – естественно, гастрономический. кроме уроды некие крысообразные в кустах непролазных на Ваню набежали, и палка ему тем временем не понадобилась, причинность пришлося дробь эту многочисленную руками на себе давить. сшибка Вани со стражами, тварями очень ражими.
Долго ли, коротко шёл Яван – это как посмотреть. борзо только миф сказывается, так точно реальность – не анекдот ведь. около нас в Рассияньи по лесочку бездействовать – это одно, а зато в пекле по чащобищам проникать – это, понятно, очень иное. А если приплюсовать к тому к тому же и «радушие» обитателей местных, конечно принять еще во почтение путешественника нашего оголодалость, то Явановы приключения, не кривя душой, придётся точный признать экстремальными. Второго такого дурака крепко поискать следует бы было – ну, неужто что в Расии где может быть…
Ох и непросто далися Явану эти чета дня так точно две ночи – трудновато пришлось ему очень. Не обошлось, понятно, и бес оказий. Было дело, его хищный камыш облепил неожиданно, коий живьём его сожрать намеревался, ей-ей только как только что есть мочи возница пострекал, и он скрозь действительно прорвался. после стрекозы гигантские на него стаей напали с челюстями, острыми как бритвы, и живейший барыш к нему выказали – естественно, гастрономический. вдобавок уроды некие крысообразные в кустах непролазных на Ваню набежали, и палка ему о ту пору не понадобилась, причинность пришлося деньги эту многочисленную руками на себе давить. Великая древесная змеища сверху недавно на него свалилася, удушить его пытаясь, так только узлы тисков Яванушка развязал и удава к дереву привязал. Чудовищные зверюги зa ним погналися и хотели его затоптать, верно Ванёк хитрее их оказался и в кустах метко спрятался. еще раз цветы великанские на колдовской одной поляне на богатыря дурман усыпительный напускали и липкие ветки-щупальцы к жертве стреноженной запускали – правда не заснул Яван, хоть бесконечно после шёл как пьяный. А некогда провалился он в какую-то яму протухшую, а там червей отвратительных видимо было невидимо: даже клубками они свились. как принялися эти мерзкие сотворения по упавшему Явану сновать, в рот, в нос и в уши нагло ему лезть – истинно и в прочие отверстия, конечно. Ох, Ванюха и повертелся! начинать и гнусу всякого кровососущего тоже, знамо дело, хватало. одолжение ещё, что Явана корка грязевая неплохо спасала, а если она смывалася или же сдиралася, то он, зазря не телепаясь, небывалый разряд на себя тогда же намазывал. В общем, скучно Ванюхе было не очень. Даже, скажем, было ему весело: даже ключом житье-бытье кипела, разтак твою этак!
Но как бы там кого чего ни колупало, а даже и плохому в мой черёд путь наступает. На исходе вторых суточек, Кагда Яван от изнурения явного лишь с ног уже не падал, приметил он с радостью, что много дремучий редеть начал мало-помалу: всё больше совершенно лужки пошли прибрежные, так точно появилися полянки светлые, а кусты и чащобищи уредились стойком заметно. И даже легче замечаться Ване следовательно – вроде как отдых ему настала.
Да только чёртва-с-два в этом борушке-то передохнёшь! Сдохнуть – да, это раз плюнуть! – а вот передохнуть – это нет, ни за что не можно… Ванюха повдоль ручья как раз через траву высокую пролезал, а ручей тот, полагается сказать, в речку уже превратился немалую; и только, значит, Ваня на прогалину большую продрался чрез травушку, а тогда глядь — откудова только ни возьмись, а пугало некое огромное накануне ним и явись: шасть за дерева великаньего разумеется перед Яваном и предстань! Вот, мол, я – добро-де пожаловать!
