Легкие шаги

гам приближавшегося поезда послышался издалека, кривой веха расширяющегося света несся накануне ним, и неожиданно стали видны станция, с которой свисал снег, лениво заглядывая в освещенные окна, ларек «Пиво — воды», знакомый извозчик из Дома Отдыха Престарелых Грачей, кто стоял около ларька, держа кружку с пивом, и даже вылезающая из кружки, лопающаяся пена. Поезд налетел, пролетел, оставив всех в темноте, в тишине. Но заранее чем он пролетел, Петька следовательно увидел какую-то девочку, перемахнувшую по воздуху после рельсы пред самым фонарем электрички. Он ахнул. И возница тожественный сказал: «Ух ты!» Но Кагда улеглись поднятые поездом снежные вихри, на той стороне не оказалось никого, не считая двух баб, закутанных так, что их дозволено было принять зa двигающиеся мешки с картошкой.
Теперь до Немухина было недалеко, и Петька прибавил шагу. о девочке он подумал научно: «Обман чувств». Он любил обо всем напасть на мысль научно. Но это не было обманом чувств, потому что сквозь не мало минут он увидел ее на углу Нескорой и Малинового переулка.грохот приближавшегося поезда послышался издалека, целый дерево расширяющегося света несся до ним, и внезапно стали видны станция, с которой свисал снег, лениво заглядывая в освещенные окна, ларек «Пиво — воды», знакомый извозчик из Дома Отдыха Престарелых Грачей, какой стоял около ларька, держа кружку с пивом, и даже вылезающая из кружки, лопающаяся пена. Поезд налетел, пролетел, оставив всех в темноте, в тишине. Но до чем он пролетел, Петька конечно увидел какую-то девочку, перемахнувшую по воздуху после рельсы до самым фонарем электрички. Он ахнул. И возница одинаковый сказал: «Ух ты!» Но Кагда улеглись поднятые поездом снежные вихри, на той стороне не оказалось никого, помимо двух баб, закутанных так, что их дозволительно было принять зa двигающиеся мешки с картошкой.
Теперь до Немухина было недалеко, и Петька прибавил шагу. о девочке он подумал научно: «Обман чувств». Он любил обо всем мечтать научно. Но это не было обманом чувств, потому что после не мало минут он увидел ее на углу Нескорой и Малинового переулка. Она стояла, поглядывая по сторонам, будто размышляя, гораздо бы ей кроме слетать, — такой около нее был легкий вид. На ней было короткое ситцевое форма с большим бантом на спине, а зa плечами вещь вроде накидочки. Она была бес пальто, и это показалось Петьке интересным, Но тожественный не вообще, а с научной точки зрения.
— Хрю-хрю, — сказал он.
Девочка обернулась. Пожалуй, полагается было поздороваться, Но он поздоровался в уме, а громко сказал:
— А пальто где? В школе забыла?
— Извините, — сказала женщина и присела. — Я вторично не знаю, что такое «пальто».
Она, конечно, шутила. Любила же Петькина тетка говорить: «Я не знаю, что такое насморк».
— А где ты живешь?
— Нигде.
— А конкретно?
— Извините, — сказала девочка. — Я к тому же не знаю, что такое «конкретно».
— посреди тем пора бы и знать, — рассудительно заметил Петька. — Тебе что лет?
— другой день.
Петька засмеялся. дитя была беленькая, а ресницы -черные, и отдельный раз, Кагда она взмахивала ими, около Петьки — ух! — куда-то с размаху ухало сердце.
— нынче я вас хочу спросить, — сказала девочка. -Скажите, пожалуйста, что это зa штука?
Она показала на луну.
— тожественный не знаешь?
— Нет.
— Эта фокус называется «луна», — сказал Петька. — Ты, случайно, с нее не свалилась?
Девочка покачала головой.
— Нет, я из снега, — усердный объяснила она. — Вчера ребята слепили снежную бабу. пропускать проходил некоторый старец с бородой. Он посмотрел на меня… то кушать не на меня, а на снежную бабу, и сказал сердито: «Ну нет, и бес тебя на дворе достаточно бабья».
Она рассказывала спокойно, неторопливо, и Петька заметил, что, Кагда он говорит, изо рта соглашаться пар, а около девочки не идет.
— Мальчишки ушли, а он меня переделал. На голове около меня было дырявое погода — он его сбросил, в руках веник — он ее вынул. Он пробормотал: «В этом деле я не специалист», — Кагда делал прическу. «А сегодня устроим ей ножки», — Кагда устраивал ножки. Я не слышала, потому что меня кроме не было, но, наверно, я уже отчасти была, потому что я однако слышала. С глазами не получалось! — сказала она с огорчением. — А после получилось. Вот.
Она взмахнула ресницами, и около Петьки — ух! — куда-то ухнуло сердце.
— после он сказал: «А двигаться ты будешь легко, потому что я не люблю девочек, которые ходят, как утки». В общем, я получилась около него да хорошо, что раскрыть глаза и заговорить -это было не да быстро и трудно.
— И ты заговорила?
— Не сразу. прежде вздохнула.
— Что же ты сказала?
— Не помню. Кажется. «Добрый вечер!».
— А он?
— Он? «Ах ты, моя душенька!» — и ушел.
— Странная история, — сказал Петька.
Они были нынче близко от Немухина. Впрочем, Петька — то далеко, то близко. около него были длинные ноги, и он, задумавшись, уходил от девочки, а после спохватывался и возвращался.
По Нескорой В любое время плелись нехотя, вразвалку. Такая быстро была улица, располагавшая к лени. Немухинский горсовет переименовал ее было в Какпулясовсехногпроносященскую, Но из этого сносный не вышло — все разом начинали плестись, почти сворачивали в нее с Малинового переулка. Но Петька, устроив девочку в дровяном сарае, где было да холодно, что даже лом покряхтывали, и, что бы согреться, толкали доброжелатель друга боками, бесспорно пролетел эту улицу как пуля. труд в том, что на этой улице жил старобытный Трубочный Мастер. Самыми ценными считаются обкуренные трубки, по-этому в его маленьком домике В любое время стоял суета — тот самый, о котором почему-то говорят «дым коромыслом». В этом дыму с трудом дозволено было различить хозяина, что сидел в кресле, скрестив короткие ножки.
