Автор — я. Жанр — постапокалипсис. Впервые опубликовано [hide]здесь[/hide].Семен очнулся. Сознание, плававшее в темной хмари безвременья, пробудилось резкой и яркой вспышкой. Это и насторожило. Он лежал навзничь, чувствуя через ткань защитного костюма ровную жесткую поверхность, и не подавал виду. чувство и весть «включились» моментально, миновав привычную стадию полуяви-полусна. Неважно спал ли личность мирным сном либо отрубился, обессиленный от потери крови.
Легкий сквозняк коснулся лица, и Семен через силу сумел подавить непроизвольную судорогу — он только немедленно сообразил, что противогаза на нем нет.
А это следовательно — все, окончание путешествию и весь мат всему.
В конце концов, коренным образом сбитый с толку неведомыми ощущениями и целиком непонятной ситуацией он открыл глаза.
Небольшая комната. На стенах порванные, покрытые разводами грязи и плесени обои, гравюра которых уже возможности нет рассмотреть. В углу рассохшийся деревянный стол, на погнутую столешницу вездесущий вихрь нанес весь скирд разнообразного мусора. часть полусгнившего ковра на полу. На потолке трех-рожковая люстра, щедро увитая паутиной, но, к удивлению, с единственной сохранившейся лампочкой. Желтый малость солнечного света, падавший в комнату сквозь разбитое окно, играл на ней тусклым бликом. Обыкновенная апартамент — коих в разрушенной сам-друг десятилетия вспять ядерным ураганом Москве миллионы. Только вот Семен не помнил, что бы заходил сюда.
Лавина воспоминаний неожиданно обрушилась на него, как из опрокинутого корыта, как так сказать некоторый невидимый до этого сдерживал их, жалея неокрепшее сознание. Он выбрался на вид из вентиляционной шахты, что в перегоне на Боровицкую. Разрушенный посёлок встретил его привычными сумерками. Семен не помнил, бывали ли здесь ясные солнечные дни. как природа, исковерканная десятилетия обратно ядерным безумием, сознательно отказалась от ярких красок.
Открывшийся картина навевал тоску. Мрачные клубящиеся облака висели низкой тяжелой пеленой, цепляясь зa серые угловатые остовы высоток. Порывами дул ветер, выдавая печальный атональный побуждение в руинах того, что однажды было многомиллионным мегаполисом.
Он, будто бы бестелесное живое творение – старое, усталое и изуродованное ядерным безумием непомерных человеческих амбиций, выводил плачевный минорный аккорд, проносясь по опустевшим и разрушенным офисам, заваленным мусором лестничным клеткам и лифтовым шахтам. беспорядок и запустенье царили вокруг. однажды многолюдный улица безотлагательно представлял собой унылое зрелище. Цепочка проржавевших и искореженных автомобилей — последнее напоминание о роскоши уничтожившей саму себя цивилизации — протянулась на пару кварталов. Кислотные дожди и пир стихии, бушевавший здесь в первые недели опосля ядерного урагана, маловато что оставили от сверкающего лоска этого в дни оны неизменного атрибута ушедшей всегда жизни. днесь они больше напоминали обглоданные временем скелеты мифических чудовищ, скалившиеся жуткой ухмылкой выбитых стекол.
Семен ни за что не мог освобождаться от чувства вины каждый раз, Кагда выбирался на поверхность. Это смак было абсолютно спроста и иррационально — ему было только чуть десять лет, Кагда всё сжигающая взрыв ядерного апокалипсиса поставила толстый крест на всем человечестве. Однако… Он чувствовал, что виноват, может, потому, что выжил, а может только за того, что остался человеком. Не скатился в темную бездну безумия и регресса, а сохранил частичку души, продолжая населять и надеяться.
Правда, самовластно не зная на что. Наверное, то есть эта ожидание — непонятная, неопределенная, Но зовущая — толкала его на вид в фальшивый брошенный город, шепча в уголке подсознания, что, может быть, здесь ты найдешь ответы на незаданные опять вопросы. В раскрывшейся его взору картине всеобщего апокалипсиса была какая-то мрачная притягательность. Казалось бы, что чарующего в темных полуразрушенных громадах многоэтажек, проржавевших остовах автомобилей и дикой, буйно разросшейся и мутировавшей растительности?
Семен даже повернул голову, осматривая мрачно-урбанистический пейзаж, как бы ища противоречие на риторический вопрос. знак всеобщей гибели и нового зарождения лежала немедленно всюду — в растрескавшемся асфальте, через какой пробивался ярко-зеленый росток, в тёмных небесах, готовых вот-вот разродиться мелкой хмарью дождя, и в далеком тоскливом крике неведомой птицы.
