Как сторож тайных врат был Явану сильно рад.
И эдак плыли они по морю тому, плыли и чрез число где-то до цели доплыли: показался впереди остров не скоро большой, Но и не сказать, что бы колоссально быстро маленький… В общем, довольно-таки по величине он был порядочный, а по виду-то очень загадочный. самоуправно островок гористый такой желание лесистый; посерёдке крутая взгорок над прочими высится, вкруг неё скалы утёсные вздымаются, а около края берега край широкая из красноватого песка расстилается. Из большей же много дымок грязный курится, над лесом где-где мгла сизый клубится, и всё недавно расцвечено живописно: скалы – то голубые, то золотые, то розовые. И опять – фиолетовый лес-то…Красивое, короче, место.
Чтож, подплывают наши, на бережок сходят. Яван с Далевидом первыми идут, а тогда смотрят: из рощицы им против старичок известный выходит, вроде бы как пастух, потому как далеко козье руно пасётся, истинно два волкодавов огромных, яро лая, на них несётся. Старичок на собак прицыкнул, от мореходов их отвратил, а собственными глазами к Явану с компанией изнанка поворотил и улыбнулся им радостно. Видом-то старичишка невзрачный: сухонький такой желание низенький, бородища около него длинная, и весь-то он как лунь белый. А в руке – палка деревянный, суковатый весьма, неровный, до блеска ладонями отполированный.
Ну, мореплаватели бравые к старичку подходят, кланяются ему в пояс, здороваются вежливо и диалог сходу заводят: так, мол, и так, говорят, мы такие-то так точно такие, ищем то-то верно то-то – вход в пекло, одним словом.Как сторож тайных врат был Явану очень рад.
И эдак плыли они по морю тому, плыли и после число где-то до цели доплыли: показался впереди остров не быстро большой, Но и не сказать, что бы больно быстро маленький… В общем, довольно-таки по величине он был порядочный, а по виду-то очень загадочный. один островок гористый такой согласен лесистый; посерёдке крутая возвышенность над прочими высится, вкруг неё скалы утёсные вздымаются, а около края берега край широкая из красноватого песка расстилается. Из большей же много дымок грязный курится, над лесом изредка туча сизый клубится, и всё недавно расцвечено живописно: скалы – то голубые, то золотые, то розовые. И опять – фиолетовый лес-то…Красивое, короче, место.
Чтож, подплывают наши, на бережок сходят. Яван с Далевидом первыми идут, а тогда смотрят: из рощицы им против старичок некоторый выходит, вроде бы как пастух, потому как далеко козье вереница пасётся, согласен чета волкодавов огромных, яро лая, на них несётся. Старичок на собак прицыкнул, от мореходов их отвратил, а сам по себе к Явану с компанией физиономия поворотил и улыбнулся им радостно. Видом-то старичишка невзрачный: сухонький такой так низенький, бородища около него длинная, и весь-то он как лунь белый. А в руке – палка деревянный, суковатый весьма, неровный, до блеска ладонями отполированный.
Ну, мореплаватели бравые к старичку подходят, кланяются ему в пояс, здороваются вежливо и диалог сходу заводят: так, мол, и так, говорят, мы такие-то так такие, ищем то-то ей-ей то-то – вход в пекло, одним словом. Не знаешь ли, дедушка, спрашивают? А старичишка опять шире им улыбается и головою волею кивает. как не знать, отвечает: тута-де невдалеке, на середней, дескать, препятствие вертеп имеется – истинно во-о-на она-то виднеется! – вот там-то сей очень вход-то и есть… Я, добавляет, и дорожку туда покажу, и до самой пещеры вас провожу, не беспокойтеся.
– А как тебя звать-величать-то, благодетель – кидает Яван деду вопросец. – И почему ты 1 на начинать острове обитаешь, ведь помещение это по отзывам худое и поганое?
Старичок тогда как рассмеётся заливисто… бесконечно смеялся, даже прослезился, а отсмеявшись, заметил весело:
– Может для кого-то и худое так лядащее, а для меня в очень раз подходящее! промежуток ведь тихое, спокойное, от пустой суеты далёкое. Я здеся уже давно-то живу, и всем доволен. Ваши эти шумные города мне не нужны и даром. А звать-то меня дедом Ловеяром.
