— Нет! Но вы только полюбуйтесь… Я вас спрашиваю: и протяжно сей авантюрист будит пялиться на выше- кулинарный произведение — пылая праведным гневом, кондитер призывал в свидетели подмастерьев. — А ну-ка, бездельники, гоните его прочь!
— Хозяин, или сей не имеющий пристанища совершает преступление, что, как зачарованный, смотрит на ваш торт? — заметил мальчик с лицом ангела. — Он на улице, до ним витрина, так точно что он может исполнять Не жениться руками, не сломать, не украсть.
— Он его сглазит, и сей торт ни один человек не купит, а значит, мы останемся бес обеда и ужина. А я, посреди прочим, трудился над ним все утро с пяти часов. Работу помощников сей дерзкий как обычно в намерение не брал. — Ну, я что, обязан говорить дважды? И очень старший из подмастерьев, чтобы угождать хозяину, кинулся удовлетворять поручение.
А бездомный, не слыша, что происходит в кондитерской, и только видя жестикуляцию двухметрового толстяка, пробудившись от гипнотического сна, стал по очереди переводить взор с торта на кондитера, с кондитера на торт. Дверь отворилась, и неважный ветерок хором со сладкими запахами ванили донес болтовня угрозы: «…гоните прочь!» Прежде, чем малец успел раскрыть рот, «поклонник белоснежного торта» отвернулся и зашагал прочь.— Нет! Но вы только полюбуйтесь… Я вас спрашиваю: и бесконечно сей проходимец будит пялиться на выше- кулинарный лучший — пылая праведным гневом, кондитер призывал в свидетели подмастерьев. — А ну-ка, бездельники, гоните его прочь!
— Хозяин, или сей не имеющий пристанища совершает преступление, что, как зачарованный, смотрит на ваш торт? — заметил отрок с лицом ангела. — Он на улице, накануне ним витрина, так что он может исполнять Не брать руками, не сломать, не украсть.
— Он его сглазит, и сей торт ни один человек не купит, а значит, мы останемся бес обеда и ужина. А я, посреди прочим, трудился над ним все утро с пяти часов. Работу помощников сей грубый как обычно в намерение не брал. — Ну, я что, обязан копировать дважды? И настоящий старший из подмастерьев, с целью угождать хозяину, кинулся слушаться поручение.
А бездомный, не слыша, что происходит в кондитерской, и только видя жестикуляцию двухметрового толстяка, пробудившись от гипнотического сна, стал по очереди переводить взор с торта на кондитера, с кондитера на торт. Дверь отворилась, и легковесный ветерок купно со сладкими запахами ванили донес болтовня угрозы: «…гоните прочь!» Прежде, чем молодой человек успел раскрыть рот, «поклонник белоснежного торта» отвернулся и зашагал прочь.
— Эй!.. — застыли болтовня на устах будущего кондитера. Пожав плечами, он тогда же вернулся обратно, оглушительно хлопнув дверью.
Бедный мужчина в старой поношенной одежде семенил по булыжной мостовой. Цилиндр на голове был смят в гармошку, с его козырька стекали лекарство дождя, плащ, залатанный в многих местах, надувался как парус при каждом порыве ветра. Обувь на ногах была разного размера, причем на левую ногу. Редкая седая бородка, умные, Но грустные глаза, желтый колер лица и пригожий нос правильной формы — вот что заметил бы бдительный прохожий в этом человеке. зa его спиной был мешок, перевязанный грубой верёвкой, в котором вещь лежало.
Впереди замаячили трубы местной фабрики, из которых валил створожившийся дым. то есть в ту сторону ровной неспешной походкой шагал выше- герой. сильно сжимала веревку мозолистая рука. Складывалось впечатление, что зa спиной в мешке хранится вещь отдельно важное для этого человека, то, с чем он не при каких обстоятельствах не пожелал бы охотно расстаться.
Забор, ворота, проходная, едва далеко окно, над которым висит надпись «Прием старой обуви». В окне — скучающий приемщик мирно потягивает чай.
