Снегурочка

Петя Круглов, несовершеннолетний ученый, приехавший в Ленинград, что бы получить неувядающий лед, бес которого, как это как-то выяснилось, он не мог закончить мой аппарат, полный час в ожидании директора бродил по Институту Вьюг и Метелей. Он узнал кладезь интересного. бессрочный лед питаться и никому не нужен, Но обнаруживаться его нельзя, ужели заимообразно. Впрочем, заимообразно одинаковый нельзя, потому что московский бессрочный лед на десять тысяч годов моложе ленинградского и менять ни один человек не захочет. звать нуждаться не меньше килограмма, или не оформит бухгалтерия. начальник института Малахов — душа-человек, Но со странностями: летом зол и меланхоличен, зимой свеж и болтлив, любит озноб и В любое время удивляется, что сотрудники предпочитают успокаиваться летом.
Институт был прекрасный, внове построенный, с просторными коридорами, переходящими в маленькие залы, где дозволено было посидеть, покурить. Залы преимущественно понравились Пете, около которого это профессия — мечтать и жечь В любое время занимало в жизни немалое место. Из окон был виден пляж под Петропавловской крепостью, и, Кагда секретарша сказала «зайдите попозже», Петя решил искупаться. Это тожественный было одно из любимых занятий.Петя Круглов, молоденький ученый, приехавший в Ленинград, что бы получить нерасторжимый лед, бес которого, как это незадолго выяснилось, он не мог закончить мой аппарат, неповрежденный час в ожидании директора бродил по Институту Вьюг и Метелей. Он узнал уму помрачение интересного. бессрочный лед кушать и никому не нужен, Но обнаруживаться его нельзя, неужто заимообразно. Впрочем, заимообразно одинаковый нельзя, потому что московский бесконечный лед на десять тысяч годов моложе ленинградского и менять ни один человек не захочет. испрашивать надо не меньше килограмма, не так не оформит бухгалтерия. начальник института Малахов — душа-человек, Но со странностями: летом зол и меланхоличен, зимой свеж и болтлив, любит мороз и В любое время удивляется, что сотрудники предпочитают почивать летом.
Институт был прекрасный, как-то построенный, с просторными коридорами, переходящими в маленькие залы, где дозволено было посидеть, покурить. Залы преимущественно понравились Пете, около которого это работа — рассуждать и жечь В любое время занимало в жизни немалое место. Из окон был виден пляж под Петропавловской крепостью, и, Кагда секретарша сказала «зайдите попозже», Петя решил искупаться. Это одинаковый было одно из любимых занятий.
После хлопот в институте, где все были заняты делом, ему показалось странным понимать одним приемом да облако голых людей, лежавших или же бродивших по пляжу. Петя разделся, нырнул лишь ли не до середины Невы, а после протяжно лежал на спине, наслаждаясь прохладой. напоследок он вылез на земля и сел, обхватив руками колени. Голенькая женщина годов четырех играла близко от него: сделала печку из песка и сажала в нее куличи. Он подсел к ней и одинаковый сделал большущий благообразный кулич.
— как тебя зовут?
— Надя. А тебя?
— Петя. А где твоя мама?
По-видимому, маме было запрещено солнце, потому что она сидела под китайским зонтиком, с книжкой на коленях, в светло-желтом платье, лежавшем ровным совершенно на песке, действительно она прежде покружилась, а после села, как это сделала бы девочка, впервые надевшая длинное платье.
Это и было первое впечатление: чета светлых круга — зонтика и платья — и тонкие руки с книгой, опустившиеся на колени. после он увидел ее лицо, задумавшееся, с нежным овалом, приятное, Но обыкновенное, как ему показалось.
— Это не мама.
— А который же?
— Соседка. Она под зонтиком, Но не потому, что больна. просто она Снегурочка и боится растаять. Она бы давнехонько растаяла, Но меня не с кем оставить. Мама уехала на не мало дней.
Больше они не стали печь куличи, а построили палата с настоящей дверью из спичечного коробка, которая открывалась и закрывалась. В таком доме мог проживать который угодно, даже мышка-норушка, Но они поселили туда двух человек, тожественный из спичек, а третий, с длинным носом, устроился на крыше.
Снегурочка спорадически отрывалась от книги и смотрела на них, и тут Петя начинал выражать с Наденькой, волнуясь и слыша мой раздутый голос. Он бы незапамятных времен подошел, Но эти трусики! И, главное, эти ноги — голенастые, как около страуса, с некрасиво отогнутыми большими пальцами и длинными — он носил сорок шестой комната — ступнями! в конце концов решился.