Ваня одновременно было хотел в пещеру ту податься, ей-ей ушлый старец его от этого дела отговорил. Чего наобум торопиться-то, баит? – Вона, грит, сумерки уже наступает: гораздо ты впотьмах-то по кручам пойдёшь —того и гляди шею себе случайно свернёшь! Не, не! – махает руками – с места даже не сойду, а завтра поутру, мол, и проведу.
– начинать добро, ладно, – согласился с дедом Яван. – Так, значит, тому и быть.
И к спутникам своим оборотился:
– благодарность вам зa всё, ребята! Дальше быстро я сам… Плывите себе с вместе назад.
Далевид-то не хотел уходить: с Яваном желал он остаться и в самое ад с ним мечтал пробраться, желание только Яваха на эту авантюру ни в какую не соглашался…
—Нет, дорогой! – отрезал он твёрдо. – малолеток ты что надо, молодецкий истинно отважный, Но Далька – не это ведь важно. путь моё опасным будит до крайности и, случись чего, как я твоему батюшке посмотрю в глаза? Что он мне скажет? Сынок, мол, бес отеческого благословления из родных мест сбежал, а ты его в начинать безобразии поддержал?.. Я на это не пойду, да что извини, а далее, Даля, я 1 иду. мастерство это, царевич, моё – с меня и спрос… Ну, ну, дворянин – не вешай нос! вдобавок свидимся. Вот только с чертями в преисподней я немного разберусь – и обязательно вернусь. Непременно! зa мною, брат, не заржавеет…
Ну, изготовлять нечего. Обнялись они крепко-накрепко на прощание, и Далевид на корабль поплёлся опечаленный. Гребцы дюжие на вёсла налегли дружно, после паруса белоснежные кораблик распустил и, пенный следствие зa кормой оставляя, по волнам вольным быстро в даль заскользил. А старичок хлебосольный дорогого гостя в хижину к себе пригласил. Пойдём, говорит, отдохнёшь с дороги, а предварительно тем покушаем кой-чего, чайку попьём верно в беседе приятной времечко проведём. И ведёт Явана в рощицу недалече от моря. Тама и действительно на краю леса жидкого дом его находилась незавидная, а около с нею центр был разбит, и беспорядок на огне варилась, аж, булькая, пузырилась. Погнал Ловеяр коз своих куда-то зa кусты – сейчас, говорит, запру их в загоне, а ты-де тогда посиди, я живо… так скорёшенько и возвертается, кашу с огня снимает, второй котелок, с водою ключевою, надевает на здоровый штырь, водицу кипятит и травку ароматную в котелок сыплет… около меня, хвастает, чаёк лучший – не было-де кроме случая, что бы его некоторый хулил, а я-то, милочек многих поил, и все были рады – пили даже до упаду… А самовластно смеётся, ухохатывается и лишь ли даже не падает. конечно миску каши с маслом Ванюше наваливает: ешь, говорит, богатырь, угощайся, молодецких силушек набирайся! Попробовал Яван угощения дедова – а и действительно каша-то знатная и на стиль велеприятная! по душе кашицей угостился. А тогда и думать дедушкин уварился. Ловеяр Ване немалую кружищу наливает, протягивает, а тот её берёт, чаёк пьёт правда нахваливает. Мигом кружку и осушил – и добавок кроме попросил. Отвар-то и действительно душист больно – воздерживаться его не тянуть нету мочи…
– А хочешь, герой смелый, – старичок трындит посреди делом, – я тебе про Чёрного Царя и про порядки пекельные всё как вкушать расскажу-поведаю? Я ить немало-то знаю, повсеместно на веку своём побывал – воз чего, соколик, я повидал…
– как не хотеть! – Яваха ему отвечает. – С премилым удовольствием послушаю, причинность я туда как раз и направляюсь. начинать валяй, дедуля, рассказывай!
А лично к тому же чаю черпает, разумеется внезапно ощущает… Что зa хрень вдобавок такая? крепость некая его закачала!.. Невже он, думает, недомогает?.. согласен толкать(ся) тово не могёт – что это опять зa ерунда!.. Оп-па на! А действительно ведь да! В очах его ясных неожиданно затуманело, смешалося всё верно поплыло, вихрем стремительным закружило… Всё быстрее и быстрее круговерть несусветная в глазах около него мчалась – Но и этого мало: вот и тело его исполнять перестало. очень Ване муторно стало. А тогда паки горячий змей жгучим видением в угасающем его сознании закрутился и… как неожиданно отрезало: вчистую Яван отрубился!