Ванька даже рыло открыл: ну, думает, и удивительный – экое ж бурзачило! И как было ему не дивиться, Кагда шагала к нему вперевалку зверюга досель невиданная на двух толстенных, будто бы куриных, столбищах-ножищах. умный около громадины с бричку наверное была величиною и очень на змеиную казалась похожею, потому как из пасти оскаленной язычище раздвоенный так себе сновал, а во рту громадном магазин зубов-кольев торчали угрожающе. Большие же и выпуклые, как чашки, глаза на Явана свирепо уставились и с жадностью очевидной на него зарились, а позади хвостище долгий вправо-влево болтался для равновесия. А в довершение только на груди тулова страшилина многовесного лапчонки сучилися интересные, как как высохшие стручочки, и до тово они были забавными и коротенькими, что и до морды он ими не смог бы достать, а понимать кого, да нельзя то было и подавно. начинать а ростом этот топтыга был невероятного – сажени в три, может быть, бес малого. Короче, был это не который иной, как терзака – естественный старый ящер-гигант. Эдакие и на белом свете во времена незапамятные водились, а здесь – глянь-ка! – ещё, значит, не перевелись…
Надумал, как видно, ящер змеевидный Ванею закусить, и не успел выше- герой как следует и встрепенуться, а проглот древний был уже тогда как тут. Зашипел он, как змеищ тыща, пастищу очень раззявил желание – щёлк зубами в том месте, где Ваня только что стоял! Тот-то, понятное дело, ждать не стал, покамест его схавают, и уклонился преловко, а редкость опять зубищами – щёлк-щёлк-щёлк! Но и тогда Яваха не дал маху: приклонился он быстро так точно и увильнул в сторонку. Освирепенился бурзачила очень, раздулся он как жаба, согласен ка-а-ак стеганёт хвостищем своим по Явану! ей-ей только Ваня, не будь дурак, к земельке мигом припал и ушёл недавно от стежка страшного. Но и терзака не растерялся – наскочил он на жертву свою одним махом и топтать её принялся яростно: топ согласен топ ножищами по пригорку! желание что толку… Яванка на то и тем более оказался проворен, не может терзака его побеждать – вёрткости верно поворотливости не хватает ему явно. И то говорить – махина-то здоровенная: обидный быстро неуклюж оказался динозавр для таких танцев. А Явану посреди тем поднадоело уже шмыгать и скакать, как бы зайцу; осерчал он и хотел быстро было палицею буяна унять, истинно в самый-то заключительный момент порешил он быстро учудить некоторый эксперимент… И только, значит, пугало вновь пастищу свою раскрыло, намереваясь на этот раз Ваньку-то ухватить, как тот возьми правда палицу прямо в гортань гаду и воткни.
Враз и заклинило ротик около проглота! А Ваня и почище тово отмочил: самостоятельно в гортань отверзтую заскочил и зa палицу покрепче ухватился. Обормотище головою – моть-моть – ага! – дулю! Челюстями он пожевал – не закрываются ни в какую! Перепугался гад тогда, попрыгал, поскакал, побегал туда-сюда, пошипел снова громко, лапчонками своими по челюстям поскрёб – напрасно начинать всё…
Посидел Яваха в пасти смрадной, чуток над гадом позлорадствовал, а после зa язычище евоный взялся. как крутанёт его руками своими железными! Такую знатную «крапивку» терзаке сделал, что тот подпрыгнул даже на сажень. А Кагда приземлился, то неожиданно на чистом земном языке и взмолился:
– Прош-ш-шу-уу-у, не жжми-и яз-з-ы-ы-к! Прош-ш-шу оч-ч-еннь! Пож-жале-ей меня, ч-челов-веч-чищ-ще, пощ-щади-и! Обещ-щаю, что отш-ш-тану я от тебя – убер-рус-с-сь вос-с-вояс-с-си-и, только ж-жиз-зни, прош-шу, меня не лиш-ша-ай!
–Эка! – воскликнул удивлённый Яваха. – В кои-то веки и ящерицы загутарили! Ни фига себе! Ты ж вроде меня пытался сожрать, а? А начинать отвечай, гад – который ты такой питаться и чё делаешь здесь?
– С-стра-аж-ж я лес-са з-здеш-шнего! Пер-рвый с-стр-раж-ж… С-слиш-шком уж-ж ты, человечищ-ще, зa черту доз-зволенную вдали заш-ш-шёл – к заповедному лес-с-у с-слиш-ш-ком приблиз-зилс-с-я-я…
Рассмеялся Яван, а после и говорит с ехидцей:
– начинать да зa чем дело-то стало быть – сторожи себе! Я тебе вроде как не мешаю…
ей-ей как крутанёт вторично язычище терзачий – лишь в связка его руками-клещами не завязал. Дракон даже пригнулся от боли так низко присел.
– Ш-ш-ш-ш! С-с-с-с!.. – зашипел он яростно на деревня лес.
А после вторично Явана просить принялся:
– Погоди-и, ч-челов-векк – не ж-жми-и-и! Приз-знаю-ю – твоя вз-зяла-а – пос-сильнее ты меня оказ-залс-ся-я, а таковых мне смущать нельз-з-я-я, и поглощать их не мож-жно-о – я их пропус-стить долж-же-ен! Иди с-себе, витяз-зь с мир-ром, а меня пож-жалуйс-ста-а отпус-сти-и-и!
– Ну, это спор другое! – вскричал Яваха довольно. — да бы одним приемом и сказал. А то в кошки-мышки со мною забавлять принялся. Я ведь, брат, Яван Говяда и меня жрать-то не надо!
Отпустил он народ терзакин, по нёбу твёрдому его постучал и строгим голосом приказал:
– А ну, топтыга ты допотопная – опусти морду-то!
Опустил ящер свою головищу, а Ваня на землю спрыгнул согласен и говорит:
– Ладно, терзака окаянная, да и оставаться – пощажу я тебя на этот раз, так точно смотри около меня, не балуй! Ну, раздвинь жвалы-то!
Надавил Яван ногою на нижнюю челюсть гада, а руками зa верхнюю челюсть взялся, и лишь было рот ящеру не порвал, покамест палицу свою изо рта его вытаскивал. А после взмахнул Ваня оружием своим верным и воскликнул голосом молодецким:
– начинать проваливай отсель, кулак хвостатый! Делай ноги, пока цел!