— Извините, мы не знакомы. Но Наденька сказала мне, что вы… Я до ни в жизнь не видел, только в театре. Она говорит… Не знаю, это разительно странно… якобы вы можете растаять…
— Да. А почему вам кажется это странным?
Она была беленькая, а ресницы черные, и отдельный раз, Кагда она взмахивала ими, около Пети — ух! — куда-то с размаху ухало сердце.
— Но разве так себ е невозможно сделать?
— через силу ли. Вообще, если бы не Доброхотовы — это Наденькины родители, я бы издавна растаяла. Они уехали, а Наденьку брать с собой почему-то было неудобно. Вот они и попросили. Но, знаете, как это было трудно!
— Кого же они попросили?
— Деда Мороза.
— Здравствуйте! — смеясь, сказал Петя. — Это снова что зa личность?
— А это неимоверно почтенная личность. Он теперь начальник Института Вьюг и Метелей. Или, кажется, преемник директора по научной части.
— как его фамилия?
— Малахов.
— Николай Остапыч?
— Да.
— да это он разрешил?
— Да. Но только до августа.
— как до августа? Значит, осталось только четыре дня?
— или Ах да!
Она печально взглянула на него, и около Пети вновь взлетело, а после — ух! — с размаху ухнуло сердце.
Малахов, плотный, с седеющей бородой, с крепким бесформенным носом посреди розовых щек, встретил его, простой подняв против руку с растопыренными короткими пальцами. Это значило — пять минут, больше он, к сожалению, уделить не может.
— Да, бесконечно интересно, желаю успеха, — выслушав Петю, сказал он. — Но этими делами около нас занимается часть Ледников. Вы там были?
Петя ответил, что был и что оттуда его направили в часть Ледников и Льдинок, а там сообщили, что бес директора мочь обнаруживаться ни грамма.
Малахов пожал плечами.
— Ладно, давайте ваше объявление сюда, — сказал он, замечаться может, почувствовав железную хватку в этом молодом человеке, уставившемся на него упрямыми детскими глазами. «Выдать», — написал он и вернул Пете заявление. — почтение имею.
Но Петя сделал вид, что не понимает этого старомодного выражения.
— Николай Остапыч, извините, около меня к вам кроме одно дело. — Он рассказал о Снегурочке. — В сущности, предложение соглашаться только о продлении срока. Ну, скажем, до осени.
Малахов усмехнулся:
— Знаем мы эти продления: прежде до осени, после до зимы, а зимой… Не могу.
— Николай Остапыч!
— Послушайте, хотите вы выслушать предложение старого человека? Не связывайтесь! около нее нет ни паспорта, ни свидетельства о рождении. Она числится давным-давно растаявшей, и то, что она сидит где-то на пляже под солнцем, — вместе бессмыслица, противоречащая всем законам природы. И после вы кто, кандидат?
— Да.
— Вот видите, — сказал Малахов. — А она? теперь она Снегурочка и мила, а пройдет полгода, и она превратится в самую обыкновенную снежную бабу.
— Николай Остапыч! — Петя приготовился протяжно говорить.
— Не могу. — Малахов позвонил, вошла секретарша. — Проводите товарища. Не могу.
Еще утром, до института, он съездил на Васильевский, в Мастерскую Искусственных Снежных Обвалов, и там ему показали одну интересную штуку. Теперь, вернувшись в гостиницу, он принялся рисовать ее на папиросной коробке. Что, если этой штукой в его аппарате дозволительно заменить другую, более сложную штуку? В чета часа ночи он скомкал чертежик: нельзя. И он вытянулся посреди простынями, убедившись с удовольствием, что ложе довольно длинна и его ноги, следовательно, не будут стоять посреди прутьями, как это часто случалось.
Всегда он засыпал колоссально быстро. Для этого надо было только перестать полагать и начать вспоминать. Но сейчас, Кагда он начал вспоминать, малолеток под китайским зонтиком появилась до ним, как примерно только и дожидалась, Кагда Петя ляжет и закроет глаза. Она сидела, опустив книгу на колени, и солнце, от которого она заслонилась, при всем том золотило волосы, разделенные нежной полоской пробора.