«Смерти нет. употреблять лишь только вечное обновление», — казалось, это шепнул ветер, нежданно сильным порывом толкнувший в спину. Семен поудобней перехватил старенькую «Сайгу», скинул предохранитель и долго двинулся по проспекту туда, где темными провалами выбитых окон выглядывало трехэтажное сооружение бывшего торгового центра. Старательно обходя кучи мусора, он вышел на перекресток, где остовы машин образовывали целое механическое кладбище. Сваленные в громадную кучу, между которой серо-белыми пятнами виднелись человеческие кости, они немо свидетельствовали о разыгравшейся здесь десятилетия вспять трагедии. Расположившись зa опрокинутым на край измятым корпусом маршрутки, древле выкрашенной в ярко-желтый цвет, Семен огляделся.
Обглоданное временем сооружение торгового центра располагалось в пятидесяти шагах. однажды блиставшее вычурной роскошью, безотлагательно оно ничем не выделялось из общей картины запустения и упадка. В просторном фойе необязательно гулял ветер, наметя через широкие проемы выбитых панорамных окон косые сугробы песка и пыли. Прошедшие в свое время кислотные дожди, видимо, довольно попортили металл несущих конструкций, отчего в дни оны покатая крыша фойе частично провалилась внутрь. около было пустынно и тихо.
Семен клацнул затвором, досылая господин в патронник, и шагнул в здание. Он прекрасно знал, что расплодившееся мутировавшее зверье В любое время выбирало подобные места. В основном внутри здания сухое свободное пространство, а укрытия от осадков делали их приблизительно идеальным местом для логова. Природа, будто получив в свое время радиоактивный допинг, ныне щедро выдавала огромное разнообразие немыслимых жизненных форм, сбросив со счетов эволюции человека как такового. А люди, замкнувшись в бетонном саркофаге подземной Москвы, да и не смогли зa прошедшие десятилетия случаться самодостаточной структурой. С каждым годом всё глубже погружаясь в пучину стагнации и регресса, они с каждым сразу все более нуждались в «осколках прошлого» снаружи, отправляя зa ними тех, для которых адреналин в крови был сродник глотку чистого воздуха. Но эти самые «осколки» часто брали чрезмерно дорогую цену…
Сумрак, царивший на улице и в полуразрушенном фойе, превращался в створожившийся вязкий мрак. Включив фонарь, Семен рубанул тьму световым клинком. Мусор, часть полусгнившей мебели, заросли неведомых растений, по расположению которых опять дозволительно было догадаться, что под ними скрыты творения человеческих рук. Полутемный коридор уводил в углубление здания. Пол устилало хрусткое смесь битого стекла и пыли, перемешиваясь с превратившимся в труху бытовым хламом. Пятна тусклого света, падавшие из соседних помещений, лежали на полу светлыми бликами, внося в вид всеобщего запустения игру серо-белых тонов.
Семен осторожный двинулся внутрь. Когда-то тогда располагались модные бутики. не мало раз малость фонаря выхватывал из сумрака потемневшие от времени и грязи манекены с лохмотьями истлевшей одежды и провалившиеся внутрь витрины. Около одного из помещений Семен остановился. немного фонаря, к его удивлению, не наткнулся здесь на ставшую уже привычной картину всеобщего разрушения — покатая витрина, покрытая сантиметровым слоем пыли, была цела. Подойдя вплотную, он смахнул ладонью прах. В луче фонаря веселым желтым блеском засияли разложенные на бархатных подставках цепочки и колье, с десяток массивных перстней отозвались искристым блеском драгоценных камней. Семен на минуту слепо залюбовался этим великолепием.
Это было как смех из прошлого. явный отражение канувшей в лету человеческой цивилизации. То, для чего жили и умирали, чем мерили благосостояние, шик и иногда человеческую жизнь, лежало днесь под пыльным колпаком из бронестекла, покинутое и забытое всеми. Мрачная философия жизни — мир, уничтоживший непосредственно себя, унес с собой и градацию материальных ценностей, собственно, и приведших к случившейся катастрофе. Нет, само золото не было повинно в том, что его да любили люди. Оно было далекой причиной возникновения непомерных амбиций и откровенного безумия тех, который сделал фатальный шаг. нынче же зa эти символы, когда-то безграничной власти, невозможно было подкупать даже куска паршиво пахнущего мыла.
Семен постоял паки немного, созерцая взрачный игристый сияние сокровищ, а после повернулся и сделал па к выходу — Но только шаг. атмосфера до ним точно уплотнился, загустел и стал доставать величина и глубину. Существо, кошмарная амальгама собаки и ящерицы, вынырнуло откуда-то сбоку. Оно сидело там уже разительно давно, слушая тишину. Сейчас, Кагда добыча была уже очень рядом, глаза существа вспыхнули в полумраке примерно крупные сапфиры; колер покрытой жестким ворсом шкуры долго мимикрировал, меняя окраску и как выталкивая вещество из незримой реальности. Поджав короткие лапы, оно с тихим рыком рванулось будущий и вверх, нанося смертельный подзатыльник когтистой конечностью.