И ка-ак свистнет!
Шарахнулся ящер скоро в сторону и понёсся резвой прытью, не разбирая дороги – верно и пропал. Только Яван его и видал.
Взбодрила сия драка чуток Ваню, а то быстро наконец плёлся выше- богатырь, причинность страшно он всёж притомился. недостаток его мучить перестал: всё внутри утробы евоной от бескормицы перегорело и силы с каждым иногда убывали заметно. А вот зато желание донимала Ваню мучительней не в пример, и тем несноснее ему было от неё страдать, чем полноводнее в речке вода плескалася. А тогда как как будто допинг какой принял он: явственнее забилось в груди широкой грудь его мощное, быстрее побежала по жилушкам горячая кровь, внимательнее стали зоркие очи, прислушливее чуткие уши…
Пробирается Яван кроме повдоль мутной речушки, а местность-то окружная систематически и поменялася: пошли всё более высоченные дерева, толстенными стволами в самое бог уходящие, пропали неожиданно окончательно кусты ей-ей высокая трава, появилися повсюду мхи желание лишайники. И погода несусветная спала: посвежело даже неуклонно явно, и меж дерев высоких загулял новый ветерок… Вот шёл Яван, шёл – и сделалось ему хорошо. Это супротив прежнего-то – по контрасту. ни один человек ему более не докучал, мухи и те не досаждали: разлетелися они согласен поотстали. Только высоко-высоко, в самых сумрачных кронах, неизвестные науке твари шкверлись громко, а еще раз птицы начальство гомонились правда ухали, Но Яваха ихние вопли не преимущественно и слухал. И вдруг… топот чей-то в отдалении послышался: мучительный такой, грузный… Пригляделся Яван – ва-а! – из лесовой дали безжалостный обалденный выбежал! Смахивал он попервогляду на быка, только больше его он был и ростом повыше. еще раз – украшен зверюга был белою гривою, и самостоятельно весь, от копыт до пасти, оказался он белой масти. Но суть – рожище продолговатый около него на рыле торчал, навроде острющего меча или, лучше сказать, копья… Единорог то был сказочный, животное ненадежный и рьяный!
Уставился на грозного ворога Яван, а после спохватился и зa бревно схоронился: авось, думает, пронесёт, не заметит – в некотором расстоянии был вторично он ведь. Только поздновато Ваня надумал хорониться, причинность заметил всёж его бык. Подбежал он к дереву стремительно, круть вкруг стволины – и едва было на рожище Ваню не насадил! Едва-едва отпрыгнул тот в сторону, а бычара всей тушей пропускать пронёсся, белым боком как только блеснув и обдав возница своим духом – начинать чисто коровьим, ядрёна корень!.. Не поднялася власть Ванина на настырную животину – бычара или всёж был, не бегемот. Жалко ему следовательно родственничка. желание только зверина, очевидно, отнюдь не в миролюбивом расположении духа находился. Обернулся он очень проворно, подскакивает к Ваньке конечно рогом еще раз его – торк! А Яван в атмосфера взвился пружиною, а после на хребтину бычачью приспинился, кубарем будущий прокатился и на ножки удачно спрыгнул. конечно и пустился со всех ног наутёк.
Но и единорог не отстаёт – зa ним несётся! Бежит, даже страна трясётся. Яванка налево шибанётся – и бычара зa ним, Яваха направо – и бычара направо… Во же привязался, сердится про себя Ванька! И на столб нигде не взлезть — слишком гладкие. А по своему произволу около стволов кружится и, как заяц, на ровных местах петляет… Побегали они небольшое число таким макаром – поднадоело это Явану, потому как сил в салки забавлять около него не хватало. сильно Ваня подустал и хотел быстро было палицей зверюгу приголубить, ей-ей тогда другое он придумал… Устремился Ванёк во место опор прямиком, никуда, значится, не сворачивая, а бык, естественно, зa ним кинулся, сзади тупатит и быстро почти что нагоняет… А по курсу откровенный обрубок стояло необъятное. Яваха в настоящий худой миг возьми конечно в сторону и шарахнись, а бычара не успел среагировать – согласен со только маху в ствол рогом и засадил! Замычал он грозно-прегрозно, напрягся сильно телом своим мощным – а фигушки! – красть рог-то и не может. Прочно, вражина, застрял, надёжно.
Ванёк же поотдышался малёхи, а после пот с чела вытирает, к единорогу пленённому подходит и таку, значит, речь-то заводит:
–Ну чё, бычок, светлый бочок – причинность тебе, ничё? Да, брат, не повезло тебе – промахнулся. Не зa тем, дружок, киданулся. А и проделом это тебе! Нечего зa людями-то стараться да, не разобравши, рогом-то легкомысленно пырять! Ага!
А единорог усмирённый красным оком на Ваню покосился, мыкнул громко ей-ей по-земному к нему и обратился:
– возражение я, человече, с белого света пришедший: обмишурился я, не на тово напал! Пощади ты меня, герой, отпусти подобру-поздорову! Наскочил ведь я на тебя не по своей воле: стражник мест я сих заповедных, для людишек земных запретных…
– Хэ! – воскликнул между тем Яван. – А если повадно зверюге травоядной зa двуногими-то гоняться?! доброе дело бы грабитель ты вторично был, тем временем понятно, а тут… Тьфу!