— А-а-а… Федор Федорович Обувщиков точен, как английский король, появляется точный в десять часов и не минутой позже. Ты не сердись на старика, Но мне гораздо приятней звать тебя коротко: «Обувщикофф», делая при этом особое ударение на последние «фф». И что зa погода — с утра туман, после дождь, безотлагательно серое бог и никакой надежды на лучик солнца! А я ох как люблю погожие, солнечные денечки! А ты?
— Мне все равно, стоить ныне прием?
— как обычно. Килограмм одна копейка, вдвоем килограмма – две, значит, получается копейки, начинать а три… желание что я накануне тобой распинаюсь, список не менялся последние десять годов и тебе это причинность известно! Поговорить что ли больше не о чем?
— Меня твои дела не интересуют!
— Не слишком ты любезен, братец. Обидел что ли кто?
— Смеёшься!? Посмотри на меня, я дозволительно сказать, и не индивид вовсе. как я одет, огородное пугало, правда и только. который с таким довольно церемониться. А охотников унизить простого человека на выше- долго хватает.
Выручив зa обувь какую-то мелочь, Федор Федорович, не попрощавшись с приемщиком, побрел в обратную сторону. общежитие его была монотонна, однообразна и безвкусна. погода либо пара он собирал старую обувь где только придется. Тщательно отскоблив ее от грязи, сдавал. Тем и жил. В любое время молчалив и не разговорчив, получалось, он не нуждался не в ком. Казалось, грудь его было холодным, а руководитель чёрствой. Возможно, он уже незапамятных времен бросил попытку разгадать великую тайну, почему житье то есть с ним обошлась да жестоко. А с второй стороны, чего бы дал опровержение на сей альтернатива Ничего! Он бы (ответ) не приумножил его материальное благосостояние, не омолодил бы его тело и дух, наконец, не вернул бы уважения общества к его личности. о ту пору зачем и стараться приходить в эссенция мироздания, догадываться какие-то загадки и ребусы! быстро лучше накоплять обувь старую, поношенную, выброшенную людьми на улицу зa ненадобностью. Стоптанные ботинки были чем-то похожи на него самого, старого, никому не нужного, выброшенного, охотно судьбы, на холодную улицу.
И вот Федор Федорович вернулся домой. На окраине города Пронска между бурьяна и крапивы было его жилище, сколоченное из старых досок и ржавого железа. Грубая кровать, железная печка, алюминиевая посуда, везде негодное и неразбериха. Зимой холодно, летом жарко, осенью сыро – зато тихо, не одной веселый души, даже собачки около Федора Федоровича не было.
Керосиновая лампа ужасно коптила. Затёртая до дыр книжка, желание старые пожелтевшие газеты помогали моему герою коротать вечера с самим собой. то есть в эти минуты, Кагда глаза уставали от чтения, откинувшись на подушку железной кровати Федор Федорович имел изнурение мечтать. Ах, как сладки были эти мгновенья! Федор Федорович представлял, что он не нищий бродяга, а почитать господин. И круг почитать житель в городе почитает зa почтение при встречи с ним приподнять головной убор. А вторично он не знает нужды, и в его кармане при ходьбе весело позвякивают не медные, а серебряные монетки. Да, верно он, Фёдор Фёдорович Обувщиков — обладатель и по совместительству первый редактор уездной газеты. А значит, новости он узнает очень первый. и тот и другой число к завтраку ему в работник комната обязательно подают кофе и кусок белоснежного торта с винной вишенкой! Он ест не спеша, даже не задумывается о том, что имеет монополия съесть. кусок торта тает во рту, и вот вишенка брызжет терпким соком, а часть косточки — быть на дне мусорной корзины. Делая сильный вздох, Фёдор Фёдорович открывает глаза. И что он видит: нет ни кабинета, ни свежей газеты, а на смену торта в блюдце – квашеная капуста…
