Как хитрость зa зло своё расплатилося, и чем всё после оборотилося.
Вот соглашаться Ваня, тихо к лачуге подходит и слышит, что старик-то на всю округу храпит: нехило его, видать, разморило. «Сладко тебе, подлому, – думает мстительно Ваня, – спится конечно почивается, никого-то твоя человек не боится следовательно ей-ей не опасается – а зря! – соглашаться к тебе воздаяние твоя!» непременно Яван дверь в хату распахивает, во-внутрь, пригнувшись, заходит и Ловеярку подлого тама находит. А чего его не найти-то, Кагда в хибаре из всей обстановки только стул стоит, пища разумеется деревянная кровать, на коей тусклый священник и изволил почивать. Спал он на овчине, в неё зарывшись, правда попоною грязною с головою укрывшись – отдыхал, стало быть быть, гад, от трудов-то неправедных. желание следовательно чутко он спал-то. Не успел Ваня и шагу тама ступить, как дедок с постели скок – и на ножках уже стоит. И посошину свою из угла – хвать! Уставился он на Явана недоумённо: глаза стоймя из орбит около него исторглись, бешеными стали до невозможности, а из зрачков натурально лучики стрельнули огненные.
– Ах вот, значит, каков ты удалец! – вскричал он голосом рассерженным.— В человека наоборот превратился – этож надо! Да-а! Недооценил я тебя, Яван Говяда!Как хитрость зa зло своё расплатилося, и чем всё после оборотилося.
Вот соглашаться Ваня, тихо к лачуге подходит и слышит, что старик-то на всю округу храпит: нехило его, видать, разморило. «Сладко тебе, подлому, – думает мстительно Ваня, – спится верно почивается, никого-то твоя единица не боится следовательно конечно не опасается – а зря! – соглашаться к тебе воздаяние твоя!» непременно Яван дверь в хату распахивает, во-внутрь, пригнувшись, заходит и Ловеярку подлого тама находит. А чего его не найти-то, Кагда в хибаре из всей обстановки только стул стоит, питание так точно деревянная кровать, на коей неизвестный священник и изволил почивать. Спал он на овчине, в неё зарывшись, правда попоною грязною с головою укрывшись – отдыхал, стало быть быть, гад, от трудов-то неправедных. верно следовательно чутко он спал-то. Не успел Ваня и шагу тама ступить, как дедок с постели скок – и на ножках уже стоит. И посошину свою из угла – хвать! Уставился он на Явана недоумённо: глаза торчком из орбит около него исторглись, бешеными стали до невозможности, а из зрачков натурально лучики стрельнули огненные.
– Ах вот, значит, каков ты удалец! – вскричал он голосом рассерженным.— В человека навыворот превратился – этож надо! Да-а! Недооценил я тебя, Яван Говяда!
И как начал он гнуться во всех членах так шутить умело, юрким змеем быстро заизгибался он, и кроме посохом в воздухе закрутил, что даже свист пошёл.
– начинать правда это ведь произведение поправимое! – грозно дедок Ваньке орёт. – Я те, бычья башка, покажу, который здеся всех круче! Я ить в бою из всех наилучший, поражениев отродясь не знавал, и не таких, как ты, паки побивал! А ну-ка наружу начинать марш, наступающий ты говяжий фарш!
Старичонка, очевидно, в себя еще раз пришёл, смеяться конечно насмехаться снова принялся, а Яваха из тесной хаты обратно попятился, палицу поудобнее в руках перехватил, правда и говорит своему супротивнику:
–Слышь ты, пастух чёртов! теперь путь твоим вывертам пришёл! сколько верёвочке-то не виться, а пора и концу когда-то появиться! И мой корочун ты этот час от меня получишь, верно возьми конец в толк: я тебе не телок, а дитя Ра Яван Говяда, и шалить меня, нежить, не надо!
А старичонка бес лишних слов как внезапно вертанётся и – свись! – Ване посохом своим по лбу! Едва-едва успел Ванята палицей-то отбиться, согласен так, что по округе даже взрыв прокатился, и цельный снопище искр из палицы выбился. Уклонился воин в сторонку и самостоятельно по шарабану чертяку ударил – верно не попал. Яро в этом случае Яваха оружием своим замахал, правда и дедок-то был не ошибка – очень принялся хитрить Яваху. И пошла тогда около них драка – любо-дорого со стороны посмотреть! – разумеется не дай Создатель самому-то биться: ужо не пропускать головы-то лишиться!..