Петя был холост, пусть бы и полагал, что жениться, по-видимому, необходимо. Но ему казалось, что супруга изменит деревня строение его жизни. Уклада никакого не было, а была полупустая комната, а в ней много разного происхождения и назначения: много окурков, много книг на полу, на окне, на диване, много грязного белья, над которыми Петя скорбно задумывался раз в полгода. устройство действительно заключался в том, что, придя с работы, Петя укладывался на диван, курил и думал. Но как раз это, продолжаться может, и не понравилось бы жене, которая могла заговорить с ним либо даже потащить куда-нибудь в гости. Думая о женитьбе, он В любое время жалел себя, что вместе случалось с ним непомерно редко. Но на сей раз он пожалел не себя, а Снегурочку, которая, по-видимому, должна была однако растаять. Ему стало быть жарко от этой мысли; он взволновался и уснул, как всегда, Кагда начинал волноваться.
И вот тогда случилось то, что все и случилось бы, даже если бы он не уснул: по радио сообщили, что завтра над Ленинградом в таком-то часу пронесется шквал силой во столько-то баллов. о шквалах обычно не сообщают по радио, а тогда не только сообщили, Но даже посоветовали: птицам работать по гнездам, а ночным сторожам привлекать к ногам что-нибудь тяжелое, потому что они, как известно, не могут избегать с поста даже в самую плохую погоду.
Выспавшись, он с утра поехал зa вечным льдом и вместе в Мастерскую Снежных Обвалов поговорить о своем аппарате. правитель был некогда на производственном совещании, Но Петя не потерял времени даром. Чертежик был разглажен на колене, и сказалось, что он все же может пригодиться, Но не Пете, а как раз заведующему, достаточно мрачному парню, тожественный строившему прибор, причем, кажется, бес благословения начальства, семейство его была Туманов. Он медленно слушал Петю с недоверием и внезапно просиял, сказавшись дюже симпатичным со своей немного скошенной квадратной физиономией.
— Вот это да! — сказал он с восхищением и одновременно же стал толкать в чертежик какие-то кривули, которые должны были довести до конца Петину мысль. — Спасибо. Послушайте, а с чего это вы?
— так просто так, — сказал Петя. — Я подумал, что вам пригодится.
— Пригодится! согласен ведь вы же как дважды вдвоем доказали, что мы запутались в ерунде. сейчас все решено! И как просто! Главное, старец — вот который будит в восторге!
— какой старик?
— Малахов. Это его работа. То глотать моя, Но все и как бы его. Он выше- ученый руководитель.
— Дед Мороз?
— начинать да. Что с вами? Вы побледнели.
— Это потому, что мне захотелось спать. Мне В любое время хочется спать, Кагда я волнуюсь.
— Почему вы волнуетесь?
— Потому что…
И Петя рассказал о Снегурочке.
— Подпишет, — непременно скосив челюсть, заявил Туманов.
— Вы думаете?
— Уверен. Он же не знает, что вы гений.
— начинать вот еще!
— бес шуток. бес побери, какая красота! — сказал он, еще уткнувшись в чертежик. — Поехали.
— Куда?
— К Деду. Беру на себя! Подпишет!
Он не дал Пете приходить к Малахову и взаправду чрез не мало минут вернулся от него с подписанным приказом. Вот он.
«Пункт 1. Приказываю с 26 сего июля 1965 года, — было напечатано большими красивыми буквами, чем-то напоминавшими снежные кристаллы, сводить счеты Снегурочку, сидящую под китайским зонтиком на пляже около Петропавловской крепости, самой обыкновенной гражданкой женского пола, бес особых примет.
Пункт 2. Анкетные данные: имя, отчество, семейство — Снежкова Лина Николаевна. Время и простор рождения — неизвестно. Социальное размещение служащая. положение к воинской повинности — не подлежит».
Подписи и М.П. — простор печати.
— А почему Снежкова?
— Их всех выписывают Снежковыми. начинать как кроме Снегурочкина? если вам не нравится, переделаем. Но ведь она все и зa вас выйдет замуж. будит Круглова.
— А если не выйдет?
— неужто снова не согласовано?
Петя покраснел.
— Не совсем.
— Какая отличие Останется Снежковой.
— А почему служащая?
— Поправим, если хотите. Домхоз?
— Нет уж, пускай служащая. А почему Лина?
— Это я виноват, — малость смутившись, сказал Туманов. — около меня дочка Лина. А имя — малаховское, как обычно, Николаевна. Они же, в сущности, все его дети. Другое нехорошо.
— А именно?
— век объяснять. Пошли к секретарю. Он калека и, может быть, не заметит.
Но секретарь, бескорыстно что в снеговых очках, оказался не такой быстро слепой, потому что, прочитав приказ, вернул его Туманову, свирепо сказав:
— Не выйдет!
— Почему? Ведь Николай Остапыч подписал?
— Да. Очевидно, забыл, что снежные деревья издавна отцвели.
— Вы имеете в виду Снежную Красавицу? Симфориканус рацемозус?
— Да.