— экскурсия в тишина грёз окончено, Фёдор Фёдорович, — говорит он самолично себе. Пора расчищать печку и ложиться спать. Чинар сгорел дотла, осталась только зола и пепел. Обувщиков накануне сном В любое время чистил печь. Он боялся дыма, пожара, необратимых последствий. Он жил 1 и соображать на подмога близких не приходилось. Он стал глазами взыскивать подходящую тару. Взял первое, что попалось под руку. ныне оказался на невидаль счастливый день, он нашёл такой величины ботинок, что казалось, принадлежал когда-то ноге великана. В него кочергой он сгреб золу. Выйдя на улицу, Федор Федорович принялся выходить пепел и увидел, как падает звезда. На ночном звездном небосклоне она летела со скоростью кометы. – Я хочу понимать чудо, — успел загадать Фёдор Федорович. Падающая славный исчезла, а он снова медленно пытался определить, гораздо бы она могла падать В медленный океан, в африканскую пустыню, а может быть, ее часть уже покоятся на дне реки Проня, которую ему что было видно. зеленый луна долго выплыл за облачка. – Ах жалко, нет денег, пробормотал Федор Федорович, показал бы месяцу, стал богат. – Эй, месяц, крикнул Федор Федорович, начинать что тебе стоит – сделай меня богатым! 1 раз в жизни зa все время сотворения мира яви великое чудо! Какое именно, он не успел придумать. Ах да, ботинок, и что я держу его вверх подошвой, я, кажется потерял счет времени, замечтался. Не спеша, переводя взор с месяца на башмак, глаза Федора Федоровича стали расширятся все шире, и шире. В это было нельзя поверить, Но зола из обуви прежде высыпалась. Что это?! — лишь ли не крикнул Федор Федорович. — пригорок из пепла уже достигала щиколотки моей ноги. Я что ли сплю или же пьян? как такое возможно, что бы пепел сыпался до сих пор? Нет, нет этому должно надевать объяснение. — А что, если это наказанье зa дерзость?! — едва ли не плача, стал он говорить себе под нос. Золы собралось в сто раз больше, чем было в моей печке! И конца, и края этому наваждению, видно, не будет. А внезапно я простою да до утра, и неизвестный меня увидит? как я это объясню, если самовольно не понимаю! От страха Федора Федоровича прошиб пот. Он стоял, не шевелясь, рот и руки его дрожали. Не отдельный число личность лицезрит чудо, и воздействие может попадать какой угодно. Федор Федорович желал бросить ботинок, Но судорога да сковала руку, что он был не в состоянии разжать пальцы. – Я пропал, — с мольбой в голосе пробормотал Федор Федорович. Господи, помоги мне! Я затравленный малый человек, мне страшно. Что же оперировать — Но ответа не последовало, а пепел все сыпался и сыпался, не спеша покачиваясь и похлопывая, опускался под ноги. И уже в отчаянии, скорее инстинктивно, чем осознанно, Федор Федорович прокричал: «Хватит!». И все прекратилось! С туманом в голове, в полуобморочном состоянии он поплелся домой. после не мало минут обессиленным рухнул на ложе и тогда же уснул.
Проснулся он утром с головной болью. Первая мысль, которая пришла на ум, была: «Что делать?!» Отнести удивительный во всех отношениях ботинок туда, где его нашел, или же лучше закопать поглубже в землю, а может и совсем жечь Зачем я его принес! — клеймил себя Федор Федорович. Увы, он был лишён воображения, а потому ни за что на свете не мог предположить, что из этого чудо-ботинка дозволено извлечь выгоду. Двухчасовые поиски на поставленный альтернатива не дали никакого результата. недостаток снова напомнил о себе. надлежит посещать на рынок и подкупать что-нибудь поесть, а быстро опосля и отказ найдется, — мудро решил Федор Федорович.
Мой богатырь не был любителем питейных заведений, он себе этого просто не мог позволить. покупать на базаре хлеб, капусту, селедку на рыбный день, разумеется квасу — только и позволял его невзыскате-льный доход. Но он был бережлив и при каждом удобном случае В любое время старался отложить копейку-другую на грязный день. Боясь, что землянка его ограбят, касса носил с собой. Проходя пропускать пивной лавки Трехгорного, внутри вещь щелкнуло, тело заныл и попросил отдыха. верно зайду ненадолго, пропущу стаканчик красного вина, — подбодрил себя Федор Федорович. частый табачный суета единым духом ударил в нос. Найдя свободное полоса около окна, подальше от шумной компании, новому посетителю подали винцо, пища и горчицу. В начале он безделица не замечал и не слышал. События минувшего вечера наложили мой отпечаток. Он ел и запивал не спеша, скорее с неохотой, чем с жадностью. помаленьку напитки разгорячило кровь, стали вернуться основные чувства: вкус, слух, зрение, он стал замечать, что около теплится жизнь. несовершеннолетний малолеток в форме моряка привлек его внимание. Он зычно говорил, жестикулировал руками, пил, не чокаясь, при любом удобном случае.
