Ого, оказывается на этом сайте уже много много моих историй, спасибо за внимание к моим неуклюжим попыткам литератутрить =)
Автор — я, Ахматова Кристина. Первоисточник в группе [hide]ВК[/hide]Эти стены все снова хранили торжественность и боязнь последней литургии, которую служили монахи этого полуразрушенного монастыря около сотни годов назад. По высоким сводам старого храма уже давным-давно вился буйный плющ, лобзая зелеными стеблями потрескавшиеся лики мозаичных святых. Металлическая степень высоких хоров жалобно скрипела под налетающими порывами ветра, которые безвозбранно проникали в выбитые стрельчатые окна, всё паки хранившие пустые перекрестия оконных рам.
Осторожно шагая по плитам с пробившейся посреди стыками буйной растительностью, Иван скинул пыльный рюкзак на выщербленные ступени амвона и присел близко на холодный, несмотря на искренний день, крупный часть колонны.
Его спутник, внимательно изучив чудом сохранившиеся какое-то библейское бюст на южной стороне храма, обошел трухлявый аналой в центре и взбежал на возвышение, где валялись такие же рассыпавшиеся и подточенные древесными жуками Царские Врата.
— Стой! – предостерег его товарищ.
Резкий окрик усилился акустикой древних сводов, и звук приобрел страшновато-угрожающий оттенок.
— Федь, не ходи туда. – уже тише и мягче попросил Иван своего резвого друга, немного напуганный мощной метаморфозой своего голоса.
— А че? – рассеяно спросил храбрый исследователь, прислушиваясь к эху.
— А мочь туда. зa иконостас только священники могут заходить.
Федор насмешливо посмотрел на друга.
— Пффф. … Во-первых, иконостаса тогда издревле нет, растащили, понимаешь. А во-вторых, тогда всему сто годов в еда и здание ни один человек не служит, расслабь булки. Ну, а в-третьих, знаешь, где я вертел твоих попов?
Иван молчал, нервно теребя ремни рюкзака.
— А я вот не вертел! – под конец отозвался он, беспомощно наблюдая, как беззаконник хозяйничает в главной части храма, деловито поддевая носком пыльных берцев заинтересовавшие его обломки.
— Здесь прадедов моих расстреляли. стоймя во время службы. И место обитель выкосили.
— согласен знаю-знаю, всю дорогу слушал, как пришли красные, чекисты там или же кроме кто. И тра-та-та-та …. – Федор выломал из неустойчивой опоры отрезок трухлявого дерева и, перехватив на способ автомата, направил его в фокус храма, изображая расстрел.
— Тра-та-та-та! – продолжал он задирать друга.
— Тра-та-та-та-а-а-а-а-а-а-а … — и бес тово шаткая деревянная защита вдруг обрушилась зa спиной хулигана, подняв кучу пыли, щепок и бетонной крошки.
Побледневший Федор выронил из рук свое «оружие» и одним прыжком выскочил из алтаря под дикий, часто напряженный грохот.
Деревянные столбы, служившие когда-то основой гигантских полок для церковных книг, в настоящее время рушились 1 зa другим, ломая хрупкие часть поперечных досок, да медленно поддерживающих в равновесии эту хрупкую обветшалую конструкцию.
Оголившаяся боковая забор хранила на себе вторично часть темно-синей краски и неглубокую нишу, которая доселе была скрыта под гнилыми досками.
Забыв о только что пережитом шоке, Федор захрустел тяжелыми подошвами по остаткам того, что только-только не лишило его жизни не мало секунд обратно и заглянул в таинственное отверстие.
Даже благочестивый Иван пренебрег всеми правилами и с любопытством рассматривал довольно крупный тряпичный сверток, покоящийся в нише алтарной стены.
В четыре руки, товарищи судорожно извлекли тяжелую находку и необдуманно размотали плотную ткань, оказавшуюся элементом церковного облачения – фелонью. Под ней скрывалась увесистая, в полметра длинной, в тяжеленном окладе из желтого металла, книга, скрепленная замком-застежкой.
— Золото, Ваня, это же золото! – возбужденно бормотал инициатор обрушения.
— Федь, золото не зеленеет … — Иван задумчиво провел пальцами по изумрудным участкам, таящимся в тиснении искусно выполненного распятия.
— Это медь, Федюнь, расслабь булки. – Ваня не бес злорадства повторил сленговое словечко, Но тожественный не стал таить своего разочарования.
Подергав неподдающуюся застежку, парни, наконец, положили книгу на пол и задумчиво присели на корточки.