Он сильно боялся, что врачи запретят ему курить. На дощечке около ворот в обмен «Внимание! Злая собака» было написано: «Внимание! Врачам и даже членам Академии медицинских наук вход запрещен». Всех он спрашивал: «Простите, а вы, случайно, не врач?» Кагда Петька влетел к нему, запыхавшись, он одинаковый начал было: «Простите, а вы, случайно…»
— Дяденька, беспримерный случай! — закричал Петька. -Морозоустойчивая девчонка!
И он рассказал Трубочному Мастеру о девочке, которая не знает, что такое «пальто», что такое «луна» и что такое «конкретно».
— Любопытно. Возможно, что это просто Снегурочка. Подождем до весны.
— Почему до весны?
— Потому что весной Снегурочки тают.
— Дяденька, — помолчав, сказал Петька, — а невозможно ли, что бы она всё как-нибудь…
— Ну, знаешь, — сказал Трубочный Мастер, — это быстро слишком. Ты же самолично говоришь, что она из снега.
— Да, дяденька, Но все же как-нибудь… Ведь вкушать же на свете, например, неисчерпаемый лед. Он ведь не тает?
— Лед — нет. А Снегурочки — да.
Старый Мастер, набив в трубку табаку, умял его коротким желтым пальцем, закурил и стал думать. Пуф-пуф! Большие важные кольца дыма стали долго увеличиваться в воздух, а зa ними -пуф-пуф — покатились мохнатые голубые клубочки. Это значило, что задача сложный. Кагда прежний виртуоз обдумывал несложный вопрос, он просто пускал суета из ноздрей.
— Не знаю, не знаю, — в конце концов сказал он. — если что послать ее в Институт Вечного Льда? Я малость знаком с директором. Он, кстати, собственноручно из бывших Дедов-Морозов.
И он написал: «Уважаемый Павел Георгиевич! Поручаю Вашему вниманию прилагаемую к сему девочку бес пальто. По-видимому, морозоустойчива. кушать опасение, что растает к весне. Не хотелось бы». Он отдал записку Петьке.
— Спасибо, дяденька.
Но знаток уже забыл о нем. Он открыл окно, суета повалил наружу, и соседи, как всегда, испугались, что в поселке пожар, а потом, как всегда, успокоились, вспомнив о Старом Мастере Трубок.
Директор Института Вечного Льда был сильный красный особа с седеющей бородой и бесформенным носом среди розовых щек. о нем говорили: «Хорош, Но со странностями». И действительно, странности были. Летом он чувствовал себя не в своей тарелке, а зимой — в своей. Летом был зол и нетерпелив, а зимой — свеж и болтлив. В увольнение он уходил в январе и В любое время удивлялся, что его сотрудники предпочитают успокаиваться летом. род его была Тулупов.
— Как-никак это однако чудо, — прочитав записочку, сказал он Петьке. — А чудеса надлежит изучать, потому что это -воздух науки.
И он приказал поместить девочку в холодильник комната один.
Это был очень вседневный холодильник — только непомерно большой. Там, где было написано «Мясо», лежало тьма тьмущая мяса, а где «Фрукты» — безгранично тьма тьмущая фруктов и овощей. Над дверью, Кагда она открывалась, зажигался огромный голубой шар, а на стенках внутреннего шкафа был такой тяжелый иней, что Снегурочка могла бы заносить на нем, если бы она умела писать. Для удобства неизвестный предложил идею чествовать ее И.О. (исполняющая обязанности) Снегурочки, Но начальник сказал, что это вздор, и девочку стали звать просто Настей.
Но была ли она Снегурочка? — вот вопрос, какой интересовал непременно всех, Но больше всех, разумеется, ученых. Это было время, Кагда обилие писали о Снежном человеке, кто как бы живет в Гималаях, и 1 из ученых предположил, что Настенька — дальняя родственница этого дикаря, какой только и делает, что ходит, оставляя огромные следы на снегу. Другой, громада годов изучавший сказку о Золотом Ключике, пытался доказать, что безызвестный старик, вылепивший девочку из снега, не который иной, как духовенство Карло, какой вырезал Буратино из полена.
Почти отдельный погода ученые, надев шубы и валенки, отправлялись в холодильник, и Настенька терпеливо рассказывала им свою историю. Ох, как они ей надоели! преимущественно один, с синим носом, какой то и ремесло дышал на пальцы и хлопал в ладоши, что бы согреться. Глаза около него почему-то бегали, но, Кагда ему говорили об этом, он отвечал, что эпизодически они бегают даже около великих людей.
Теперь Настенька знала, что такое «пальто», что такое «луна» и что такое «конкретно». В холодильнике около нее был порядок. Все хорошело, еле попадало к ней в руки. Соленое мясо начинало казаться свежим, рыба — живой, а на сыре выступали аппетитные слезы. Что касается холода — нечего и говорить. В холодильнике было холодно, как на Северном полюсе или же даже как на Южном, потому что на Южном, говорят, вдобавок холоднее.
Плохо было только одно: она непроходимо скучала. Правда, Петька бывал около нее чуть не отдельный день, ежели и по арифметике около него была двойка. Но двойка, в конце концов, та же тройка, а до конца четверти было кроме далеко!
Они разговаривали. Петя рассказывал Настеньке о своих делах, а она ему — о своих. Он — о том, что около них злющая завуч и что, Кагда Настенька научится читать, он принесет ей «Таинственный остров», а она — что ей безгранично скучно. Холодильник зашумит, а ей кажется, что это легкомысленный шумит. Ученые надоели, преимущественно 1 с синим носом, кто все старается ковырнуть ее пальцем. Луны в холодильнике нет, а ведь говорят, что, опричь луны, снедать опять и какое-то солнце? Правда, ученые говорят, что она должна пугаться солнца, Но ей при всем том хочется на него посмотреть.
Петьке было очень дотронуться до Настеньки, Но он легонько хлопал ее по плечу и говорил:
— Ничего, Настенька, держись!