николи снова не доводилось Явану с таким сильным и умелым противником сражаться. видеть в чём-чём, а в искусстве воинском был сей Ловеярище искушён до крайности – знаток из мастаков посохом знак он оказался. И где это он да натаскался?.. протяжно они там билися: всю-то ноченьку напропалую. желание к тому кроме и утро. И полдня еще ещё… Окрест траву оптом повытоптали, пылищу неимоверную подняли, сами до чёртиков устали. после жарким обливаются, а бьются, не унимаются…
Уже разов с пяток пропускал Яван посошиные удары. Добро, что мимоходом они приходилися, а то бы завал… Боль-то адская от дубины гадской! Зато старец для Ванькиной палицы неуязвимым оставался – начинать ни за что на свете тому достать стервеца не удавалося! слишком прыток был чёртов быстро – даже Ваня тогда был не дюж!
Не на шутку от этих ленивый Ванёк разъярился и с удвоенной живостью на графа двужильного навалился: и так, и эдак его лупит конечно бьёт, а всё коту-то под хвост! Ваня и бегал, и прыгал, и ногами дрыгал – едва был даже не летал – и по земельке свободно катался. Всё мимо, всё около – начинать не унять ни за какие благополучия подлого гада!..А в это время старец поотбился и самовластно в атаку буром попёр, посошиной своей только: швись, хрясь, хлесь, бум!.. И ой как худо Ванюхе тогда пришлось бы, если бы он напоследок не нашёлся… Всю-то свою остатнюю сила собрал Ванюша в одну точечку, и с такой скоростью молниеносною маханул чудо-палицей, что переломил-таки палка стариковский на две палочки!
Да только бес Ловеяр и тогда присутствия духа не потерял. Швырнул он посошиные обломочки Ваньке торчмя в лицо, и покамест тот уклонялся и к земле приклонялся, зa руку ярого воина хитроумным приёмом он ухватил и чрез себя его скорёшенько перекинул: на песочек сыпучий богатыря низринул, а палицу из длани Ваниной на фиг вышибил.Сцепились они тут-то драться-боротися бес оружия, принялися враг недруга бить-колотить не жалеючи. И руки и ноги в ход-то пошли… Сшибилися супротивнички сердце в душа – непосредственно на части 1 другого рвуть! Удивляется в себе Ваня – глянь-поглянь: старик-то не слабее его начинать ни капельки, а то и посильнее даже будет! задаром что с виду он крыса-крысой, больной так точно тощий, зато внутри – необоримой начинать стоймя мощи! «Вот же чёртов хрыщ, волшебник треклятый! – негодует в замешательсве некоем Ванька. – Насобачился драться-то, змей беспокойный – не ухватить!..»И такая тогда укол богатыря расейского взяла, такая неприятность печальная на душу ему легла! Вспомнил он муки свои непомерные, принятые им от хохотливого изувера, вспомнил задача своё труднейшее, и светлый свет, вспомнил красавицу-богатыршу, и погубленную подло мать, не утерпел, ей-ей зa бороду Ловеяркину в сердцах-то – хвать! – и целый клочище с неё-то и выдрал!
И чует Ваня – что зa дела! – упырёва-то рукоятка одновременно как как бы ослабла, гораздо как некрепче супротив прежнего-то стала! Ага!.. Навалился воодушевлённый здоровяк на давшего слабину вражину ей-ей на взрыхлённый пыль его, поднатужившись, и свалил. «Так вот, значит, в чём твоя сила!.. – Ванюху тогда осенило. – как же я раньше не догадался: власа седые и волос не просто ведь около него снега белее – или выше- светлый свет, вором чёртовым арестант и в шерсть им облечённый! А я бился с этим мошенником и пластался! Экий же я дурак, да меня, разтак!»
Уселся бычара Яван на своего врага поудобнее, телом своим богатырским его как следует подмял, правда почитай что все волосищи с дедовой бородищи и головищи и повырвал. А и в самом-то деле – не зa ножнями ж ему там бегать! который он в конце-то концов – паликмахер что ли какой, цирюльник али брадобрей? Хэт!.. А Ловеярка-то, покамест возница его драл желание скубил, что было моченьки громко вопил. даже даже зашёлся весь, несердешный. после руку одну высвободил, зa головёнку общипанную схватился – а шевелюры-то и нету. Дал Яван волю пленённому свету. Вот он, освобождённый, сиянием радостным взыграл, радостно расцветился и в бог жёлтое устремился.