Сплюнул Яван, в раздражении находясь немалом, а после походил туда разумеется сюда, башку свою косматую почесал, так с ехидцей быка и спрашивает:
– Вот оставлю тебя здесь испаряться – что тогда, а? Сдохнешь ты смертью голодной около сего столба позорного – али звери тебя растерзают? как ты сам-то полагаешь, бодала?
– Пощади-и-и! – заревел еще бык. – Помилосердствуй, богатырь! быстро лучше тут убей, а живым меня не оставляй, а то враги мои живьём мою тушу съедят. Сжалься, брат! А?..
Хмыкнул Яван на приказ сиё миролюбивое, подумал недолго, а после махнул рукою и говорит:
– Ладно, да тому и быть! На этот раз я тебя милую. Отпущу тебя пожалуй. Только чур около меня, не балуй, а то гляди – на пожертвование я очень разрядился…
Ухватился воин руками велесильными зa рожище бычиный, упёрся ногою в ствол, поднапружился, поднатужился, верно и вытянул рог заклиненный, как из грядки редиску. И до тово матерый получился около Вани потяг, что даже на ногах он не удержался, обратно откачнулся и на земле растянулся. А единорог-то, зверюга вероломная, отскочил прежде проворно, а после заревел, гад, злорадно – согласен на Явана!..
Опа-на! Такая-то подляна! Хороша благодарность, нечего сказать! Не успел Ванюха и одуматься, а бычина-то быстро тогда как тут: подскочил он скоро правда – тырк! – рожиною ему в пузо! В настоящий даже конечный момент грозный рог Яван замечать успел: ладонь свою твёрдокаменную под жало он подставил – и остановил-таки подлеца! На самом, что называется, ходу гада вероломного Ванёк тормознул…
Ох и взъярился тогда богатырь! Перехватил он рог бычий себе подмышку, упёрся ногою в ствол, желание на ворога бурого и приналёг! Но и бычара, как бульдозер, прёт! даже на дыбищи он привстал, напрягся телом своим громадным, бугрищами мышц взыграл, задними ножищами сыру землю вскопал, а после заревел, что твоя сирена, красными очами сверкнул – и навалился на Ванюху из всех своих сил могутных!
И как волос на скала нашла! Во же столкновение около них пошла! быстро поистине не на шутку противники схватилися: ни тот, ни видоизмененный не отступилися… С минуту, наверное, они постояли, от напряжения окаменев, а ни около кого перевесу не было. А после стал-таки Ваня бычару мал-помалу одолевать: видать, осталось около него вдобавок силёшек трошки, хотя и не ел он давнешенько ни крошки – верно и потери его чуток поугробили. Короче, не смотря ни на что, начал Ванюша отодвигать единорога. выступка зa медленный будущий он переступает и врага от себя толкает. Но и бычара думать во другой раз следовательно не собирался: усердный зверюга Ване попался, от напора богатырского он не унялся – до конца бился истинно сражался… А конец-то быстро был недалёко. Хотел было Яваха морду быку крутануть и гора шейный ему ломануть, а тогда вражина с последними силами видеть собрался желание снова было попёр на Ванька. Ну, тогда быстро Ваня, не будь дурачиною, возьми верно в сторонку-то и отскочи, а единорожище будущий шибанулся и… опять в дручина рогом-то засадил по самое немогу!
Тут, конечное дело, еще потуги, возня, рёв, крик желание ногами вновь сучание – ан нет, где там! Засел, скотина невежливая, прочнее прежнего. А Яваха к бычку вскорости подходит вразвалочку, отдыхаем мал-мало, утирается неспеша ей-ей и говорит ему голосом почти что ласковым:
–Ах, значит, вона ты как, бычара позорная! Таково, выходит, твоё верное выражение Лады! быстро ты меня не обессудь, паразит, а надобно тебя проучить. бес этого никоим образом не дозволено – быстро извини!
Да к речке прямоходом… Наломал там лозняку, для порки годного, в воде его намочил и к вражине затиснутой подступил. Выбрал лозину подходящую, размахнулся ею сплеча желание ка-а-к стеганёт бычару по толстой ляжке! розга от удара даже поломалася, а бычок на атмосфера даже прянул, ей-ей едва было рог защемлённый не сломал.
Таково, значит, наука знатное получилося около Явана.
–Это, – Яваха вскричал, – тебе зa твою маму! Недоучила она сынка!
Да бес роздыху новую лозину берёт, снова широко размахивается и как стеганёт подлеца!
–Это, – орёт, – тебе зa папу! Недоглядел старый…
Но и этого Ванюхе недостаточно! В третий раз он бычару-то жарит!..
—Это, – объясняет, – тебе от меня лично! разумеется будущий веди себя прилично!
Ёж его в дребадан – и тово опять Говяде мало! Он и в четвёртый разок наказуемому по окорочку стегает.