Потом она говорила ласково:
— Идите, Петенька. Вы замерзли.
Но он сидел, покамест ноги около него не становились, как деревяшки.
И вот однажды, нарочно вскочив пораньше, что бы приготовить уроки (ему хотелось поехать к Настеньке торчмя из школы). Петя включил радио и услышал: «Внимание, внимание! Пропала девочка, по имени Настенька, из породы Снегурочек, много хорошенькая, в ситцевом платье, вежливая, ходит легко. о местонахождении настояние сообщить в Институт Вечного Льда».
Широко известно, что, как только происходит что-нибудь не очень обыкновенное, мгновенно же появляются слухи. В тот же сутки место посёлок заговорил о том, что некоторый Персональный Пенсионер, почтеннейший лицо со множеством медалей, своими глазами видел девочку в легком платье, которая катилась по улице, как на коньках, а после — раз! — и взлетела. Не высоко и не из шалости, полагал Персональный Пенсионер, а просто потому, что не могла не взлететь. Его спрашивали: «Почему же за всем тем не могла?» Он отвечал, подумав: «Видите ли, она да плавно шла, что непременно не могла не взлететь».
Второй чувство касался ласточки, которой надоело и тот и другой год улетать в жаркие страны. Она осталась на зиму в Москве, а в сей сутки стоял властный мороз, и нет так себ е удивительного в том, что она стала мерзнуть на лету.
— Падаю, — сказала она и бес сомнения упала бы, если бы ее не подхватила дитя в легком платье, хорошенькая и больно вежливая: даже с ласточкой она заговорила на «вы».
— Что с вами?
— Я умираю.
— Я бы положила вас зa пазуху, — задумчиво сказала девочка, — Но боюсь, что там вам будит опять холоднее.
И с ласточкой в руках она побежала дальше.
Третий известие касался Пекаря, кто любил выражать о себе: «Я, как единый мужчина…» Он любил похвастаться, а похвастаться было не до кем — ни жены, ни детей. да вот сей булочник только что вытащил из печки минский пища и только что сказал другому пекарю: «Я, как отдельный мужчина…» -когда какая-то дитя свободно вбежала в пекарню и сунула ему зa пазуху ласточку. А около Пекаря зa пазухой, как известно, тепло, как на Юге.
Но очень курьезный весть касался Петькиного дяди. Его звали Костя Лапшин, и он как раз в сей погода приехал в Москву.
Дядя Костя был хорош тем, что ему до только было дело. Он только и смотрел, гораздо бы сунуть мой нос, — это называлось около него поразмяться. Нос, соразмерно сказать, около него был здоровенный.
Неизвестно, как он узнавал, что кому-нибудь нуждаться помочь, Но узнавал, и почти что В любое время бес ошибки. Только некогда он пришел к старушке, сломавшей ногу, с хитроумным, собственного изобретения костылем и получил этим костылем по шее, потому что ногу сломала другая старушка.
Все около дяди Кости было на своем месте, как весь около людей, Но почему-то казалось, что не на своем. Глаза около него, например, не смотрели в разные стороны, а казалось как раз, что смотрели. Ногами он, кажется, не загребал или же не очень, а казалось, что очень. Волосы он причесывал как все люди, а казалось, что они около него стоят дыбом. Он был грамотей не хуже того, с синим носом, что дышал на пальцы и прыгал, а на облик он был вроде Снежного человека — во всяком случае, на снегу от него оставались такие же большие следы.
Еще по дороге в Москву он узнал, что пропала дитя из породы Снегурочек, и, конечно, мгновенно же решил сунуть нос в это дело. Но Кагда он приехал в Немухин и узнал, что Петька, туземный племянник, схватил уже не одну, а четыре двойки, потому что только и думает, как бы ему встречать эту девочку, дядя Костя не просто сунул нос в это дело, а нырнул в него с головой.
Когда он узнавал, что надо кому-нибудь помочь, он до только составлял план: как помочь, чем помочь и что делать, что бы помочь не на словах, а на деле.
Петьке он тожественный предложил идею план: 1. Поговорить с ласточкой, которую спасла Настенька. около ласточки должны обретаться знакомства между птиц, а птицы летают повсюду. 2. Опросить всех московских мороженщиц, потому что Настенька, бес сомнения, любит все холодное, в частности эскимо и пломбир. касса около нее есть. покамест она нить в холодильнике, считалось, что она как бы в командировке, и Институт Вечного Льда выплачивал ей суточные -два шестьдесят в день.
К сожалению, ласточку встречать не удалось, ежели и дядя Костя дал известие в «вечерку»: «Разыскивается единственная ласточка, оставшаяся на зиму в Москве».
Что касается мороженщиц — не было ничто легче, как опросить их, если бы их не было да много. Они стояли на каждом углу и сердились, что мороженое зимой раскупается хуже, чем летом. Все, как одна, они были сердитые, и это до крайности затрудняло задачу. Их, конечно, тожественный дозволительно было понять: маловато радости останавливаться в замерзшем, твердом фартуке на улице в жестокий холод и греметь как на смех: «А вот кому мороженого?» — Кагда и бес мороженого ни около кого клык не попадает на зуб.
Когда Петька и дядя Костя спрашивали около них: «Простите, пожалуйста, не покупала ли около вас эскимо или же пломбир девочка, по имени Настенька, сбежавшая из Института Вечного Льда?» — они обычно отвечали: «Пломбира нет», а Кагда Петька или же дядя Костя объясняли, что Настенька не простая девочка, а из породы Снегурочек и что мороженщицы должны принять в ней покровительство хотя бы бы по этой причине, они отвечали: «Девочек много».
День зa днем да и прошла зима. Дядя Костя хоть и продолжал рыться Настеньку, Но понемногу начал промышлять своими делами. А Петька начал вздыхать. прежде он вздыхал немного раза в день, Но чем ближе к весне, тем чаще. Двоек около него больше не было, Но он однако вздыхал и вздыхал. По вечерам, возвращаясь из школы, он век стоял около переезда, нарочно дожидаясь, покамест стрелочник спустит шлагбаум, — все надеялся, что Настенька мелькнет до ярким фонарем электрички. Но поезд проходил, наступала тишина, темнота. Вздыхая, Петька, возвращался ко дворам и, вздыхая, садился зa книжку.