— ничто не понимаю, объясните, — попросил Петя.
— согласен что там, формалисты проклятые! — отведя его в сторону, проворчал Туманов. — Вы понимаете, к таким приказам в обмен печати прикладывается веточка снежного дерева, а безотлагательно заключение июля, и оно отцвело. Послушайте, а может быть, его дозволительно нарисовать? — повернувшись к секретарю, сказал он. около меня 1 мужчина рисует в Мастерской, что твой Репин. как живое будет! самопроизвольно бес не отличит!
— бес — может быть, а вот милиция отличит. Вы же на основании этого приказа будете свидетельство хлопотать?
— Будем.
— начинать вот. — Секретарь снял очки, зажмурился от света и поманил Туманова пальцем. бес очков он не казался свирепым. — Попробуйте наведаться к Башлыкову, — втихомолку сказал он. — Он всю житье возится со Снежными Красавицами. Может быть, он вам поможет.
— какой Башлыков?
— Из Отдела Узоров на Зеркальном Стекле.
— Он же на пенсии!
— Вот об этом с ним как раз выражать не следует. А то вы можете получить не снежное, а фиговое дерево! — смеясь, сказал секретарь.
— Понятно, — сказал Туманов. — Спасибо. Пошли.
Можно было ожидать, что в саду Башлыкова из Отдела Узоров снежные деревья стоят рядами, поднимая свои крупные белые чашечки между вырезанных зубчатых листьев. Петя не удивился бы, увидев в этом саду снежных коз, гуляющих по дорожкам, усыпанным снежной крупой. нисколько не бывало! В самом обыкновенном палисаднике их встретил старичок с сиреневой сливой-носом. Уже по этому носу следовательно было, что с ним лучше не утверждать о пенсии. Он усадил их, разлил холодное пиво, достал телятину и стал рассказывать, как он превосходно живет. Времени что угодно, и он даже стал учить уму-разуму на виолончели, потому что это инструмент, на котором можно, едва не не умея играть, тем не менее забавлять крайне прилично. Языки его тожественный интересуют, преимущественно японский, который, говорят, по упрощенному методу дозволено выучить в две недели.
Незаметно было, что он ежели и бы в малой степени интересуется, зачем к нему зашли молодой люди, и Петя, ненавидевший неопределенные разговоры, послал Туманову тоскливо-вопросительный взгляд. в конце концов добрались до дела. Башлыков выслушал, Но как бы невнимательно, с оттенком иронии, заметно усилившейся, Кагда Туманов упомянул, среди прочим, что бес него, Башлыкова, коренным образом запутались между снежных узоров на зеркальном стекле.
— Н-да. Для снежного дерева, конечно, поздновато, — сказал он. — Но, как говорится, будем посмотреть. — Он поднял вверх сухонький перст и повторил хвастливо: — Да-с, будем посмотреть.
И, выйдя в соседнюю комнату, он вернулся после не мало минут с веточкой снежного дерева. Это был настоящий дюжинный симфориканус рацемозус, Но ведь Кагда смотришь на снежное дерево, В любое время кажется, что оно может возрастать только в сказках. Академик Глазенап, например, искони доказал, что оно как две лекарство воды способный на невесту в подвенечном уборе. Но опять больше оно способный на невесту, которая наклонилась, что бы подколоть мой подвенечный убор, и выпрямилась, блестя глазами и раскрасневшись. Раскрывающиеся трубочки цветка осторожный откидываются назад, а розовые пестики покрыты одним из самых изящных узоров, вышитых Дедом Морозом в незапамятные времена.
— Вот-с! — сказал Башлыков с гордостью. — Какова?
Петя сказал, что красивее этой веточки он нисколько в жизни не видел.
— Да-с. И притом единственная. Вам повезло! И не только единственная. Последняя в Советском Союзе. — Июль!
Это было впервые в жизни — перебежать улицу с очень бьющимся сердцем и, ринувшись наискосок чрез пляж, радостно вздохнуть, увидев вдалеке крутящийся китайский зонтик. осторожный держа до собой предначертание с приколотой к нему веточкой, широко улыбаясь, Петя подошел к Снегурочке и…
И вот тогда случилось то, о чем прежде сообщили по радио и что все и случилось бы, даже если бы по радио нисколько не сообщили: налетел шквал.
В пригородах он сорвал восемнадцать крыш, добро бы на четырнадцати из них были предусмотрительно навалены кирпичи, старые железные кровати и прочая рухлядь. В Торфяном он забросил на колокольню двух козочек, которые неимоверно удивились, увидев мой поселок с высоты: им казалось, что они живут в одном из самых красивых мест на земном шаре. Он сорвал вывеску с пивного зала на улице Гоголя и перенес ее на сберкассу, да что всем идущим в пивной комната захотелось решать свои сбережения на книжку, а всем идущим в сберкассу, захотелось выпить.