— …Аляска, я вам скажу, это — бездна и рай на земле. Все храбрецы, честные моряки, как только услыхали, что там найдено золото, потянулись в это Богом забытое место.
— И ты? — последовал вопрос.
— А чем я хуже других?! Здоровьем Всевышний не обидел, я свободен как птица, нанялся матросом и поплыл после океан.
— Врешь..!
— желание не вру! Вот смотри, — и он показал наколку полуострова на своей груди. Ее мне сделали местные алеуты.
— А это к тому же что зa язык такой? — спросил бородатый мужчина неопределенного возраста.
— А это, братец мой, коренные жители Аляски, животрепещущий я тебе скажу народец.
— Язычники..?
— Что ты, православные, верят в нашего Иисуса Христа!
— Хорошо. А дальше что?
— Я сошел с корабля простым моряком, а чрез три возраст карманы моей куртки были доверху набиты золотом. Оно там повсюду, успевай только собирать. А если к тебе будит благосклонна Фортуна, ты сможешь встречать самородок величиной с кулак!
— А ты находил… такие самородки?
— вымышлять не буду, мне не случалось. Зато милый пыль высыпался из моих карманов. И как бы для наглядности он вывернул их наизнанку.
— да они пусты, — дрожащим пальцем ткнул в них мужичок небольшого росточка. Ты враль! верно он враль, братцы, а начинать дайте ему!
Началась потасовка, шумная индустрия вывалилась на улицу. Федору Федоровичу было что следовательно в окно, как четверо бородатых мужиков навалились на парня в форме матроса. Он бился отчаянно, дозволительно сказать, даже с особым азартом. Складывалось впечатление, что это не первая борьба в его жизни и очень не последняя. Свисток городничего распугал хмельную компанию, все кинулись отдельно кто-куда. Кагда все стихло, Федор Федорович тожественный засобирался домой. сумерки клонился к ночи, он расплатился с хозяином и, малость покачиваясь, вышел из трактира. зa все это время о волшебном ботинке, что валялся около него под кроватью, он да ни разу и не вспомнил.
Федор Федорович остановился и глубоко вздохнул, погода прошел впустую, он пробездельничал и не сделал нуль полезного. В такие минуты он страшно на себя сердился. Завтра, — подумал он, требуется встать паки раньше, да как ранец для обуви полон только наполовину. Булыжная тропа закончилась, он вступил на узкую тропинку, ведущую из города к окраине, где он собственно и обитал. Ее и днем не преимущественно было видно, а ночью она и вконец терялась в густом бурьяне. Обувщиков споткнулся. Камень, — подумал он, — хотя бы откуда здесь взялся… утес внезапно вздрогнул, и застонал.
— Эй, ты который Ответа не последовало. Ночь. Темно хотя глазища выколи. Федор Федорович хотел переступить и соглашаться дальше. Но надломленный стон: «…помогите, пожалуйста», заставил Обувщикова наклонится к земле.
— Эй, ты который — повторил мой задача испуганный Федор Федорович.
— … Помогите, пожалуйста! — лишь слышно прошептал незнакомец.
— Вот беда, беда! — громко повторил не мало раз Федор Федорович. — отправляться можешь? — спросил он около незнакомца. задача повис в воздухе. — Что же мне с тобой создавать А ну, обопрись на мое плечо! Я живу здесь близко и как бы для подтверждения махнул в пустоту. Федор Федорович помог незнакомому мужчине как ни попало встать на ноги, сильно обняв его, постоял минуту или же две, что бы сохранить равновесие, и только между тем повел к себе домой.
Чиркнула спичка, грустно заплясал фитиль керосиновой лампы. Мокрые волосы прилипли ко лбу. Федор Федорович отбросил их дрожащей рукой и только опосля этого решился взглянуть в образина незнакомца.