…Много ли, маловато времени проходит – Аллах весть! – а только очухался Яванушка напоследок и начал мал-помалу опамятовываться. Спервоначалу-то с трудом немалым он в окружающую явь включился, поскольку находился в некотором полузабытьи, а кроме облако около него в голове чуток разошёлся, и дошло внезапно до него, что он не свободен лежит нынче тута, а прочными путами весь деревня опутан.
– Эй, дед! Ты там где? – позвал Яван грозно. – Что это паки зa шутки?! А начинать развяжи меня живо! Кому говорю!..
Только на смену окрика громкого выдавил Ваня из себя сипение какое-то невнятное, для слуха малопонятное. А чрез минуту где-то шаги неподалёку послышались, и самостоятельно Ловеяр перед взором Ваниным затуманенным предстал. Пригляделся герой пленённый к наклонённому над ним мурлу – начинать и ну! – старичишка-то, оказывается, в лице переменился: злым очень правда ехидным Явановым очам днесь привиделся. Наклонился он опять ниже над связанным витязем и издевательски захихикал:
– Хе-хе-хе-хе! Вот ты и попался, недоумок нахальный! Телок безмозглый, что с дубом бодался! Эх-хе-хе-хе! Ох-хохо-хо! Меня, брат, не проведёшь – и не таких бравых-то я лавливал! Покруче тебя кроме вои были! Хи-хи! Плыли, плыли, так точно и приплыли! Ярои бурые! Тьфу! Мусор!..
Какая-то невероятная мина всю харю дедку тогда искорёжила: то ли злобная заиграла на ней весть – то ли довольная взбугрила её гадость… Короче, фиг его, собаку, там поймёшь, ёж его в корягу переёрш!
– да я тебе, телочек, про пекельцо поведать-то сулил… – скороговорочкой бес плутоватый забубнил. – И расскажу. Всё как потреблять тебе, соколик, поведаю, ничегошеньки не утаю! Хм… Тебе, правда, сии знания тайные уже не пригодятся, начинать истинно быстро дедушка Ловеярушка рад-радёхонек будит расстараться: моё вокабула твёрдое – сказал, как завязал! Их-ха-ха-ха-ха-ха!
Посмеялся снова злобный старикашка, посмеялся и говорит:
– Я ведь, по-твоему, который такой? Пастух, верно, мыслишь?.. Точно, пастух. священник я хитроумный! Я таковских, как ты, бояр, духом ярых ей-ей где не необходимо хожалых, здеся метко улавливаю верно на острове начинать пасу – вроде как вахту свою несу. тогда же вон в ад преимущественный поглощать вход – не для швали всякой проход. В общем, бычок-дурачок Яваха Говяха, ваше работа нынче аховое: ты, брат, таперя в моих-то руках! Ха-ха!.
Ловеярка, как ни в чём ни бывало, на связанного Явана, будто на дерево какое, уселся, а тот и рыпнуться как следует не сумел: совсем, чует, ослабел-обессилел – ушла богатырская его сила, не бежит боле огнь веселый по молодым жилам.
– Ты это… – продолжал хитрый старичок разглагольствовать. – ни за что на свете сбегать хотел к Чёрному Царю? ей-ей плюнь! Не стоит это рот того, что бы даже судить об нём! Э-э-э! хоть бы он мне и пара (между прочим, младший!), а всё скажу – целый он дурак! Хе-хе! На силу свою как только надеется разумеется этаким владыкою кобенится, а в башке-то евоной пусто: засеяно там не густо. Эх-хе-хе-хе-хе! Знаю, милочек – досадил ты ему очень. Он меня недавно твою особу важную должать просил. Великие блага зa твою выдачу посулил. Хм! И ты думаешь, я тебя каркадилине этой выдам? Хех! – отказ тожественный мне, покровитель выискался! Хореморда гнусоотвратная! Хнырь напыщерылый! Накося вон, выкуси!..