— Это Евангелие, сто пудов. Монахи сныкали, что бы не это … не осквернили.
Федор, молча, кивал головой, соглашаясь с догадкой друга.
— Ладно, нечто хотя и святая, Но денег офигенных стоит, древняя же, не вешай нос, – набожность Ивана испарялась под натиском алчности.
Взбодренный сослуживец аккуратно замотал книгу в когда-то белую праздничную фелонь и бережно опустил находку в истощавший от долгой дороги рюкзак.
Вскинув на плечи новую ношу, Федя снисходительно хлопнул по плечу своего спутника.
— начинать ладно, пошли могилы смотреть, зря, что ли ты меня сюда припер.
Монастырский двор зараз очаровывал и пугал. Закатное весеннее солнце освещало серые стены трапезной, роняя свои последние лучи в черные дыры окон маленьких монашеских келий, подчеркивая их пустоту и заброшенность.
Два друга долго шли к своей очевидно цели – кладбищу монахов, расстрелянных представителями новой краснознаменной власти.
Иван давно упрашивал своего друга и однокурсника съездить автостопом в соседнюю область, что бы почитать память своих предков, погибших страшной смертью, Но не предавшие своих идеалов. Федор морщился, ругался и отмахивался, Но в итоге сдался и составил компанию упрямому чудаку.
— Ваня, начинать ты ж не отдельно то и верующий, — даже в дороге бурчал воинствующий атеист.
— Ну, крестили тебя, начинать сходил ты в церкву пару раз, это ж не делает из тебя богомола, ты даже водку с собой тащишь на помин, а так-то православным бухать нельзя, даже я это знаю! да язычники только делали! – напирал Федя.
Но Иван, молча, шел по пустой трассе, в глубине души он понимал правоту друга, Но отпираться от намеченной цели упрямо не собирался. Всё, что он знал, это то, что его прапрадед, схоронив жену и отдав всё нажитое в приказ сыновей, подался в отдаленный монастырь, больше не видя смысла в простой жизни бес любимой женщины.
Монастырское кладбище нашлось очень зa стенами монастыря. Его уже чуть не поглотил скорый лес. между неприметных и просевших могильных холмов, росли уже весь высокие деревья, на некоторых участках уже властвовала густая чаща, выламывая своими корнями деревянные самодельные кресты, поставленные когда-то набожными местными жителями. До ближайшей деревни было километров 20-25, согласен и та немногочисленна и частично заброшена, где обитали быстро очень древние и немощные люди, оставшиеся доживать мой долго на близкий земле.
Разлив водку по походным стаканчиками, друзья, не чокаясь, пили зa упокой души, щедро подливая выпивку на могильную землю из самых лучших побуждений, Но жестоко нарушая церковные правила.
— Поминаете? – из темноты возникла сгорбленная вид с крестообразной деревянной палкой в сморщенной руке.
От ужаса напитки застряла в горле, прожигая слизистую и вызвав грубый кашель около обоих парней.
Но старец не был похож, ни на привидение, ни на лешего. крепко хромая, он приблизился отходящим от шока мальчишкам, и приветливо улыбнулся.
— Что, молодежь, тожественный на табель пришли? Похвально, похвально! – дедок казался безмерно счастливым.
— Сумасшедший, поди, из местных. – Вытирая непроизвольные слезы, шепнул Федя.
— Нет-нет, ребятки, вы что, не бойтесь, в уме я! – весть около старика оказался на удивление прекрасным.
— Я отдельный год сюда хожу, одинаковый поминаю, молюсь о братьях своих.
— Братьях? – вместе переспросили «ребятки».
— Да-да, братьях … — старец с трудом сел на поваленное дерево и достал из кармана черные монашеские четки.
— Мальцом я очень был, послушником. А в ту ночь в алтаре прислуживал. Всё видел … Смалодушничал, спрятался в ризнице тогда, дрожал, согласен плакал. А поминать то не да надо, ребятки, не так. просить зa усопших надо, а не водку пить. Кагда красные пришли, все до единого пьяны были, до единого, ребятки … Удалые такие, смелые. А как протрезвели наутро, да не все, ой не все, дальше обитать захотели. как Иуды Искариоты, Христа погубившие, наложили на себя руки. который спился, который с ума сошел, а главному то ихнему, руки комбайном отрезало в тот же год, Кагда он пьяница в сене заснул, ни одна душа бес наказания не остался.