— Ба!!! согласен ведь это морячок, золотоискатель из трактира… следовательно братец сильно тебе досталось от наших мужиков. Что да то верно, власть около них тяжелая, Но казнить не станут, да что после число либо пара непременно оклемаешься. На-ка, попей водицы родниковой, бабки поговаривают, она целебная.
Почти целую неделю Федор Федорович не отходил от постели больного. Увечья на деле оказались значительно серьёзнее, чем показались на главный взгляд. Впервые в жизни он проявил заботу к вдосталь незнакомому человеку. На лечение моряка он потратил практически все свои скудные сбережения. И самое удивительное, что ниразу об этом не пожалел. Он привязался к молодому человеку, как к родному сыну, добро бы имени его до сих пор не знал. Это событие перевернуло естественный дружба Федора Федоровича до неузнаваемости. Раньше он был диковат, груб и нелюдим, зато сегодня был пьяный продать последнюю рубашку, лишь только бы вылечить больного. Эта рвение стала смыслом его жизни. Да, то есть сейчас, зa некоторый годы прожитых годов он под конец обрел значение жизни — во что бы то ни стало быть поставить на ноги молодого человека. Сама судьбина поручила то есть ему эту заботу, и то есть этим обстоятельством он был горд и счастлив. В начале к больному вернулось сознание, после аппетит, чета три болтовня сказанные зa день, вселяли надежду, что он соглашаться на поправку. А Кагда пострадавший окреп настолько, что уже мог выздоравливать и ходить, то Федор Федорович в душе искренне стал простирать руки к небу с великой благодарностью зa исцеление. Пришло время объясниться, память весь вернулось к молодому человеку.
— да как, ты говоришь, тебя зовут? — спросил Федор Федорович.
— Антон я…
— вероятно Алеша! И что же тебя привело в наши края? Я да понимаю, ты не из этих мест.
— если выражать коротко, я оказался в вашем городе решительно случайно. Мне посоветовали, что здесь дозволительно с выгодой продать золото бес лишних расспросов. Но как назло, Кагда до берега оставалось рукой подать, лодка перевернулась. нынче оно на дне реки, сыскивать безуспешно – глубоко. Я и собственными глазами едва не утонул. От отчаяния пришёл в трактир, напитки разгорячило кровь, и развязало язык. Ну, а что было дальше, вы видели, не да ли?
— Выходит, тебе не повезло трижды. Ты потерял золото, ты лишь не утонул и еще тебя вдобавок избили. Не гибель ли неприятностей зa 1 число для одного человека?
Пропустив это заметка пропускать ушей, Антон продолжил разговор:
— Да, годы проведенные на Аляске прошли впустую. Что ж, придется вернуться назад и все затевать заново. Мне не привыкать, родных и близких около меня нет, я 1 на этом свете, да что и тратить мне получается, нечего.
Над словами Алексея Обувщиков глубоко задумался. — А ведь я с ним чем-то похож, — сказал он самостоятельно себе. Я то же 1 на этом свете, получается, и мне одинаковый лишаться нечего. Грустно. Но я уже стар, и моя весна давнешенько прошла. А он молод. Он вторично может создать семью. Воспитать сына или же дочь. исполнять множество полезного, если ему помочь, если его поддержать.
— Ты знаешь, Алеша, что я думаю: рок не нехотя свела нас. Я, возможно, беспримерный прислуга на этом свете, который может тебе сказочно помочь.
— как это…?
— ужасно просто. Ты хочешь непременно богатым? Ты им будешь. Я тебя озолочу.
— Правда!? — Антон с недоумением посмотрел по сторонам. здание Федора Федоровича быстро никоим образом не походил на пещеру Алладина.
— Я Вам, разумеется же, ужасно благодарен. Вы, возможно, вернули меня с тово света. начинать зачем же требуется мной посмеиваться над кем Простите, не понимаю. либо это потеха начинать несомненно же, розыгрыш! И как я это разом не понял! А что, я пьяный вам подыграть. Здесь под кроватью зарыт ящик с золотом. Всю житье вы ждали, кому же его отдать. Наверное, устали повременить и решили отдать первому встречному. То питаться мне. А интересно, на каких условиях? Купите мою молодость, здоровье либо одновременно душу? начинать чего мелочиться! Давайте поторгуемся. Только знайте, меня не прельщает ни первое, ни второе и быстро тем более третье. зa лечение я недоимка верну, а немедленно простите, я обязан идти. — И он быстро встал, замысел его было очевидно, он собирался теперь же уйти.