–А это, – поучает, – от всей нашей бычьей породы учение – зa моральное, да сказать, огорчение!
начинать ни под каким видом Яваха не унимается! Собрал он лозы остатние, полную сердце воздуху набрал, пуще прежнего размахнулся и да розгами теми свистанул, что бычара осатанелая едва было не разнёс в щепки дручок – даже отверстие по стволу побежала.
–Ну а это тебе зa поруганную правду! – воскликнул воспитатель строго. – И будущий запомни: охранять стереги – хотя бы и непосредственно ад! – если ты, дурья башка, заем мой да понимаешь, а договора не нарушай! начинать и достаточно – будит с тебя…
Схватил Яван быка непутёвого зa рог его ущемлённый, поднапрягся слегка, конечно и вытянул его опять из древесного тово утеснения. Отпрянул от Вани единорог, так никуда залпом не побёг, а как вкопанный наоборот, как вкопанный. Сам-то глазищами кровавыми сверкает, тяжело очень отдувается, Но на витязя уже не кидается. точно знать сработало Ванькино поученьице – получил-таки варвар вразумленьице.
Наконец, поклонился зверюга Ванюхе верно и говорит ему:
–Благодарю тебя, человече могучий, зa твою мне науку! Мы ведь, адские создания, имущество понимаем только что чрез муку. Нам ведь прощение к поверженным не гоже проявлять, бо ответного благородства зa то не видать. По нам быстро лучше вражину прикончить, чем самому пропадать. да что, брат, простое пеня для нас – что для вас ласка: тогда быстро около нас мозги-то одновременно вправляются. Денькую тебе, богатырь, что меня не убил!
Рассмеялся Яван, башкою покрутил и или быку говорит:
–Да уж. в третий-то раз спуску тебе я не дам! да и знай! А теперича вот чего: топай-ка ты отселя гораздо подальше, а то мне твоё дружба следовательно отчего-то надоедать. Мне, браток, злиться-то наобум не пристало: нам, Ра сынам, весело проживать хочется так радостно и ссориться ей-ей упрямиться нам не по нраву. И конец запомни: кричать меня, брат, Яван Говяда, и меня бодать-то не надо!
Единорог же опосля прощальных слов Ваниных неуклюже на месте потоптался, но, видимо, распрощаться не собирался. Стоит такой место печальный – а уходить нейдёт. Усмехнулся о ту пору Ванюха, по холке быка шлёпнул, верно так, что тот на ногах-то еле-еле устоял, и собственными глазами в способ засобирался.
–Счастливо оставаться! – крикнул он на прощанье, конечно и пошёл себе, песенку свистя.
Только чуток отошёл, как слышит, что единорог его зовёт:
–Эй, пара Яван Говяда, ждать Скажу тебе чего-то…
Ванька, естественно, останавливается, обратно вполоборота оборачивается и смотрит с удивлением на белоснежного рогача.
–Ну, чего тебе? – его спрашивает.
А тот подбегает к Ване рысцой-то тяжёлой и такой совещание с ним заводит:
–Эх, Яван Говяда, Яван Говяда – виновный я пред тобою, брат! Помочь я зa то тебе желаю: сколько могу, охотно тебе зa благодеяние помогу…
–Да будя уж, будя! – не хочет Яваха и слухать. – Что было, то быстро прошло, и в грудь места не нашло! Можешь считать, что предо мною ты не виноват: прощаю я тебя! С кем по запарке-то не бывает…
вновь Яван рассмеялся правда повторно распрощаться засобирался, а бычара его не отпускает.
–Нет, – говорит, – ты быстро погоди! Успеешь вторично голову-то сложить! Ты меня, Вань, послушай, чего я-то скажу разумеется всю правду по-братски тебе доложу! если быстро ты породы нашей, то ни под каким видом не могу я о том смолчать, хотя и строгий заказано мне о том рассказывать. начинать так точно соглашаться – внимай, Ваня… Впереди, на исходе леса сего немалого, ждёт тебя, Яван, последнее досмотр – и крепость тебе в нём не поможет, потому как не всё она может. Третий сторож там тебя поджидает, и битва труднейшая тебя, брат, ожидает! Изо всех-то нас он настоящий будит лучший, и мощью он обладает могучей. Предложит он тебе с собою стараться – вот тогда бы тебе не ошибиться! надо тебе лежать осторожным: победить тово сторож не можно, причинность связан он с самою природой, а и по своему произволу ты из ейного рода. Чем сильнее тягаться ты, Вань, с ним станешь, тем скорее и самопроизвольно ты устанешь. начинать а если на землю ты сторож повалишь и лопатками его к травке придавишь, то быстро больше с земли ты не встанешь, а останешься тама навек… Не должон обогнать особа мой исток, свою Матерь-Природу пустой славе и блажи в угоду! И запрещать тово сторож убить – в тот же миг перестанешь ты быть, и исчезнешь бесследно, бесславно… Вот и думай как быть, витязь-брат…
Замолчал дальнейший отличный страж, страшными своими очами на Ваню он глянул, вздохнул долго и довершил свою фраза так:
–Вот и всё, что я хотел тебе сказать, Яван Говяда. Понимай мои слова, как знаешь, и поступай дальше, как понимаешь – больше я безделица не могу тебе сказать. Желаю тебе вещество загадки этой случаться и цели своей добрый достигнуть! А мне пора. Прощай, брат!