— А быстро как вверх дном тогда всё перерыли, искали серебро, желание золото. желание только не было его тут, расхватали, всё, что блестело. доброжелатель около друга из рук выдирали, били, убивали. ловитва началась, все побратанец напротив друга. около кого увидят что церковное – пулю в лоб, истинно себе в карманы медь разумеется латунь рассовывать. – рассказчик горестно вздохнул, перебирая в тишине свои четки.
— кроме хотели тогда небывалый поселок поставить, с зерноскладом, верно с клубом, ток не получилось ничего.
— Почему? – вновь вместе поинтересовались слушатели, из уважения сети пить.
— Пошлите в общежитие потихоньку, по дороге расскажу, не всю ночь нам тогда работать то. А ты, Ванятко, погодь, деду то поклонись, раз пришел, вот он, туточки прям. А то они придут, не успею показать. – старец вытянул подрагивающую руку, указывая на пару могил вперед.
Вот сегодня парням следовательно по-настоящему страшно. много подобрался к груди, заморозив сердцебиение. острог испарина стекала с висков Ивана. Белыми, непослушными губами он только сумел произнести вдвоем невнятных слова:
— Откуда …? Кто?
Старец как вкопанный с бревна и торжественно выпрямился во место рост, сильно сжав в руках мой посох.
— И меня убили, ребятки, да. Только вы не бойтесь, бегите в монастырь, там не тронут они вас, только приветствовать не забудь деду то, слышишь.
Распрямляя непослушные ноги, Иван медленно, с трудом согнулся в поясе, не сводя буркала с призрака. старец задумчиво смотрел вглубь леса.
— Не успеете вы к празднику, идут …
Из леса послышался усмешка и грубые голоса. за черных стволов, непосредственно по могилам, бежали человеки в кожаных куртках и красными лентами на рукавах.
— Бегите в монастырь! – закричал старик, Но по своему произволу не сдвинулся с места.
Низкорослый, кряжистый невежа с наганом на изготовку остановился около черной фигуры и грубо сунув дуло устаревшего оружия в болезнь старца, глумливо произнес: — Это тебе на место причастия!
Гулкий выстрел вернул к жизни окаменевшие конечности. Не разбирая дороги, падая и спотыкаясь, уходили от жуткой погони похитители церковной утвари.
Вбежав в непроглядную черноту монастырской церкви, парни не сговариваясь, на ощупь бросились на середину храма, вновь падая на неровном полу и разбивая в кровь руки. Одним движением вытряхнув из рюкзака тяжелое Евангелие, Федор водрузил его на аналой и упал на колени, закрыв голову руками.
Звуки погони не стихали и, судя по всему, убийцы из прошлого, были уже на территории монастыря. Всё ближе и ближе раздавались гулкие шаги сотни ног, шум становились различимей, Но почему-то уже не было слышно, ни надсадного смеха, ни матерной ругани.
И наступила тишина.
Объятые ужасом, в окровавленной и изодранной одежде, сбивая колени об острые камни, две фигуры надсадно выкрикивали болтовня с давних забытых бабушкиных молитв.
Робкий лунный знать развеял темноту страшной церкви, осветив тусклую вид древней книги и … сотни черных фигур, неподвижно стоящих около рыдающих парней.
— ВОНМЕМ! – державный визг из темноты алтаря сотряс мертвую тишину и, раскатившись под куполом, не успел отозваться эхом, как сотни голосов, одновременно, как по команде, взорвались непонятным громогласным отзывом:
— И ВСЕХ И ВСЯ!
Чернецы были со всех сторон, не обращая внимания на сходящих с ума друзей, продолжали быть на службе свою ежегодную службу.
— Христос воскресе из мертвых, смертию гибель поправ, и сущим во гробех жизнь даровав! – сызнова грянули сотни голосов и первые лучи солнца стали менять грязный шерсть неба на светло-серый.
— Христос воскресе из мертвых, смертию конец поправ, и сущим во гробех жизнь даровав! – лица монахов уже дозволено было различить. Бледные, сосредоточенные лица с заостренными чертами, хранили ужас, тревога и переживание страшной кровавой ночи.
— Христос воскресе из мертвых, смертию очень поправ, и сущим во гробех брюхо даровав! – явный немного солнца заиграл под куполом, причинность освещая помещение жуткого богослужения, заставляя вечных жителей заброшенного монастыря умиляться в воздухе, что бы вылезти здесь как после год.
И только 1 чернец остался защищать под уже ярким солнечным светом. Шагнув к зачарованному Ивану, он сдержанно поклонился своему праправнуку и да же истончился в утренних лучах, отправляясь вслед зa своими братьями. И только неразговорчивый шум завершил события этой ночи:
— Христос Воскресе!