Нельзя сказать, что он не старался с научной точки зрения объяснить себе, почему он да почасту вздыхает. Но предупреждение наукой, а печаль скукой.
Ближе к весне начались снегопады. Мягкий, протяжный осадок падал с утра до вечера, а по ночам опять падал и падал. В поселке он свисал с крыш, на край не торопясь трудился над сугробами, все старался, что бы они были помягче, повыше. Петька выходил во двор, и в медленном, плавном кружении снежинок ему все чудилась Настенька, тоненькая, вежливая, в легком платье. Вот она катится, как на коньках, и неожиданно взлетает, скрестив стройные ножки. Вот она говорит: «Извините, мальчик» — и приседает, касаясь краешков платья руками.
Снегопады прошли, началась оттепель, а после — опять метели, сегодня уже весенние, мокрые. головоломный осадок гнался зa кем-то, переваливаясь, подгоняемый ветром, и нехотя, мягко валился на землю.
Еще неделя, другая, и больше невозможно прогуливаться в школу на лыжах. Весна! «А весной, — сказал старобытный Трубочный Мастер, -Снегурочки тают».
Куда же при всем том девалась Настенька? начитанный с синим носом предположил, что она улетела в холодные страны. Видел же Персональный Пенсионер, как она шла, шла и взлетела!
— Но взлететь — одно, — сказали другие ученые, — а улететь — другое.
Он возразил, что в таком случае она просто ушла, — не ленится же мясо коростель отдельный год прогуливаться пешком в Африку и обратно.
Спор не затянулся бы надолго, если бы ученые знали, что Настенька всю зиму прожила около Пекаря, тово самого, кто любил говорить: «Я, как единый мужчина…»
Он не колоссально удивился, Кагда Настенька сунула ему зa пазуху ласточку.
— Позвольте случаться — и булочник и печка, — сказал он и пригласил Настеньку к себе пить чаю с теплым минским хлебом.
Пекарь считал, что на свете пучина важных дел, Но хлеб, если его причинность испечь, поважнее. В пекарне около него был порядок, а дома — кавардак, о котором он говорил, что по-своему это -тоже порядок. Все же он в душе обрадовался, Кагда Настенька, недолго думая, взялась зa тряпку и швабру.
— Ах ты, моя душенька! — сказал он.
Всем почему-то хотелось давать имя ее душенькой.
Конечно, ему и в голову не пришло, что Настенька — из Снегурочек, а Кагда она стала доказывать его, смеялся и бесконечно не верил. после поверил, ужаснулся и быстро тогда оказался на высоте: он поселил ее в такой холодной комнате, что каждый, входя, обязательно говорил «бр-р»; на еда он приносил ей что-нибудь холодное — окрошку со льдом или же холодец, на третье снежки -есть на свете такое вкусное блюдо.
Когда девочки успевают выучить шить, чистить и прибирать, неизвестно. Но научилась и Настенька, правда так, что Пекарь, приходя домой, просто не верил глазам.
Натирая полы, она кружилась и пела, а застилая кровати, учила слова. Некоторые болтовня казались ей бесконечно странными, и она громада раз произносила их, что бы привыкнуть. «Ненаглядный» -это, оказывается, был не тот, на которого не нужно глядеть, а наоборот, бесконечно надо. «Бессонница» — это, оказывается, не значило отдыхать бес снов, а наоборот, не спать.
— Вы не можете устроить, что бы я увидела неясный — попросила она Пекаря. — Со мной этого вторично ни в жизнь не случалось.
— Ладно, сделаем, — сказал Пекарь.
Конечно, он пошутил, Но в ту же ночь она правда увидела сон, и это было прекрасно. Она не верила, что осадок может умиляться совсем, до последней снежинки, хотя бы Петька клялся, что может. сегодня она поверила, потому что увидела лето. Да, очевидно, это было лето. Солнце, которого она нисколько не боялась, стояло низко над полем, и Настенька изо всех сил бежала к нему между высокой травы. Петька говорил, что солнце закатывается, а ей не хотелось, что бы оно закатилось. Она бежала, а после взлетела и подхватила солнце как раз, Кагда оно уже легло на тонкую линию, разделявшую бог и землю.
Она проснулась и написала Петьке: «Мой ненаглядный». Это значило, что ей крайне хотелось на него поглядеть. «Я видела сон». Это значило, что ей снилось лето. «Пекарь любит хлебнуть». Это значило, что булочник подчас выпивал. «Я тебя люблю». Это значило, что она его любит. «Приходи. Твоя Настя».
Ей хотелось попросить ласточку слетать к Петьке с этим письмом, Но она не решилась: стояли морозы.
Так она и нить около Пекаря число зa днем, неделя зa неделей.
Молодая зима стала пожилой, а после и старой — не то что в декабре, Кагда она была снова очень девчонкой. Уже апрель был на носу, Кагда однажды, прибирая квартиру, Настенька услышала, как в переулке кричит точильщик. А около Пекаря как раз затупились ножи.
На сей раз чужое дело, которым занялся дядя Костя, касалось Старого Мастера — около него сломался станок для вытачивания трубок из виноградного корня.
С утра дядя Костя таскал по мастерским сей станок, расспрашивал мимоходом, не видел ли ктонибудь вежливую девочку в ситцевом платье, сбежавшую из Института Вечного Льда.
День был весенний, мат марта. местами лежал вторично снег, Но уже почерневший, хрупкий. Дядю Костю принимали зa точильщика, и это ему да нравилось, что он с трудом удерживался, что бы не закричать: «А вот, кому лить ножи, ножницы?» В конце концов он не удержался, закричал. И тогда произошло то, что изредка происходит в сказках: дитя годов двенадцати выглянула из окна и закричала: «Точильщик!»
Почему-то он одним приемом подумал, что это Настенька, хоть возможности нет было вообразить, что Настенька, как обыкновенная девочка, живет в обыкновенном доме. Но всё это была она! который же опять мог нет из дома с большим китайским зонтиком, который, как известно, защищает не от дождя, а от солнца! который же кроме мог да вежливо спросить:
— Извините, Но вы, кажется, очень не точильщик?