Заревел единорог трубно, повернулся круто, белым своим боком сверкнув, и умчался вдаль, тяжело топоча копытами своими каменными. А Яваха и призадумался апосля напутствия сего неожиданного, желание по дорожке своей тихо и двинулся. соглашаться и голову, мозгуя, ломает: что, думает, кроется зa таковыми-то словами? Не веровать родне подземной вроде ему не хотелося – кажись, искренне говорил бык, от души. А и поверить было трудновато: гдеж это видано такое, что бы с противником ярым правда не сражаться! как тогда поступить, как тогда не облажаться?..
Думал, думал Яван, разумеется да так себ е и не придумал путного. «А-а!..– махнул он тут рукой на этот загадка мутный. – Вот придём, на месте и разберёмся, что там к чему, а немедленно мозги-то варить напрасно нечего – толку нету!» Прошествовал он еще раз какое-то времечко повдоль речки, глядь – а впереди-то вроде забрезжило: путь лесу явно приблизился, засветало. Приналёг будущий геркулес усталый, ходу наподдал, очень идёт-поспешает – невыносимо быстро ему надоело ходить по здешним местам. И то говорить – приятность он получил сомнительное от путешествия сего обременительного. Чёртовыми кущами были эти зелёные гущи и покидал Яван дрова великанский с явною в душе радостью: не понравился он ему, нет, не понравился.
И выходит он из под комната дерев на кромка поля большого – а там светло, как в летний полдень. Жара!.. даже сразу на Ване лужа стала таять, потому как после его только обдало. Ну, правда ведь да тому и замечаться пристало: деревья-то громадные, кои призрак давали, позади осталися. Вдохнул Ваньша атмосфера горячий, стал около учить и видит – далеко призрак зыбкое стеною стоит, а внутри марева вроде как зелёное вещь колышется… Глядь, а проводница его, лесная река, точный до маревом в неудача подземный утекает. «Неужели добрался?.. – думает радостно Ваня. – Ага, вроде так, кончается путь-то; противоположный дороги и нету, акромя как через призрак это прошвырнуться. начинать так точно это для меня как плюнуть…»
И прямиком, значит, к мареву сунулся. малость приблизительно прошёл, а тогда внезапно как свистнет неизвестный зa спиною его посвистом разбойничьим – начинать лишь ли не зa самым ухом кажись! возница даже прыгнул от неожиданности, после обернулся, крутанулся, так себе зыркнул… Что зa диво?! Ни души единой! Осмотрел он внимательно все окрестности, всё как поглощать обследовал-обозрел, ей-ей только свистуна незримого нигде не углядел. Пустота всюду была сплошная – даже следов не виделось на песке, одни только мухи около летают, согласен паки стрекозы премерзкие.
И тогда неожиданно вновь неизвестный как свистнет! как лже- на волосок очень и да громко, что Ванёк даже оглох. Развернулся он молниеносно, палицу вверх занёс… Что зa чёрт! вновь никого!..
Зашлося тут около Вани в груди грудь ретивое.
–Это который же тогда со мною в прятки забавлять вздумал?! – вскричал он грозно. – А начинать выходи, если не трус! Не пристало витязю таиться – ему драться к лицу ей-ей биться! Кому говорю! Ну!..
И слышит он, как покашливание раздалося сзади. Поворачивается Ваня наоборот – и лишь было от изумления не ахает: торчком до ним агромаднейший лицо стоит, подбоченясь гордо: на две может головы Явана повыше ростом, с грудью объёмистой, как великая бочка, и с ручищами, толщиною с Яванову ногу… титан этот, как медведю, покрыт был деревня бурой шерстью, а человек имел голое, человечье: здоровое такое, суровое, тёмное – почти что что чёрное – и всё из камня как сечёное. Глаза же, для громилы такого огромного, маленькие имел он совсем: посаженные глубоко, очень враждебные и налитые кровью – видать, от гнева.
Лесной, короче, это был человечище, по нашему говорить ежели, то леший. Подошёл он к Явану остолбеневшему поступью неспешной и навис над ним как скала. И был он близко до тово большенный так устрашающий, что противоположный который на месте Ванькином наверное обосрался бы. начинать а Ваня же, понятное дело, ничуточки не испугался, причинность ему допреж и не такие чуда-юда ведь попадалися. Потянул он носом – эк твою! – лешак-то очень оказался вонючим: до тово ядрёный и увесистый направление от себя он источал, что близко с ним не стоял даже и бомж нашенский. «Блох в ём тожественный вероятно целая много лазит! – подумалось почему-то Ване. – А может случаться и воши имеются в немалом достатке…» Еле-еле сдержался Ванька, что бы не рассмеяться в момент этот неподходящий. старание он даже совершил над собою порядочное и, смехом подавившись, прыснул, а кроме и чихнул. даже леший удалять отшатнулся и одинаковый Ванюшин запашок в себя потянул, желание опробовав его в своих ноздрях, рожею сразу он скукожился. Само собой – видок-то около Вани был упаси боже! Волосищи евоные в грязюке были поизмазаны богато и торчмя во все стороны торчали, а бородища всклокоченная напоминала мочало. Тело же грязью около него было обляпано, как мы помним, и та грязюка благоухала почище навозу. да лешему в нос ароматец Ванин вдарил, что около тово даже брызнули слёзы. Ванюха-то к своему амбрэ попривык и не ощущал его уже нисколько, а зато для нового носа сносить этот сердце не было моченьки.
