Про Ивана Хвата, русского солдата

Случилось это с давних – в будущую пятницу. между тем опять дед выше- не родился, а выше- папаша под питание пешком хаживал. Мне всего-навсего было годов триста, и меня рак на свадьбу к себе пригласил. А женился дворянин рак на княгине корове. Ну, я добро бы и бес зубов, а попить правда пожрать был здоров: съедал зa число целую крошку. Заявляюсь я на гулянка гостем непрошенным и сажусь на почётное место: около печки на квашню с тестом. Гуляли мы в шикарных палатах – в табакерке маленькой, которую внyк выше- обронил, Кагда в люльке кроме качался. Попировали там знатно. Я ел пиво ей-ей квас, а пил заработок ей-ей мясо. Мне больше всех досталось – до меня уже так себ е не осталось… Что говорите? Заболтался я? А вы не пейте так не кушайте, а лучше развесьте свои уши. если не любо, то не слушайте, а прилыгать не мешайте. Мне видимо-невидимо баить по статусу подобаить, причинность фамилия моё Анох, а имя Брёх, и сказочку одну я помню неплохо. Итак…

Жил так точно был в Расее нашей матушке солдат 1 удалый по имени Иван, а по фамилии Хват. Двадцать пять годов служил он царю верой и правдой и, наконец, получил вольную по всей форме, обмундирование солдатское походное и 1 зa всё, про всё рубль серебром. Попрощался служивый с друзьями, выпил чарку с ними прощальную, ей-ей и зашагал себе по дороге, гораздо вели его ноги. Дома-то около Ивана не было никогда, потому как детство был он сирота.
Шёл он так, шёл, думает – а-а, пройдусь-ка я шажком гренадёрским по просторам родины, на людей погляжу, себя покажу, авось, мол, где-нибудь и пригожуся. А, следует сказать, что хотя крепок опять Иван был телесно, а всё ж действительно двенадцать ран в сражениях он имел, а на левую ногу да и совсем хромал заметно. Ну, так точно наш-то воин нравом был брав, в ус от такой нескладухи он не дует, соглашаться себе, поёт и собственными глазами с собой балагурит. И в полку-то своём завсегда он был заводилой истинно забиякой. Это, наверное, потому, что рыжим мать его уродила разумеется конопатым, а энтот язык опять тот: хитёр, мудёр и на народ востёр.
Несмотря на то, что был хром, ходил Иван-солдат здорово: бывало, зa число по семьдесят вёрст покрывал. начинать а Кагда уставал, то привалы он устраивал и на крестьянские дворы входить не стеснялся. Принимали, правда, его по-всякому. Были и такие, который ему был не рад, пускай бы по большому счёту около нас ведь добрый народ: вежливо этак, культурно давали ему от ворот поворот. А опасалися человеки солдат не напрасно, причинность руки около ихнего брата были липкие, масляные, и всяка малость к ним завсегда прилипала. И ни 1 солдатик в краже николи не признавался. Бывало, поймают кого-то из них на какой-либо никчёмной кражонке, а он глаза небесные распахнёт, окинет обывателей опозоренных чистым взором, желание и скажет задорно: солдат, мол, не украл, а да взял, а чё он взял, то ему Предвечный послал.
Вот недавно пришёл Иван в одну деревеньку захудалую и принялся за позднего времени во все последовательно ворота стучать. Ан ни одна душа его и не думает пущать! Надоело это вояке усталому. Решил он по ту пору в двери дубасить, пока его внутрь не впустят. Вот же, думает, к тому же канальи – защитника родины ни лекарство не уважают! конечно был-то он не глуп, а догадлив: забор около дома одного перемахивает, убедившись, что нету тама собаки, к окошку подкрадывается тишком, правда туда и заглядывает одним глазком. И видит вот что: дед с бабой зa столом сидят и вечерять ужо намереваются. А на столе щи конечно беспорядок дымятся, а еще раз хлеб, орехи верно квас. Постучал Иван в дверь, что было силы, и попросился на постой: я-де солдатик простой, иду издалека, пустите, православные, отлежать бока!
А женщина ему за двери: ой, около нас ведь грязно, неубрано – теперь приберусь и тебя впущу. возница к окну сызнова шасть, зырит, а дед с бабой по избе загоношились и начинать со стола-то еду убирать: щи истинно кашу в печку поставили, орехи под лавку закинули, а пища с квасом на полку определили. «Ага, – думает Иван, – да вы около меня, значит, жадные! Ну, правда на вашу жадобу около меня отмычка имеется, смекалкою она называется. Бог-то извещать нам наказал…»
Заходит он в помещение, на образа крестится и на лавку садится. так и начинать языком-то чесать, будто помелом. Понаврал деду с бабой с три короба, понёс откровенный бес колёс: и то, и это, и пятое-десятое. Заинтересовал стариков явно – тем-то скучно живётся, одиноко, а тогда такой гость… Дедок Ивана пытает: а в каком, дескать, ты самом страшном сражении побывал? О, отвечает возница браво: было ремесло со мной когда-то, через силу жив-то я между тем остался… Вскочил он с лавки и начал беседовать громогласно, жестикулируя при том азартно и всё это спор въяве показывая.
–Ох, и жаркая тогда случилась баталия! – ложь пентюхам на ухи он наматывает, а самолично к печке подскакивает, вовнутрь заглядывает, берёт чугун со щами и на питание его ставит, – Жарчей, чем щи вот энти самые, ага! Стали мы на неприятеля теснить и в топкое место его загнали. А лужа топкое оказалось, – и он зa кашей к печке смотался, – топчей, чем сия вот каша!
около старых жмотов чуть глаза поокруглялися. А солдат врёт им далее:
–Стали мы по врагам стрелять, а они по нам, – и он заглянул под лавку, разумеется туес с орехами оттуда вытаскивает, – Пули… что твои орехи над ухом свистят! верно все ж действительно наша в конце концов-то взяла, и потопили мы ихнюю рать, точный мух в квасе!
Шатнулся он скоро к полке, занавеску отдёргивает и достаёт с неё квасную лоханку и содержание еще буханку.
–Ну а нам обоз вражий достался, – досказывает возница завершающе, – а там на подводах всякого добра и питание было прям навалом…
Уселся Иван зa пища и хитро на хозяев уставился. Те не выдержали, рассмеялися. Ох, и ловок, говорят, ты стебаться: зa солдатским языком самому чёрту следовательно не угнаться!
Угостили они служаку на славу, и он с сытым брюхом тама переночевал.
А после дней приблизительно пять довелося ему даже на свадьбе погулять. Ко двору солдат выше- пришёлся, причинность там всех прохожих на гулянка зазывали, хотя чужих, а хотя местных. Это что бы щедра была доля к жениху и к невесте. Посадили Ивана на очень почётное место. О, орут, солдат на свадьбе – это-де к счастью! Пожелал Ваня молодым всякого лада, выпил в их почтение чашу заздравную и наелся там прям до отвала. Только сквозь некоторое время смотрит он – сидит насупротив него некая кислая рот и только его пронизывает ледяным взором. И заметил солдат, что тово мужика все окружные очень побаиваются. Спрашивает он около соседа своего: что, мол, это зa мурло вдобавок такое поганое – торчит, будто чудовище в огороде, будто бы не на свадьбе он, а на похоронах? А сосед Ване отвечает: ты-де, солдат, на этого человека лучш