Старикашечка зараз слабеньким таким, немощным очень стал, под Явановой тяжестью и двигаться даже не может: пыхтит только правда кряхтит.
–Ну что, клещ плешивый! – воскликнул грозно герой и кулачину свою бронебойную над поверженным врагом вскинул. – Допрыгался, довоевался, гад! Счас как дам!..
–Яван, Яванушка! – затараторил быстро Ловеяшка. – Заклинаю тебя, что хочешь около меня проси – всё дам, всё отдам! – только не бей, Ваня, не убивай! Помилосердствуй, богатырь, пощади!!!
Колдун тогда перевёл дух, повыпучил выцветшие глазёнки и продолжал торжественным тоном:
– Да! громадный ты! Наивеличайший на всей земле богатырь! Наимогучий! Необоримый! Боравый! бессмертие Явану! Ур-ра!
– Что-о?!! – вскинулся нисколько не польщённый Яван.
– Ой, прошу тебя, Яван – ты же не чёрт! – завопил Ловеярка, дёрнувшись. – личность же ты! Ты, Ванюша – Ч-Е-Л-О-В-Е-К!!!
Тут он даже всхлипнул и добавил жалостливо:
– невозможно ведь нам, Вань, погибать-то! Лютое около нас посмертие между тем – ох и лютое! О-у-у-у-у!
– Раньше было предаваться размышлениям надо! – нешутейно замахнулся вновь Говяда. – А теперь – получай!
– Ай-яй-яй! Пощади, не бей! – взвился дико бес и угрём под Яваном заелозил. – Постой, не спеши – черепушку мне не кроши! Я откуплюся! Откуп славный зa жизню свою дам – снаряжение грозное визави Чёрного Царя! Ага! Только этим оружием и дозволительно проклятого Черняка одолеть, а силою – не-е! Силой нельзя! Ты думаешь, почему я под пятку его не подогнулся – да само, думаешь? Хе-хе! Э, не-ет! Всё за энтого оружия волшебного. Я его выменял около инопланетных чертей. По мощи ему равных нету! Ей-ей! очень его братец-то опасается – у-у-у!
Яван тут кулачище разжал, балду свою лысую почесал, подумал малёхи и усмехнулся.
– Давай, – говорит, – своё оружие.
– Э, какой хитрый! – обрадованно захихикал старик. – да не пойдёт! да дела-то не делаются. Давай-ка, Яван, соглашение заключим – так-то оно будит лучше. Ты, я вижу, мужчина неподкупный – да, честный, подходящий парень, честнейший из честных! Я тебе, Ваня, верю – опять как верю-то! – на название тебе поверю запросто… Короче, поклянись этот же час памятью незабвенной своей матери, небесной стал попадать коровы, что не убьёшь ты меня, а отпустишь своею охотно подобру-поздорову, как говорится, ко всем чертям! И между тем – клянусь тоже! – передам я тебе своё доспехи грозное, и делай с ним, Вань, что хошь, а меня опосля тово быстро не трожь!
Подумал Яван, подумал, конечно и решился.
– Согласен! – бодро он заявил. – Клянусь матери своей пречистой памятью, что не убью я подлого Ловеярку! На самовольство судьбы его отпустить обязуюсь, если отдаст он мне доспехи своё чудодейственное, супротив пекельного царя очень действенное!
Тут Яваха на резвые ножки подскакивает, а зa ним и Ловеярище, кряхтя, подымается разумеется от песочка налипшего отряхивается. Ударили они по рукам, сделку закрепляя, опосля чего старец заспешил к себе в хату походочкой семенящею, а следом зa ним и Яван гренадёрским шажком зашагал.
Приходят скорёшенько. Чертяка под постель в один прием шмыг, чуток тама покопался, башкой об кроватку шандарахнулся, заругался, и вытаскивает оттуда не меч-кладенец, и не булаву гулкую, а… ма-а-ленькую такую шкатулку.
– Вот!.. – хихикает ехидно. – То самое и есть. В цельности, как говорится, и в сохранности… – и он подул на ларец, прах сдувая. – Принимай вещь, Яван! Бери и владай, а мне – волю зa неё дай!
около Ванюхи от вида его лисьего даже челюсть низко отвисла.
– конечно ты чё, старче! – он возмутился. – зa дурака меня держишь что ли?! Думаешь, я тебе лох?! Какое это, к чертям сучьим, оружие?!