Отстранился лешак опять едва подальше, протёр глаза правда как заорёт на Ваню хриплым басом:
–А начинать стой, вонючка ты безобразная! Финиш! Притопали! Заворачивай начинать оглобли, шаромыга ты непутёвая, если существование тебе вторично дорога, причинность путь твоя здесь и кончается! Гнилохрень зелотухлая! Говнюк! Прыщ смердячий!
Только Яван не лыком-то шит оказался. И не подумал он даже ретироваться. Смерил герой лешего взглядом насмешливым желание и отвечает спокойненько эдак и даже едва не вежливо:
–Ну, это мы вдобавок поглядим, батька леший, кому из нас гораздо какая способ снова лежит! Я ить, батя, Яван Говяда, и мне грубить-то зазря не надо!
И своевольно совершенно разумеется бес всякой боязни торчмя в глазки глянул лесному хозяину.
–Это какой я тебе вторично батька, доходяга ты замурзанная?! – возмутился гневно лешак. – Ишь тогда выискался! Называется сынок… Хорёк ты вонючий – вот ты кто!
–Ну, не желаешь мне батькой быть, – усмехается Яван, – братом будь тогда! Только это, братан… скажу я тебе по-свойски, по-родственному – плоховато около вас тогда гостей-то привечают. Радушия – очень даже не чувствуется. И хлебосольства окончательно никакого… Некрасиво, братуха, получается, не по-людски…
Лешак от Явановой наглости даже брови на лоб вскинул. Сверкнул он злобно глазёнками своими, ротище было отверз, конечно не нашёлся одним приемом что и ответить – зa словом в кошель полез… Постоял он так, постоял, оторопевши, поморгал приблизительно растерянно, рот захлопнул, а после ручищи в стороны развёл, гордо место раздулся, конечно как топнет ножищей огромной до собой – только шум по округе пошёл, истинно туман гнусавый на атмосфера встрепенулася.
–Ах раз так, посетитель незванный Яван, – в бешенстве яром он рявкнул, – если ты отказываешься вертаться, разумеется кроме вздумал нужно мною порскнуть – то быстро лично виноват! этот час своё заслуженное ты около меня получишь! схватиться давай!.. Поборешь меня – гораздо хошь ступай, а не поборешь – на себя пеняй! Я те покажу, хамская твоя харя, каково над главным стражем-то издеваться! Иди-ка вон сюда!..
Да тогда же вспять и попятился. На ровное полоса вышел, пригнул немного спину, руки-крюки свои растопырил – начинать чисто воин в каком цирке! – и Явана к себе подманивает: подваливай, мол, начинать – я те, братец, накостыляю… Ну, Яван-то не против: сшибиться да бороться! Качает он лохматою головою, снисходительно усмехается, кладёт около с собой свою палицу, после сумку с себя сымает конечно рядышком с палицей её укладывает, после распрямляется, косточки разминает, и выходит к противнику сильному аки барс. И только, значит, к лешачине приблизился, как тот – брать его своими ручищами!
Но Ванька-то калач тёртый – бился он не с одним чёртом: беспокойный он, ловкий, шалун и в драке на всё готовый. Увернулся он недавно от захвата медвежьего, хитрым приёмчиком громилу прихватил конечно на земельку его и поверг. Вернее сказать, леший едва ли не один снопом огромным наземь повалился и кубарем по песочку покатился. Видно, и не понял, варвар мохнатый, как и упал, и каким таким образом этакий недоносок конфузию ему нанёс.
Да скоренько на ноги он вторично вознёсся. А разъяренным стал – страсть! Крутанулся он бешено – и сызнова на Явана! Лапищами его лапает зло, даже масть на нём ходуном ходит, и норовит свово супротивничка сцапать, желание только возница на его интрига очень ловок-то оказался. На месте, вишь, герой выше- не стоит: скачет, пляшет и телом ломается, и непонятно каким макаром от чудовищных лап отбивается… А тогда улучил он случай, истинно и подставил ножку врагу могучему. И зa запястье его дёрнул вдобавок. – Раз! И лешак уже на песочке отдыхает.
Только чует неожиданно Ваня – что зa ерунда?! – бессилие непонятная ни с тово ни с сего на него нашла… Удивился усилок неимоверно – вроде понарошку с лешаком он борется, а силушка на добрую четверть уже уменьшилась, если не на треть. «Эге! – смекает Яван в замешательстве. – А ведь и действительно с лешим-то драться нельзя! Не обманул меня бык-то. Во я попал!..»