— Сядь! — я еще раз не договорил. Думаю, я кое что для тебя сделал, а вероятно имею привилегия закончить свою мысль. Да, нам придется поторговаться. И золото ты получишь не просто так, а на определенных условиях. И вот каких: ты мне дашь обещание, что женишься, своего первого сына назовешь моим именем. Это опять не все. Ты поклянёшься, что зa три километра будешь нарушать все питейные заведения, ты, Алеша перестанешь пить. И паки — ты станешь лечить нуждающимся не в потеря себе, Но им на благо. если не согласен, то можешь соответствовать — тебя ни один человек не держит!
Алексей был заинтригован. Интонация, с которой чеканил каждое вокабула Федор Федорович не оставляла никаких сомнений, что он говорил более чем серьезно.
— Да, но… — болтовня повисли воздухе. Антон долго сел на место.
— Да, я нищий, Но это не в коей мере не мешает мне исполнять тебя миллионером.
— Я наверное, сплю, либо уже сошел с ума!
— Алеша, хватит волочить кота зa хвост. Ты принимаешь мои условия все и сразу, либо нет?
— А что тогда принимать. Я пьяный их выполнить даже зa стакан чистой воды…
— Ну, ну, не думай, я буду на настолько скуп, ты получишь все сполна, ты получишь все, что я тебе пообещал. Правда, поглощать паки одно условие.
— Какая разница. Одним больше, одним меньше, я и на него согласен.
— Да, тебе придется до конца дней своих владеть диалект зa зубами. о том, что немедленно произойдет, никто, слышишь, не одна сердце не должна узнать! Это понятно?
— Нет! Но я обещаю.
— законный ответ. Я тебе верю и этого достаточно. А теперь, а теперь… приступим к главному. В трактире ты хвастался, что карманы твоей куртки были доверху набиты золотым песком, если так, на дне наверняка должны были остаться золотые песчинки.
— то есть их я хотел показать. Но Ваши земляки оказались нетерпеливы. А вот если бы они рассуждали трезво!
— Хватит Алеша, который старое помянет, как говорится… Показывай свое золото, вернее то что от него осталось.
Молодой особа вывернул наизнанку карманы. между шелухи от семечек и табака, соли и грязи неожиданно блеснули не мало крупиц золотого песка. Это было то есть то, что да желал понимать Федор Федорович.
— Отлично! То, что нам надо! Смочив палец палец, Обувщиков к ним неспешно прикоснулся. Вот смотри, Алеша, что это, по твоему?
— Песок. То есть, я хотел сказать, милый песок.
— И да, и нет. Это, Алеша, самая что ни на кушать твоя судьба. Я бы сказал: «Песчинка судьбы».
— Я не понимаю!
— немедленно все поймешь, безотлагательно все увидишь своими глазами.
Свободной рукой Федор Федорович из-под кровати достал ботинок. большой такой, деревня в пыли и саже. Покрутил его в руке, дунул на него зачем-то и добавил:
— А теперь, Алеша, смотри внимательно, что безотлагательно произойдёт!
Стряхнув с пальца золотые песчинки внутрь ботинка, он резким поворотом кисти руки его перевернул – вверх подошвой. И вот тогда началось самое интересное. Из башмака не спеша тоненькой струйкой посыпался милый песок. Даже при тусклом свете керосиновой лампы он переливался и искрился. Алексей, вытянув шею, смотрел, широко разинув рот.
— Чего замер, начинать мешок, — скомандовал Федор Федорович.
Но Антон не мог пошевелиться. Ему казалось, что он спит и видит сон. Но ведь это не сон! что бы проверить, да это либо нет, он себя ущипнул.
— Алеша, вербовать с земли золото будит неудобно, дай же едва мешок.
В полной тишине больше часа они смотрели, как из «ботинка изобилия» высыпался пыль золотой. Даже совсем немного устав, первым нарушил тишь Федор Федорович.
— начинать что, работа чуть не сделано, что скажешь, Алеша?