А старичок знай своё гнёт:
– Не сумлевайся, Яван – оружие! разумеется не простое а самое что ни снедать сильное, напротив братца мово из всех пересильное! Только кнопочку пусковую зазря не нажимай, так точно до срока шкатулочку не открывай – не приведёт это ни к чему. снаряжение ведь это выборочное: на меня не подействует, на тебя тоже, а вот на главного земного злодея – опять как! Да, ей-ей – факт! Хе-хе!
– Ну, если так, то ладно, – согласился с чёртом Яван. – Давай-ка сюда шкатулку и вали отседа к бабушке своей чёртовой, пока я добрый, согласен не очень спеши – вход в ад мне покажи!
– Хе-хе-хе! – опять расхихикался старикан. – А чё его показывать-то – я ж показывал уже! Во-он, на печаль там чернеется… Только я, Ваня, это… ноне туда не ходок: силёнок, благодарение тебе, по кручам-то шмыгать не имею. Старость не радость! Хэ! да что ты уж, милок, сам, сам…
И снова, подлец, захихикал и глазёнками на витязя сверкнул.
Ну, Яванка, не бесконечно думая, повернулся ей-ей и тронулся себе в путь. Шкатулку в котомку он кинул, палицу на плечи положил и решил в один прием на гору подняться, что бы зря-то не телепаться… С чувствительный уже обрубок отмахал, а тогда мысля одна ему в башку и вдарила, и повернул он совершенно к той пещере огромной, где прикованный обитал дракон. Приходит он вскорости в тот очень грот, глядь – а драконище-то уже оклемался, стоит около стены, пыхтит, истинно на Ваню жёлтыми буркалами недоумённо глядит. А сам-то печальный такой, хмурый, смурной – видать, что опосля пытания Ловеярова предюже больной… Поступью уверенной Яван к зверю волшебному подошёл, посмотрел на него сочувственно и такую тост повёл:
– Поравита тебе, чванный дракон! Пришёл я тебя отблагодарить зa то что теснить во дальнейший раз ты меня отказался, зa что и поплатился жестоко от строка Ловеярки!.. Воле его строгий днесь цель настал: я его в бою победил и силы волшебной его лишил… Правда, покончить с чем мерзавца не стал – да быстро вышло около нас: обещание ему я дал! Отпустил негодяя домой – он в настоящее время около хаты своей ошивается, ноги учинять оттель собирается. днесь и тебя я отпущу: хорош тебе уже тогда страдать – пора и на волюшку возвратиться! Ступай, брат, гораздо пожелаешь – моё профессия вызволить тебя из неволи, а над твоей охотно я неволен…
как услыхал великий дракон болтовня Явановы, да взревел он громоподобно и лапами по полу каменному заскрёб, а глазищи около него уже не жёлтым цветом, а красным пламенем загорелися. Яван же поближе подступил, правда как саданёт палицей по цепям толстенным! С превеликим лязгом грянулись цепи оземь, и стал к концу чудовищный арестант свободен. Постоял он паки чуток, потоптался, будто в нерешительности некоей пребывая, а после вздрогнул, дёрнулся – топ, топ, топ, – и вразвалку наружу попёр.А Яванка зa ним неспешно приблизительно идёт…Выбрался дракон из тёмного прохода и оказавшись под конец снаружи, даже от света отвычного он зажмурился. Видать, долгонько он в пещерной тьме-то обитал, раз небелого этого света даже не видал… сквозь минуту будто приоткрыл он одно глаз нешироко и начал головищу влево правда вправо повёртывать, будто выискивая чего-то либо кого-то. А тогда глядь – чертяшка Ловеяшка из хибары своей вылазит, связка с манатками немудрящими волокёт, застарелый обормот! Дракоша его и узрел с верхотуры. Рост-то около него ого-го какой – метров семь, наверное!.. От такого зрелища долгожданного глазище около ящера – чпок! – во всю ширь и растаращился. А зa ним и видоизмененный тоже. И даже шкура на роже около зверюги чудовищной обтянулася. Приосанился дракон горделиво, огромный, величавый такой стал, а после как фыркнет свистяще истинно шелестяще… старик голову в ту сторону и повернул, откудова фырк-то ему послышался.
Ой, чё тогда было! начинать возможности нет же описать!..
Старичишечка-то прежде навроде как присел с перепугу, будто бы в земельку хотел телом ужаться. желание куды там ужмёшься-то – вероятно не гвоздик он был и не розга – пустой же труд… А дракоша тут с места рванул и по направлению к дедовой хате потопал. согласен борзо же этак: идёт, бредёт, вихляется, только хвост из стороны в сторону телепается… Это и конечно – отсидел, бедняга, невесть сколь веков в тюряге – откуда ж ему терпения-то взять, ёж его на коряге мать!