Семен, задохнувшись от ужаса, бессознательно отпрянул в сторону, нажимая на спуск «Сайги». Выстрел крупной картечи оказался неприцельным, ударив в стену; острые, как бритва, когти зацепили фильтрующий бачок противогаза, вырвав его из узла крепления маски. Семену показалось, что захрустели шейные позвонки, Кагда глава мотнулась в сторону от чудовищного удара. Не удержавшись на ногах, он тяжело рухнул на спину.
Существо заревело, скаля клыкастую рот и роняя на пол тягучую слюну. Картечь рикошетом зацепила голову твари, застряв в мышцах и причиняя мучительную боль.
Семен, чувствуя, как дрожат от переизбытка адреналина мышцы, вскочил на ноги. Тварь, как в отказ на его движение, с несвойственной грациозностью внезапно поднялась на задние лапы, пытаясь исполнять опять 1 бросок, Но медленный заряд картечи, ударивший ей в подреберье, не позволил завершить движение.
Дикий крик разорвал стылую тишину. Существо, обезумев от дикой боли и окончательно не замечая рваных ран, сочившихся бурой жидкостью, метнулось вперед. Семен, еле-еле самоуправно не подвывая от ужаса, нажал на спусковой полиция — раз, другой, третий… шум выстрелов в тесном помещении заложил уши иссушающим звоном легкой контузии.
Тварь, тело которой было изорвано выстрелами в клочья, брызгая потоком бурой крови, ударила его всем своим стокилограммовым весом, полоснув когтями по ребрам. Семен закричал, заваливаясь навзничь. Помутневшим взглядом, будто в каком-то кошмарном замедленном кино, он увидел, как его конечный выстрел золотистым выхлопом снес твари половину черепа, разбрызгав серо-красное содержание широким веером…
Боли не было, лишь только странное неестественное тепло разливалось по телу. Порванный противогаз съехал на бок. Семен захрипел, чувствуя, как жаркая шерсть подкатила к горлу, и не в силах сдержать тошнотворный спазм, сплюнул внутрь противогазной маски кровавый сгусток. спокойствие как бы окрасился в багровые тона — кровь растеклась на окулярах противогаза красным узором. окончательный блестящий штрих угасающей жизни. И тогда пришла запоздалая печаль — накатила удушливой волной и разорвалась в мозгу тугим нестерпимым шаром, отправляя измученное понимание в темное небытие…
…Семен судорожно вздрогнул, захрипел, усердный расстегивая порванный, в бурых разводах, защитный костюм. Армейский камуфляж под ним превратился от засохшей крови в старый кокон. С противным хрустом разорвав его, он замер, не веря собственным глазам.
— желание как же такое может быть! — пробормотал Семен.
Там, где должна скрываться рваная рана, протянулись чуть не мало длинных красных рубцов. Он коснулся их дрожащими пальцами, не веря в происходящее. Легкая эйфория от сказочного спасения совокупно с полным непониманием накатила теплой волной.
«Нет, такого не бывает. Наверное, я все к тому же лежу там, а мозг, бессильный кровопотерей и кислородным голоданием, выдает эти эфемерные грезы зa реальность», — неожиданно подумал Семен.
В полном недоумении он обвел глазами комнату, будто ища ответа на вопрос, и неожиданно увидел, что сейчас он в ней не один. Это было настолько неожиданно, что Семен невольно вздрогнул и судорожно отполз назад, упершись спиной в стену. Он мог бы поклясться, чем угодно, что минуту вспять камера была пуста — ни одинокий шум не возвещал о приходе нежданного гостя. И, тем не менее, он был тогда — сидел в пяти шагах от него в продавленном рассохшемся от времени кресле.
Семен нервно облизнул пересохшие рот и уставился на неожиданного визитера, будто это была бомба, готовая вот-вот взорваться. великий — кресло явно для него низкое — одетый в черную потертую кожаную куртку, выцветшие джинсы и армейские ботинки. Короткие волосы аккуратно зачесаны назад, изнанка смуглое и худое. посетитель молчаливо смотрел сквозь выбитое окно на руины соседнего здания. Солнечный свет, косыми лучами падавший на хрусткую россыпь битого стекла на широком подоконнике, заставлял часть искриться разноцветным радужным блеском. Видимо, это по-своему забавляло незнакомца, и иногда он улыбался краешком губ.