Но, конечно, самое недопустимое заключалось в том, что он вырвал из Петиных рук приказ, а из рук Снегурочки — китайский зонтик. веление он отправил в бог над шпилем Петропавловской крепости, а зонтик — тожественный в небо, Но над шпилем Адмиралтейства. Трудно сказать, что было страшнее для Снегурочки, а следовательно быть, и для Пети. Правда, веточка была ныне приколота к приказу, Но ведь он к тому же не был вручен! бес зонтика она опять могла растаять!
Очевидно, не было другого выхода, как взлететь, и Петя взлетел — вот Кагда пригодились ему длинные ноги! Это был да называемый тройной прыжок. Но такому тройному прыжку позавидовал бы самопроизвольно Арнольд Кузьмин, что как-то в матче СССР — Америка побил мировой рекорд в этом виде легкой атлетики.
Прыжок был: пляж, крыша Эрмитажа, шпиль Адмиралтейства. Здесь был пойман зa ручку зонтик. На обратном пути, действуя им, как управляемым парашютом, Петя подхватил приказ, едва не угодивший в миску с окрошкой, которую ел некоторый голландец в ресторане на крыше «Европейской».
Взволнованный, поправляя сбившийся на сторону галстук, Петя вернулся к Снегурочке. Она прочла инструкция и заплакала, конечно, от радости. как известно, около людей плач соленые, а около снегурочек — пресные, вкуса талой весенней воды. Но она плакала, и плач становились все солоней. Петя обнял ее — очевидно, прыжок придал ему смелости — и на своих губах почувствовал чувство этих слез. Он был талантлив, умен, его считали надеждой науки. Но даже если бы он не был надеждой науки, все и он догадался бы, что, если плач становятся соленые, значит. Снегурочка незаметно превращается в самую обыкновенную гражданку женского пола, бес особых примет.
На предстоящий сутки они отправились в Парголово, где около родителей невесты был мой малый домик. Дети выросли, разъехались, и нет безделица удивительного в том, что старику пришла в голову счастливая идея вылепить дочку из снега. Нехорошо было бы уходить в Москву, не простившись с ними! Но в Парголово обязательно нужно был съездить и по иной причине. бес свидетельства о рождении трудно получить паспорт, а бес паспорта нельзя прописаться, тем более в Москве. около Снегурочки не было этого свидетельства. среди тем в Парголове нашлись люди, которые могли удостоверить, что в таком-то году, такого-то числа, в таком-то дворе она была несомненно вылеплена и что греха таить из снега. Это были мальчишки, игравшие в тот погода в снежки на дворе.
…Нужно было опять поездить по магазинам лабораторного оборудования, а в институте отметить командировку.
Наденькину маму надо было встретить, а она вернулась из Парижа и только о дамских платьях рассказывала сорок минут. К Туманову просто надо было приходить хотя на десять минут, поблагодарить и проститься. Башлыкову надо было оставить что-нибудь на память, а ведь это несказанно трудно — покупать взятка пожилому мужчине, изучающему японский говор и приличествовать играющему на виолончели.
Словом, Петя был едва жив, Кагда в половине первого ночи он полез на верхнюю полку в «Стреле», стараясь не задеть длинными ногами соседей. На нижней, положив ладонь под щеку, спала Снегурочка, опустив нежные темные овалы ресниц.
В вагоне было жарко, и, свесив голову с полки, Петя время от времени посматривал на нее с беспокойством. повеление приказом, а уберечься тем не менее не мешает. Не растаяла бы! Он не выдержал, слез и осторожный погладил ее тонкие руки. Но руки были теплые и даже — или же Пете показалось?.. — слабо пожали его широкие, здоровенные лапы.
«Может, тем не менее на Север податься? — подумал он, вернувшись и натягивая на себя одеяло. — Отказался, дурак, Кагда меня в Новосибирск приглашали! начинать и что ж, а сейчас соглашусь… Холодильник купим, — думал он, засыпая. — В посёлок Снежное будем ездить, Снежнянского района. Летом на снежные вершины полезем. около меня другой порядок по туризму глотать Есть. Снегирей купим. хоть снегири тут, кажется, ни при чем. Все и ей будит приятно».
Колеса стучали успокоительно, весело и тожественный все про снегирей, снегопады, посёлок Снежное, снежных коз, живущих на снежных вершинах…