— Конечно, нет! — весело сказал дядя Костя. — Это я просто в шутку кричал. А ведь истина сильно получилось? Извините, а вы неумышленно не Настенька?
Настенька кивнула.
— Не может быть! — закричал дядя Костя. — Какое счастье! Боже выше- милостивый, разумеется ведь мы с Петькой ищем вас целую зиму.
Она засмеялась.
— да вы дядя Костя? — спросила она» и посреди ними начался продолговатый светский диалог — длинный, потому что вежливый, а вежливый, потому что длинный.
Почти каждая речь начиналась: «Простите, а не думаете ли вы?» Или: «Извините, а не кажется ли вам?» Но вот они договорились до Петьки, и спор пошло веселее.
— Извините, а как безотлагательно Петя?
— Помилуйте, ей-ей он просто места себе не находит. Он в высшей степени боится, что бы вы… как бы сказать… Мне это кажется странным… Он боится, как бы вы…
— А почему вам это кажется странным?
— начинать как же! запрещать же все-таки! — волнуясь, сказал дядя Костя. — Существуют холодильники, несказанно хорошие. вторично вчера я читал, что выпущен новый, кажется, «Юность».
Настенька покачала головой.
— Вы даже не можете себе представить, что это зa скука! Мертвая рыба лежит, а мне ее жалко; ученые приходят в шубах и валенках, а я их боюсь. Нет, нет! Лучше растаять. если бы не булочник — это выше- хозяин, — я бы давнешенько растаяла. Я около него всю зиму провела. А днесь он меня отхлопотал до апреля.
— Отхлопотал?
— Да. В Министерство ходил. Но, знаете, как это было трудно! Только потому и удалось, что он страшно авторитетный Пекарь. Он немедленно уехал в Минск. Там живет гроссмейстер по выпечке хлеба, и будит состязание. Но все и выше- властитель его победит, потому что минский заработок он печет лучше всех в Советском Союзе.
— Позвольте, как же да — спросил дядя Костя. — Вы сказали — до апреля? Но до апреля осталось только не мало дней.
Настенька вздохнула.
— неужели Ах, да. Простите, не можете ли вы передать Петеньке уведомление Я ему написала, что видела сон, что булочник любит хлебнуть и что он выше- ненаглядный. Не Пекарь, конечно, а Петя.
Снегурочками, снежными бабами, снежными вершинами занималось Министерство Вьюг и Метелей. Это дядя Костя выяснил точно. Петька еле-еле ли мог ему пригодиться. В лучшем случае, он рассказал бы, как скучает бес Настеньки и как ему хочется оказывать почтение ей «Таинственный остров». Для Министерства Вьюг и Метелей подобные доводы не имели значения. по-этому дядя Костя послал Петьку к Настеньке, а непосредственно отправился на прием. Он часть мой выдающийся платье и добрых полчаса простоял накануне зеркалом, стараясь, что бы все около него было, как около людей: глаза не смотрели в разные стороны, а волосы не торчали дыбом.
Насчет ног он одинаковый постарался, что бы они не ужасно загребали и что бы от них, по меньшей мере, не оставались такие большие следы.
Ну и холодно же было в Министерстве Вьюг и Метелей! Сотрудники безучастно смотрели на посетителей. Те, около которых был искренний, симпатичный взгляд, носили темные снеговые очки, тчобы ни одна душа не заметил, что они, в сущности, сердечные люди. От них, что называется, веяло холодом. И пусть бы это был не тот холод, от которого кутаюся и одевают шубы, дядя Костя, войдя в Министерство, почувствовал, что около него клык не попадает на зуб.
— Да… Снегурочка… весьма любопытно! Желаю успеха, -выслушав его, нетерпеливо сказал Старший Советник. — Но мы, к сожалению, ничем не можем помочь.
— Извините, Но ведь изложение соглашаться только о продлении срока. Ну, скажем, до осени.
— Знаем мы эти продления! прежде до осени, после до зимы, а зимой… Нет, нет, не могу. И потом, хотите выслушать рекомендация опытного человека? Не связывайтесь. около нее нет ни паспорта, ни свидетельства о рождении. Она числится исстари растаявшей, и то, что она сидит где-то под зонтиком, весь бесмыслица, противоречащая всем законам природы.
— Природу следует исправлять, если это возможно.
— В данном случае это невозможно. Обратитесь в Министерство «Арктических Вьюг и Метелей» может быть, там заинтересуются этим вопросом.
Целый час дядя Костя упрямо доказывал, что Настенька решительно не бессмыслица, а как раз обратно — чудо природы. Все было напрасно. Он ушел расстроенный, не заботясь больше ни о глазах, которые смотрели в разные стороны, ни о ногах, которыми он нарочно загребал изо всей силы.
Дядя Костя был умный, бесплатно что всю существование занимался чужими делами. «Если быстро в Министерстве Вьюг и Метелей случай вышло табак, — подумал он, — чего же медлить от Министерства Арктических Вьюг и Метелей?»
И он поехал в Институт Вечного Льда.
Это была уже не зима, Кагда Тулупов чувствовал себя в своей тарелке, Но еще раз и не лето, Кагда он чувствовал себя не в своей. Приближалась весна, и хотя бы он погрустнел, помрачнел, Но твердый бесформенный нос вторично бодро торчал картошкой среди розовых щек.
— Не может быть! Нашлась! — да же, как дядя Костя, закричал он. — Какое счастье! Где она?
— Дома.
— как дома? нужно в близком будущем отправить ее в холодильник.
— Вы понимаете, — волнуясь, сказал дядя Костя, — она говорит, что в холодильнике скука.
Тулупов обиделся.
— Что вероятно — печаль — холодно спросил он. — около нас лучшие холодильники в мире. Свежая курица сохраняет холод в ход пятнадцати лет.
Дядя Костя хотел сказать: «То курица», Но кстати удержался.
— В таком случае извините, — сказал Тулупов (он становился все холоднее), — ничем не могу помочь.