— Я думаю, хватит.
— начинать хватит, да хватит, — сказал Обувщиков, и все тогда же прекратилось.
— Я не понял, а что это было?
— Самое обыкновенное волшебство, вот так! Унести сможешь, торба грузный Думаю, мне его не поднять.
— целый куль золотого песка – это мне?
— А кому же еще. Я речение свое сдержал. начинать и ты, будь добр, не подведи. Трать это золото на добрые дела. Все, хватит, не люблю долгих прощаний, забирай и уходи.
— Я не могу да побеждать и уйти!
— Почему?
— Не могу и все! Вы спасли мне жизнь, озолотили. А я возьму и просто да уйду? Не могу!
— Это жалостливый знак, Алеша, в тебе говорит совесть. А что такое стыд – это уведомление от Бога. Хорошо, я, решил, что ты для меня немедленно сделаешь, тебе это будит под силу, и стыд твоя будит спокойна. около меня вкушать заветная мечта. Нет, нет это не золото, не бриллианты и не жемчуг. Всю свою общежитие я мечтал покупать около кондитера Шутова его фирменный торт. Мне он не продаст, даже если я брошу к его ногам сей мешок. Он просто со мной не довольно разговаривать, пусть бы все мы люди. Но правда идол с ним. А вот ты для этого дела весь подойдёшь. Купи около него сей торт, и мы в расчёте.
Через полчаса в пекарню Шутова пришел зеленый моряк. Торговаться он не стал, и сортировка его пал на белый торт с винными вишнями. А Кагда клиент ушел, изумленный кондитер снова век не мог вымолвить ни болтовня – впервые в жизни зa его товар расплатились чистым золотом. Небольшая куча золотого песка осталась на прилавке и все подмастерья, включая кондитера, до самого вечера боялись прикоснуться к этому сокровищу. На грядущий погода вышел в аристократия экстренный комната Пронской газеты, где эта договор была подробно описана. единица той газеты, среди прочим, до сих пор хранится в государственном архиве.
Впрочем, как бы ты не устал, выше- читатель, Но случай на этом не заканчивается. Антон принес торт, забрал золото, уже в дверях обернулся и спросил:
— Сына мне как назвать?
— Назовёшь его Федором, да-да обязательно Федором Алексеевичем.
Как и кондитер Шутов, до самого вечера Федор Федорович боялся прикоснуться к торту своей мечты. Впрочем, нет нуль полезного в том, что такие желания сбываются. По нелепой случайности винная вишня попала в дыхательное горло, и в тот же сутки Федора Федоровича не стало.
* * *
С тово знаменательного дня пролетело пятнадцать лет. некогда по судоходной реке Проня в посёлок с таким же названием, на собственном пароходе прибыл торговец первой гильдии, миллионщик Антон Павлович Аляскин. как писала местная газета: «… мимоходом гость, отъявленный благодетель появился не один. дитя Федор, дитя Маша и жена миллионера были одеты по последней Парижской моде».
Земские власть расшиблись в лепешку, что бы попадать представителю частного капитала. Встречали с хлебом-солью, с цыганами, на серебряном подносе ждала хрустальная рюмочка беленькой. Антон Павлович, надежный мужчина с курчавой бородой, кутить совершенно отказался, отщипнул корку хлеба, макнул в соль, заплатил цыганам сто рублей, лишь только бы замолчали, и только тут произнес крылатую фразу:
— Готовы торговаться?
— Помилуй, батюшка, истинно что мы можем тебе предложить? Нет около нас ни нефти, ни золота, посёлок выше- провинциальный, добычный лачуга не поставишь. да что… — местные чиновники развели руками.
— конечно на кой мне золото! Давайте завтра обо всем потолкуем.
А о чем тогда дозволено говорить, для всех жителей Пронска до самого утра оставалось главной загадкой. как ни пытались местные негодный и так, и эдак, Но не понимали, в чем может попадать барыш купца Аляскина вложить мой деньги в их землю. Ее повсюду вон что продается зa копейки, бери не хочу. И ни одна душа не берет. А он, искусный бестия, следовательно секретом каким-то владеет, а если не в житье-бытье мещанский моряк миллионщиком бы не стал!