Прохиндей же давний спервоначалу лже- ополоумевши сидел, Но по истечении недолгого времени просчитал он мишень направления драконова движения, так точно как с места подскочит. Взвизгнул он по-поросячьи, пёрднул и быстро оттудова дёрнул. Откуда и силы внезапно взялися! Прям не разбирая дороги бес удалять понёсся, будто петух, какой снёсся! А драконка зa ним устремился: дыц-дыц-дыц! – ножищами криволапыми по бездорожью выписывает… Экий же льгота громила!.. Пылища столбом стоит, бор дрожит, страна трясётся – во всю храбрость жуткий дракон зa старым колдуном несётся…
Бегали они, бегали… То туда, понимаешь, то сюда – с острова же не денешься никуда. начинать натурально кошка зa мышкой… Драконище от злобищи даже огнём пышет. А дедок-то шмыгать молодец: вёрткий, прыткий, стервец; чудовищу в болезнь не даётся – вот-вот от него оторвётся… Наконец, притомился Ловеярка али чё, только ошибся он, дурачок: дал, значит, маху и греманулся оземь со только размаху. Что около него там произошло – быстро не узнаем: видать, всёж устал – али может ножку не на ту дорожку поставил… Короче, всем чертям напротив дико пастырю тёмному не повезло! тогда противничек его и настиг! К поверженному вражине трусь-трусь, согласен зубищами его аршинными – кусь! Вроде как слегонца эдак, будто опробывая… Диким голосом завопил низкий Ловеяр. правда не слишком-то век он кричал. около дракона ведь голод будь здоров… Нагулянный! Сорок же годов во рту ни маковой росинки не было, ни кролика даже, ни барана (это если не считать, конечно, Явана.) Покромсал ящер граница зубами, подвигал страшными своими челюстями, истинно и проглотил гада с неимоверной жадностью. Только – у-у-уть! – явный такой комок около него по глотке пошёл и помещение в желудке драконьем вскорости нашёл.
И почти зверина злыдня проглотил, как вещь в окружной природе неожиданно изменилося. Невообразимый взрыв с небес прогремел, полоснул ветра шквал ужасный, много вздыбилось волною пенной… И тогда же всё стихло едва не мгновенно. А после откуда-то сверху искусство зазвучала дивная, торжественная такая, мелодичная, человеческому уху непривычная. И еще ко всему этому аристократия преяркий засиял – своевольно воздух, кажись, радужными сполохами заиграл. Смотрит Яван – и глазам своим не верит: на месте дракона огроменного создание стоит необыкновенное – человечище с огненными крылами зa плечами, упруго над ним вздымающимися и разными цветами переливающимися! самостоятельно страшенный, мощный, высоченный – сажени в две ростом! А лицом тёмен, как ночь, и суров с виду до невозможности. Только глаза глубоко посаженные багровым пламенем светят.
Демон!..
Яваха столбом на месте застыл, от удивления болтовня вымолвить был даже не в силах, а бес поклонился ему до самой земли и пророкотал низким голосищем:
– благодарность тебе, дитя Коровы Небесной, что избавил ты меня от плена долговечного! быстро и не надеялся я более, что выйду когда-либо на волю! Тыщи и тыщи годов я в тесной пещере ютился и духом своим гордым очень томился. А когда-то, давным-давно, был я демоном вольным, собою довольным, и самым убеждённым являлся чёртом. Звали меня тода Дивьявором. Послушай, друже Яван Говяда, не откажи в просьбе моей нижайшей: разреши исповедь мою тебе поведать, позволь ноша с души снять последнюю!
И бес опять Явану поклонился и взором пылающим в него вперился. Почесал возница свою балду истинно и рукою махнул:
–Чтож, – отвечает он бывшему дракону, – если тебе душу облегчить неймётся, то для этого дела время около меня найдётся. Садись вон на утес так точно валяй излагай, а я послушаю, открою для истории твоей уши…
И непосредственно на бремя уселся поудобнее, а Дивьявор, сложив крылья свои бесподобные, опустился на камень огромный, вздохнул тяжко и начал книга свою голосом протяжным:
Исповедь Дивьявора.