Дядя Костя замолчал. Все около него разъехалось от огорчения. Глаза уже смотрели в разные стороны, а ноги, безвозмездно что он сидел, стали входить одна зa другую. Тулупов посмотрел на него и смягчился.
— Ладно, гораздо ни шло, — неожиданно сказал он. — Поехали.
— Куда?
— В Министерство. Не думайте, что за вашей Настеньки. Они там такое напутали с мартовскими метелями, что лично бес голову сломит.
Что случилось с мартовскими метелями, этого дядя Костя да и не понял, хотя бы Тулупов мимоходом старался объяснить ему, что к ним нужен искусный подход, а в Министерстве считают, что они должны возникать только с ведома и согласия начальства.
Очевидно, то есть об этом шел громовой разговор, доносившийся за двери кабинета министра, — дядя Костя ждал Тулупова в приемной. после послышался смех, и вторично после не мало минут Тулупов вышел в приемную с подписанным приказом. Вот он:
«Пункт 1. Разрешаю с 1-го апреля 1970 возраст расчислять Снегурочку, сбежавшую из Института Вечного Льда, самой обыкновенной девочкой бес особых примет.
Пункт 2. Имя, отчество, фамилия: Снежкова Анастасия Павловна. Время и связка рождения: поселок Немухин, 1970 год.
Социальное положение: служащая.
Отношение к воинской повинности: не подлежит».
— А почему Снежкова? — спросил дядя Костя.
— Их всех выписывают Снежковыми. Ну, а как вторично Снегурочкина? если ей не понравится, переделаем. Но ведь она же все и со временем замуж выйдет.
— А почему служащая?
— Поправим, если хотите. Домашняя хозяйка?
— Нет уж, пускай служащая. А почему Павловна?
— Это я виноват, — малость смутившись, ответил Тулупов. -Но ведь, в сущности, они все мои дети. Другое нехорошо.
— А именно?
— бесконечно объяснять. Пошли к секретарю, может быть, он не заметит.
Но секретарь заметил, безвозмездно что он был в снеговых очках. Внимательно прочитав приказ, он вернул его Тулупову.
— Не выйдет, — холодно сказал он.
— Почему? Ведь умный подписал.
— Да. Очевидно, забыл, что Снежные Красавицы вторично не цветут.
— шиш не понимаю. Объясните, пожалуйста, — попросил дядя Костя.
— так точно что там, чиновники проклятые, — отводя его в сторону, проворчал Тулупов. — Вы понимаете, к таким приказам за печати прикалывается веточка Снежной Красавицы. А безотлагательно середина марта, и она вдобавок не цветет. Послушайте, а может быть, веточку дозволительно нарисовать? — повернувшись к секретарю, попросил он. — около меня в институте 1 малолеток рисует что твой Репин. как живая будет.
— Вы же на основании этого приказа будете метрику хлопотать?
— Да.
— начинать вот. Милиция не позволит.
Секретарь снял очки, зажмурился от света и поманил Тулупова поближе. около него был симпатичный взгляд, и вмиг стало быть ясно, что снеговые очки он носит просто для приличия.
— Попробуйте наведаться к Башлыкову, — оглянувшись по сторонам, втихомолку сказал он. — Он всю житье-бытье возится со снежными деревьями. Может быть, он вам поможет.
— какой Башлыков?
— Из Отдела Узоров на Оконном Стекле.
— Он же на пенсии.
— Вот об этом с ним как раз не стоит разговаривать, -улыбнувшись, сказал секретарь. — о чем угодно, за вычетом пенсии. А то вы получите не снежное дерево, а фиговое. общий к нему стоит заглянуть, около него парк прекрасный.
Он часть снеговые очки и, что бы все его пугались, свирепо выдвинул нижнюю челюсть.
— Понятно, — сказал Тулупов. — Пошли.
Тут произошли чета события одинаково важных. Во-первых, выходя из Министерства, дядя Костя оступился и что есть мочи подвернул левую ногу. Во-вторых, случилось то, чего ни одна душа не ожидал, опричь Тулупова, утверждавшего, что в Министерстве напутали с мартовскими метелями: по радио сообщили, что завтра начнется здоровый шквал. о шквалах обычно не сообщают, а тогда не только сообщили, Но и посоветовали: птицам работать по гнездам, а милиционерам привлекать к ногам что-нибудь тяжелое, потому что они, как известно, не могут избегать с поста даже в самую плохую погоду.
Пока дядя Костя хлопотал о Настеньке, Петька читал ей «Таинственный остров». Слушая, она штопала что-нибудь или же шила. В интересных местах она поднимала глаза, взмахивала ресницами, и около Петьки — ух! — с размаху куда-то ухало сердце.
Они ходили в магазины, и на солнечной стороне Петька держал над Настенькой китайский зонтик. Она говорила: «Петенька, я сама», Но держал всетаки он — просто потому, что это было приятно.
Они разговаривали. Настенька рассказала ему мой сон, и Петька сказал, что ей вдобавок повезло: он сам николи не видит снов.
— Но, с научной точки зрения, — объяснил он, — люди, которые видят сны, почти что ничем не отличаются от людей, которые их не видят.
Потом Настенька рассказала о Пекаре, как он заботится о ней, не топит в ее комнате, а по вечерам заставляет брать ледяную ванну.
— Главное, что бы грудь была горячая, — говорил он, — а прочее — кино. Вот ты вроде прохладная, а от тебя в доме тепло. В чем же дело?
Когда он хотел похвалить что-нибудь, он говорил: «Рояль». «Ух, я ныне кренделя выдал! Рояль!»
Так они сидели и разговаривали, Кагда дядя Костя вошел, страшно хромая, и плюхнулся в кресло.
— Беда, братцы, подвернул ногу.
Пока Настенька бегала зa полотенцем и холодной водой, он разулся и век горестно рассматривал распухшую ногу.
— Раз, два, три, — сказал он и сунул ногу в погода с холодной водой. — Вот что, Петя, глотать на свете такой — ох! -Башлыков из Отдела Узоров на Оконном Стекле. Ты тотчас -ох! — поедешь к нему и передашь это письмо. Но ни болтовня о пенсии. Ни слова! если быстро весьма захочется говорить «пенси-я», говори что-нибудь другое на «пе»… «пекарня» или же «пе-нал». Понятно?