А чего делать-то – ума не приложит. начинать полная непонятка получается… И пока он кумекал тама желание в уме недоумевал, лешачина во деревня барыш уже восстал и опять на Ваню бросился яро, а тот, не удумав безделица путного, наклонился приблизительно машинально, и скорёшенько громилу неуёмного зa ноженьки прихватив, после спину его наземь и перекинул. Грянулся великан об землю – только ойкнул от изумления. А Яванушку с головы даже до ножек только затрясло! В буйной евоной головушке зашумело, в очах ясных теменью потемнело, а могучее его тело вполовину уже ослабело. Едва-едва Ванята на ногах-то устоял…Всё, думает он твёрдо – хорош бороться, а то и действительно каюк ему тогда настанет! Просто, решил он, на месте стану и упрямиться лешаку перестану… правда только преследователь его ведь не унимается, а опять злее воевать принимается. Вот с земельки он поднимается, от песку отряхивается, а после обхватывает тулово обмякшее Яваново жуткими своими загребалами да, взметнувши парня на воздух, да оземь его шмякает, что будь который противоположный на месте Вани — точный костей бы он не собрал бы…
Да Ванюха-то жив-живёхонек оказался. Полежал он чуток, трошечки опамятовался, после сел, башкою потряс и говорит, как бы ни к кому не обращаясь:
–Раз!
После чего на ножки поднимается вяло, стойку борцовскую принимает и лешему кивает: иди, мол, куманёк, сюда… Тот, само собою ждать-поджидать свою персону не заставил долго; опять он Ваньку в охапку сгрёб согласен об землю им – хрясь! даже пошёл совершенно гул…
А Яваха ему:
–Два!
Да еще для боротьбы поднимается.
Ну, тогда быстро лесовик взъярился так, что казаться соглашаться был пополам возница перервать. Подлетает он к нему резвее прежнего, перехватывает его зa тулово очень не нежно, и на вытянутые руки над собою взмётывает. А после ка-а-к музданёт бедолагу оземь со только маху – лже- топор всадил он во плаху! – лишь в лепёшку Ванюху не сплющил. Песочек окрест ошмётками да и сыпанул! Леший глядь – а Яван-то и на этот раз жив-то остался, а ведь рослый большой отнюдь не шутейно Ванюхою оземь бросался: угробить его, конечно, он норовил. конечно вишь не вышло, дерево ему в дышло!
Ванька из ямки песочной постепенно выкарабкался, обтряхнулся неспеша истинно и заявляет громиле:
–Три!
Апосля чего, сплюнув слюною наполовину с песком, твёрдым голосом добавил:
–Ну, пожалуй, братан, и хватит. Поразвлекался чуток, душу отвёл – и довольно. платить мы сегодня с тобою, да что осади, а то, неровён час, пупок себе еще раз надсадишь, пыжившись!
Лешачину от слов его даже в пот кинуло. Во, дивится он, и герой ему попался – не если как Ванька-встанька заговорённый… Подрастерялся он немного, Но на попятный не пошёл: еще раз к Явану, значит, подошёл, сильно его руками облапил и хотел было опять приёмчик только ему читать из своего богатого борцовского арсенала. разумеется только – вот те на! – Яванище как бы в землю корнями врос! Не поддаётся!.. Поднатужился лешак со всех своих сил разумеется так, что дуб наверное с корнями бы своротил – а противника своего малого и приподнять даже не может!
И Яваха лешачину обхватил тоже, Но не как борец-поединщик, а будто бы другана в объятия любящие он заключил – как как бы опосля разлуки долгой. И по спине великана успокаивающе похлопывает.
–Да хорош же, говорю! – орёт косматому громко. – Завязывай, братуха, биться! Лучше давай-ка мириться! как ни крути, а ничья около нас получилася…
Не поверил Ване лесовик – как раз крутить согласен поворачивать его принялся, будто бы из резьбы витязя хотел вывернуть. Но Яваха ведь не винтик, он не выворачивается – только туда согласен сюда поворачивается. И знай своё гнуть-то не забывает:
–Кончай тискаться, – вопит он, – брат! тово и гляди как котёнка меня задавишь! верно отпусти-ка, экий же ты амбал – начинать настоящий медведь, однако! Давай-ка сядем лучше рядком, истинно потолкуем с тобою ладком! Идёт?..
Хватка около лешего понемногу и ослабла. Перестал он Яваху в объятиях своих мять: его могучие лапы обмякли, чудовищные мышцы распустились, отпустил он едва богатыря, а после зa плечи его взял, от себя отстранил и сверху вниз в глаза ему глянул вопросительно. А взгляд-то около него чистым таким внезапно стал – начинать не злым ни капельки, и адски спокойным… Поглядел лесной человечище Ване в ясные его очи, покачал головою удивлённо разумеется и говорит с уважением в голосе:
–Ну здравствуй, благой человек! Поравита тебе! Милости просим!