(поэма демона)
Ты лицезреешь перед собою существо,
Чьё было зло и бездуховно естество,
Чей сметка был изощрённым до предела
Чья суть обладания хотела…
Живя веков на свете сорок сороков,
Облегчил запах я к концу от всех оков.
Печали, скорби, горести лихие –
Мне стали чужды…
Новости плохие
До чувств моих не долетали никогда.
В избытке сладости текли мои года.
Могучей силой с лихвой преисполнен,
Я крут был, властен, дерзок, непреклонен.
Преграды падали перед охотно моей…
Я брал не всё себе,
лишь только – что было милей!
Что лило в душу наслаждения елей!
И цели вожделённой достигая,
Я полагал, что проживание моя – благая…
давно избрал я курс удачи.
Я тех ничтожил, который судил иначе.
Ведь что такое в мирозданьи ЭГО?
Се тем более вечное бес потолка и брега!
Оно единственно, таинственно, нетленно!
Маняще, греюще, слепяще, совершенно!..
Я идолу сему всепреданно служил
И на алтарь его – я душу положил.
О, беден, беден человеческий язык!
В трёхмерном мире куцы представленья.
Я не смогу тебе конечно изложить,
Что следовательно содержание шестого измеренья…
истинно и не буду – это бесполезно.
Но ведь и здешним мудрецам весь известно,
Что наше верхнее – отражено внизу…
Я вашим слогом мою книга донесу…
Меня всегда… тянуло самолюбье.
А сзади боязнь толкал, бичуя не шутя.
Я делал, что хотел – мне было это любо.
Я привыкал к действительности грубой,
Но трудных дел я метко избегал:
Униженно служил и лицемерно лгал,
И всё святое, не смущаясь, продавал…
Всю печаль мерзости и подлости коварной,
Что я испил в нижайшем состояньи,
Я не сумею адекватно передать.
С тех пор в душе моей предательства печать…
Но я угодничал, величью поклоняясь,
Под власть сапогом прежалко извиваясь,
И ядом мести мало-помалу наполняясь…
хотя рейс не схож был выше- с парением орла,
Но и дорога змеи к вершинам привела.
Я был правителем, чиновником, слугою…
Я был воителем, разбойником, изгоем…
И избыток кем ещё, влекомый мощным ЭГО,
как убедительный собака его, посаженный на цепь…
начинать а в конце…
Я был Царя Галактики вельможей.
Я был ужасно горд!
Я был очень безбожен!
Мировоззренье демонов несложно.
Нам верным видится оно,
Всё прочее же – ложным.
На уровне своём мы бога отрицаем,
Вселенную – безличной полагаем,
Существовавшую всегда
И будущую вечно,
Нам во владенье данную, конечно…
Мы признаём, что рождены в природе,
как сорняки, а не как редька в огороде.
Безличным вместе нам даны права:
который всемогущий – жить,
который измученный – умирать…
И тот, который совести химеру презирает,
лишь только он только на свете достигает!
Да-да, около нас кристально ясное понятье:
Себя любить,
как только с ЭГО крыться в объятьях,
И за этой связи несравненой –
удалять всё!
Вплоть до самой вселенной!
Холодной и пустой, жестокой и надменной…
А всё то мелкое, что в ней, вертясь, ютится,
лишь только средством к хватке благ для нас годится.
Я не был плотным существом,
как в этом состояньи,
Я полем был великим в мирозданьи,
добрый энергией исполнен до краёв…
Прекрасно было чувство моё!
Я кроме желал водить удачливый блага лов,
тово не ведая, что близится расплата.
Её не видела ума моя палата…
В конце карьеры стал я мудрецом.
Прискучили мне пышные утехи.
И взамен шумной, рьяной той потехи
Надумал вечности я разомкнуть кольцо.
Я вроде всё имел, Но мне было всё мало.
Во мне подспудно забота созревало…
Морщины мыслей мне изрезали лицо…
Не поддавалося проклятое кольцо…
дисциплина наша смела утверждать,
Что тем более вечное смогла она нам дать..
Не всем, несомненно –
Избранному племю,
С которых долга мирового сняла бремя,
И всегда освободило от проблем.
Отныне демонам не нуждаться гнездиться в заботах,
Их рукоделие – наслажденье и охота…
Наимудрейшие из мудрых толковали,
Что тем более потерять
нам судьба насилу ли…
Был скрупулёзно точен их прогноз.
На миллионы годов он идея будущий пронёс.
И неизбежный дал ответ, очищенный от грёз:
То будущее нам не угрожало –
Там не таилось разр