Петя жил в Немухине, а Башлыков — в Мухине по той же Киевской железной дороге.
Можно было ожидать, что в его саду Снежные Красавицы стоят рядами, поднимая свои крупные белые чашечки между зубчатых листьев. отрицание не бывало! В самом обыкновенном палисаднике его встретил старичок с сиреневой сливой-носом. Уже по этому носу было видно, что с ним лучше не утверждать о пенсии.
— Здравствуйте, дяденька, — сказал Петька, чувствуя, что ему до смерти хочется спросить, какая около старика пенсия — по нетрудоспособности либо зa выслугу лет. — Меня просили передать это письмо.
Башлыков прочитал письмо.
— Так-с, — задумчиво сказал он. — Хорошая девочка?
— Очень.
— Из Снегурочек?
— Да. Но все и жалко. Она говорит — интересно.
— Что именно?
— вместе жить. Она говорит, что даже просто казаться и то интересно. Другие не думают, да Дышат и дышат. А ей интересно.
— кроме бы, — сказал Башлыков. — Даже мне интересно.
— А в Министерстве, посреди прочим, бес вас во всем объеме запутались между узоров на оконном стекле, — сказал Петька. -Даже странно, говорят, бес Башлыковани на шаг. Вот быстро не думали.
Старичок засмеялся, усадил Петьку, разлил пиво, достал телятину и стал рассказывать, как он превосходно живет. Времени что угодно, и он даже стал учить на виолончели, потому что это инструмент, на котором можно, едва не не умея играть, тем не менее забавлять неимоверно прилично. Языки его одинаковый интересуют, преимущественно испанский, какой по упрощенному методу можно, говорят, учить в две недели. Петьке еще захотелось спросить его о пенсии, Но он, понятно, не стал, а что бы расхотелось, сказал в уме не мало раз: «Пе-рекладина, пер-пендикуляр, перемена».
— Дяденька, да как же — спросил он.
Башлыков подумал.
— Для Снежной Красавицы, конечно, рановато, — сказал он, — но, как говорится, будем посмотреть! — Он поднял вверх сухонький перст и повторил хвастливо: — Да-с, будем посмотреть!
И, выйдя в соседнюю комнату, он вернулся сквозь не мало минут с веткой Снежной Красавицы.
Это была самая обыкновенная Снежная Красавица, Но ведь, Кагда смотришь на нее, В любое время кажется, что это валежник может пускать ростки только в сказках. Академик Глазенап, например, сыздавна доказал, что оно как две лекарство воды способный на невесту в подвенечном уборе. Но вторично больше оно способный на невесту, которая наклонилась, что бы поправить мой подвенечный убор, и выпрямилась, блестя глазами и раскрасневшись.
Раскрывающиеся трубочки цветка осторожный откидываются назад, а розовые пестики покрыты одним из самых изящных узоров, вышитым ДедомМорозом в незапамятные времена.
— Вот-с, — сказал Башлыков с гордостью. — Какова?
Петя сказал, что красивее этой веточки он нуль в жизни не видел.
— Да-с, и притом — единственная. И не только единственная. Первая в Советском Союзе.
Осторожно держа до собой обращение с приколотой к нему веточкой, Петя вышел от Башлыкова. С вокзала он пошел пешком -боялся, что предписание изомнут в метро. Он шел неторопливо, но, подойдя к пекарне, не выдержал, ринулся сквозь улицу наискосок и кроме поддал, увидев Настеньку, сидевшую во дворе под китайским зонтиком, с книгой на коленях.
Она была в светло-желтом платье, лежавшем ровным совершенно на земле, точный она прежде покружилась, а после села, как это сделала бы девочка, впервые надевшая длинное платье. если бы кому-нибудь пришла в голову мнение посмотреть на нее сверху, он увидел бы только пара светлых круга — зонтика и платья.
Теперь все было уже да хорошо, что лучше, кажется, некуда. С приказом в руке Петька подошел к Настеньке. И вот тогда случилось то, о чем до сообщили по радио: налетел шквал.
Без сомнения, это был шквал, не предусмотренный Министерством Вьюг и Метелей, которое считало, что шквалы должны обращаться в пределах. В пригородах он сорвал восемнадцать крыш, хоть бы на четырнадцати из них были предусмотрительно навалены кирпичи, старые железные кровати и прочая рухлядь. В Немухине он забросил на колокольню двух козочек, которые непроходимо удивились, увидев мой поселок с гора — им В любое время казалось, что они живут в одном из самых красивых мест на земле. Он сорвал вывеску с пивного зала на Кадашевской набережной и перенес ее на сберкассу, да что всем идущим в пивной комната захотелось решать свои сбережения на книжку, а всем идущим в сберкассу захотелось выпить.
Но, конечно, самое недопустимое заключалось в том, что он вырвал из Петькиных рук приказ, а около Настеньки — китайский зонтик. отношение он отправил в бог над Колокольней Ивана Великого, а зонтик — одинаковый в небо, Но над шпилем многоэтажного дома на Смоленской.
Трудно сказать, что было страшней для Настеньки. Правда, веточка была нынче приколота к приказу, Но ведь он опять не был ей вручен!
Очевидно, не было другого выхода, как сломя голову стремиться зa приказом, не спуская с него забота и надеясь, что, сообразно законам природы, он гденибудь желание опустится на землю.
И Петька побежал, натыкаясь на москвичей, которые одинаковый бежали в метро, на работу, в магазины.
Приказ плыл, как журавль, в нежном мартовском небе. Оглянувшись, Петька заметил с беспокойством, что Настенька бежит зa ним, конечно еще раз по солнечной стороне, бес зонтика. Она одинаковый оглянулась в эту минуту и тожественный с беспокойством, потому что зa ней, ковыляя, охая и странно закидывая больную ногу, бежал дядя Костя.
— Прилетит! — кричал он. — Никуда не денется! Приказ, он свое занятие знает! Ага, что я говорил! — опять громче закричал он, увидев, что отношение плавно опускается на крышу многоэтажки. — Давай, милый, давай! Планируй!