И что же вы думаете? На грядущий число опосля долгих переговоров было принято решение. торговец Аляскин на собственные имущество обязывался построить для нужд города:
Первое – больницу.
Второе – школу.
Третье – невольный завод.
Четвертое – памятник. Кому? Это хотение купца покамест осталось в секрете.
И зa все это торговец первой гильдии, миллионщик Антон Павлович Аляскин пожелал, что бы вся старая обувь, которая только найдется в городе и в ближайшей окрестности была собрана в одном месте, под замком. источник был отдан ему, и оный источник обязан замечаться в одном экземпляре. Ну, что на это сказали местные мужики в трактире Трехгорного: «От бешенных денег, опять и не да ум помутится может».
Целую неделю Антон Аляскин собственноручно производил ревизию старой обуви. опосля чего, не скрывая разочарования, отдал распоряжение: «Сжечь все!» А чего он там искал, да и осталось загадкой.
На окраине города стали предпочитать промежуток под строительство механического завода. как никак, а рабочие места Пронску нужны позарез. Площадка оказалась просторной, ровной — то что надо, только мешал 1 большой дуб, тогда же было принято приговор буревал спилить. А к тому же около дерева находился престарелый заброшенный сарай, его тожественный порешили понимать и сжечь. Чей это был сарай, который был его владельцем, да толком выяснить и не удалось. Пустовал он годов пятнадцать, не меньше, да что и хозяина около него не было. Кагда стали резать дерево, проснулись птицы, из небольшого гнезда их вылетело целое полчище. Лесорубы на такое удивительный только развели руками, Но никоим образом не могла сотня птиц поместиться в одном гнезде! В сарае шиш ценного найдено не было. Только старые газеты, алюминиевая посуда, и огромная ворох шнурков. В пламени костра они горели и извивались, как маленькие змейки. Птичье вертеп сгорело, как порох, произошла такая резкая вспышка, что даже мужики перекрестились, всё сожгли зa считанные часы, осталась только зола.
Купец Аляскин сдержал обещание, в скором времени началось строительство школы, больницы и завода. после луна с тово самого дня как Антон Павлович вступил на землю Пронска, в воскресный число в парке города собрались люди, что бы поприсутствовать при открытии памятника. Кому именно, не знало даже местное дворянское собрание. Поговаривали, что наверняка торговец Аляскин воздвигает памятник самому себе. начинать и что, что не скромно, зато он богат, и посёлок около него в долгу. Он, дозволительно сказать, вдохнул свежую струю в провинциальную жизнь. Закипела работа, мужики бросили сосать и взялись зa дело. А Кагда с памятника опустили белое покрывало, все до единого от неожиданности ахнули. С пьедестала взирал не торговец Аляскин, и даже не лучший преобразователь природы Мичурин (тоже из местных), а неизвестный мужчина в старой поношенной одежде, цилиндр на его голове был смят в гармошку, не нем был плащ, залатанный в многих местах, зa спиной был мешок, из которого выглядывали каблуки, носки, шнурки многочисленных ботинок. так и сама обувь на ногах была разного размера, причем на левую ногу… Вскоре неизвестный в нем признал местного жителя Федора Федоровича Обувщикова. Но какая соединительное звено посреди купцом Аляскиным и Федором Обувщиковым, не знал никто. Это и была самая главная задача этого дня и всех последующих.
Ну что ж, мимоходом читатель, вот выше- анекдот и подошел к концу. Думаю, что зa чем следует, всем и да понятно. Одну минуточку, кажется, я слышу вопрос: «А гораздо исчез неестественный ботинок Федора Федоровича?».
— разумеется он, собственно, никуда и не пропадал. Кагда Алеша ушел в кондитерскую, Федор Федорович, с намерением себя больше не искушать, просто повесил его не ветку дуба. И ветка выросла, и разительно красивая редкая мясо около ботинка свила гнездо. И отдельный год происходило закономерное чудо, птицы рождались и никуда не улетали, потому что места хватало всем, да как ботинок, лежащий около основания гнезда, был волшебный. Но как мы помним, то вертеп сгорело, а как один человек с ним и чудесный башмак, да что потомкам старинного Пронска досталась только зола, а моим читателям — эта подлинная история.