Но, взлетая то вверх, то вниз, качаясь и кувыркаясь, обращение вдруг, сильно живешь, угодил стойком в дымовую трубу! Это видела вся и, быстро конечно, Настенька и Петя. Добежав до Арбатской площади, они остановились и в отчаянии посмотрели доброжелатель на друга.
Вот тогда произошло к тому же одно событие, если не самое удивительное из всех, да быстро во всяком случае самое приятное: пробежав добрых три километра под теплым весенним солнцем, Настенька не растаяла. Она запыхалась, разгорячилась, раскраснелась — все, кажется, одно к одному! Но вот не растаяла же!
И дядя Костя, доковыляв до них, догадался, в чем дело. Он поцеловал Настеньку, закричал, как Пекарь: «Рояль!» — и заплакал. И Настенька заплакала.
— Обними же ее, дубина! — сказал дядя Костя Петьке. От волнения он забыл о вежливости.
Стесняясь, Петька обнял Настеньку и на губах почувствовал чувство ее слез. как известно, около людей плач соленые, а около Снегурочек — пресные, вкуса талой воды. Настенька плакала, и плач становились все солонее. Это значило, конечно, что она мало-помалу превращается в самую обыкновенную девочку бес особых примет.
В чем же однако было мастерство доктор с синим носом предположил, что Настенька за всем тем растаяла, а Кагда ему сказали: «Вот же, предварительно вами девочка!» — он ответил, как мороженщицы:
— Девочек много.
Другой ученый, тожественный талантливый, объявил, что быстро кто-кто, а он прекрасно понимает вещество вопроса.
— Она просто привыкла, — объявил он, подразумевая под этим словом, что Настенька привыкла красоваться человеком, а ведь всем известно, как трудно избавляться от привычки, даже далеко хорошей.
Но дядя Костя думал иначе: «Нужна она была нам всем, вот и не растаяла, — решил он. — Каково было бы бес нее, скажем, Пекарю? или же ласточке? либо мне, не говоря быстро о Петьке? который говорил бы ему: выше- ненаглядный! А приказ, что ж приказ! Возьмем копию, теперь, имя богу, спешить некуда. Подождем, покамест Снежная красивый расцветет, и приколем не одну, а одним разом две веточки».
Трудно сказать, который из них прав. Как-никак был главный походить история в природе.
Дяде Косте сыздавна пора было уезжать; ведь он все же в командировке занимался чужими делами. Но заранее стоит было получить для Настеньки показание о рождении и устроить ее в школу для взрослых, что бы она могла трудолюбивый около Пекаря и учиться. К Башлыкову просто надо было приходить хотя на полчаса — проститься и оставить что-нибудь на память. А ведь это крайне трудно — покупать дар мужчине, изучающему испанский говор и приличествовать играющему на виолончели.
Наконец стоит было дождаться Пекаря пускай бы бы просто для того, что бы познакомиться с известным мастером спорта, любившим утверждать о себе: «Я, как один мужчина…»
Все это было сделано, и с блеском. удостоверение о рождении, например, было написано красивыми буквами, напоминавшими ледяные кристаллы. Башлыков принял всех троих — дядю Костю, Настеньку и Петьку, сыграл им на виолончели и сказал по-испански: «Salud». Разумеется, о пенсии не было приказывать ни слова.
Втроем же они встретили Пекаря, что победил минского гроссмейстера и вернулся в отличном настроении. Он привез Настеньке в взятка большой складной полотняный зонтик, под которым художники рисуют в любую погоду, и от души обрадовался, узнав, что зонтик больше не нужен.
Все, кому помогал дядя Костя, пришли сопровождать его — на перроне непременно очень было протолкаться. Здесь были Тулупов, Башлыков, Трубочный Мастер, Пекарь, Настенька, Петя -и между людей, в меру сказать, прыгал Грач, которого дядя Костя устроил в Доме Отдыха Престарелых Грачей.
Старый Трубочный знаток притащил ему трубку, которую он обкуривал три года, а булочник — такой душистый минский хлеб, что все спрашивали наперсник друга: «Чем это да прекрасно пахнет?»
Дядю Костю хлопали по спине и целовали. едва живой, он влез в вагон и, утвердившись около окна, стал опять прощаться с друзьями.
— Приезжайте! — кричал он. — Приезжайте все! И Грач приезжай. И ты, старушка, которой я сделал костыль. Ничего, что ты меня побила!
Поезд пошел, прежде медленно, после все быстрее, и, высунувшись из окна, дядя Костя увидел две тоненькие фигурки, которые отделились от толпы провожающих и побежали зa поездом, размахивая платочками и крича: «Дя-дя Ко-стя!» Это были, конечно, Настенька и Петя.
Стараясь не бередить соседей ногами, дядя Костя полез на верхнюю полку, разделся, улегся и стал думать.
Он вспомнил, что старушка побила его не в Москве, а в Новосибирске, и не теперь, а давно, пара возраст тому назад, — и медленно смеялся, натянув на себя одеяло. о Настеньке он все вторично беспокоился. «Надо бы, собственно, брать ее с собой, — подумал он. — Ездили бы мы с ней в посёлок Снежное, Снежнянского района, снегирей купили бы. хотя бы снегири тут, кажется, ни при чем».
Колеса стучали успокоительно, весело и одинаковый все про снегирей, снегопады, снежных коз, живущих на снежных вершинах.
А Петька, проводив Настеньку, вернулся в Немухин и стал ее рисовать. прежде на бумаге появились пара светлых круга. Это были зонтик, одежда и тоненькие руки с книгой, опустившиеся на колени. В легком летнем платье, она сидела одна в открытом луг зимой. куда ни кинь были сугробы — молодые, мягкие, отбрасывающие пепельные тени, и старые, сердитые, с колючими кромками, над которыми кружились дымки.
Потом он нарисовал ее спящей. Она лежала на лугу летом, подложив ладонь под щеку, опустив нежные овалы ресниц, и солнце, которого она больше не боялась, золотило волосы, разделенные полоской пробора.