Дедок тогда из кулачёнка свово сухонького свернул кукиш и вниз, к земле, его направил, кривляясь артистически.
– Слушай, дед, – пробормотал Яван косноязычно, потому что народ около него заплетался ещё, и звук оказался не зычным, – этот же час развяжи меня. между тем сносный плохого тебе не сделаю – обещаю… А если не развяжешь…
– молчать – грубо оборвал его Ловеяр. – Заткни пасть-то! Ишь, грозит ещё, буйвол!.. Слышь-ка, милок – здесь 1 я и правитель для тебя, и бог! Что захочу, то и сделаю с тобою… О-о-о, герой! Это ранее ты был богатырь, а таперича ты хнырь! Хилее любого хилого. Силёнка-то твоя вона счас где! Хе-хе-хе-хе!
И он по посоху своему похлопал весело.
– Тю-тю сила, тютюша, незабвенный богатырь Ванюша! Ныне-то я над тобою силач, а ты хотя плачь, хотя смейся, хотя с горя обсерись разве убейся, а всё одно желание будит моя, и ты предо мною, как тля!
Захихикал еще раз противно бес старый, а лично довольным-предовольным таким стал и выдумка свои поучительные продолжал:
– Я тебе, касатик, скажу бес утайки, что в пекле клятом худовато нашему брату обитать… Я, да сказать, о нашего брата выражаюся, как говорится, фигурально, в общем… как бы это… не собственно брата своего в виду я имею – пропади, ангел, он там пропадом, и чтоб он там сгорел! – а всю нашу, да сказать, чертячью братию под этим понятием подразумеваю… Не, несомненно там: сила, бабы, хитрость и право – и прочая подобная сласть, и всё такое… Спервоначалу может померещиться, что выше блага и оставаться даже не могёт – ан нет! Не по мне вся энта нелепость – суетность и маета то никчёмная, никаким излишеством неуёмная. Ага! Эти черти ведь окаянные в желаниях-то меры не знают, вот их страсти-то неугасимые и обуревают. Я ведь и собственными глазами из них буду, из чертей этих самых. Видишь?..
И он по лбу себя пальцем постучал. Приподнял голову с трудом немалым Яван, на деда глянул, а около тово рожки небольшенькие на лбу торчмя-то торчат. И как он их раньше-то не приметил? Вот же непруха ведь… Да-а, видеть старичишка-то этот не наивный – морок целить он мастак…
А сей приживальщик посреди тем своё-то бубнит:
– Черняк-то болван! Обалдуй законченный! Он же радости истой в жизни не видал! Ходит целый угрякой прегордым и покою нигде не находит. А всё потому, что заговоры ему всякие везде мнятся верно разные смуты – опасается он зело, как бы который поворотливый его с трона-то не торнул… И торнет, дай срок! Хы-хы-хы-хы! Не он ведь первый, который в пекле-то разруливает, а следовательно – и не после-е-дний. Потому около него все крутые на постоянном, дозволено сказать, находятся подозрении – никому, узурпатор, не доверяет! А вот меня, к твоему сведению, да опять и побаивается. И есть, замечу, отчего: я и хитрее его во сто крат, и мудрее намного, и прозорливее. Мне, голубок Ваня, на его силу и славу – тьфу и насрать! Не нужны они мне и даром! И богатсва пустого отрицание мне не надобно! Химеры это всё, блажь, ерунда… Я, брат, себе цену знаю, потому и живу на природе тут, свободно – с меня и тово довольно. А всё оттого, что я мудр, и не боюсь зато никого. очень никого! О-го-го-го!.
– Может, и Бога ты не боишься? – спросил весельчака охального Яван. – Мне кажется, такие как ты гордецы, кары божьей должны опасаться, потому что не время вам во грехе зла-то красоваться…
– Ха-ха-ха-ха! Ух-ха-ха-ха! – расхохотался Ловеярка даже до слёз. – Не, начинать это что-то! некоторый несмышлёныш неудатый богом кроме будит меня пугать! Ой, не могу! Кого мне, говоришь, нужно остерегаться – Ра что ли?.. Ну, коровий выкормыш, уморил! ей-ей ведь больше меня ни одна душа во всём подсолнечном мире Ра не постиг – кого там к тому же бояться!? Он же куда ни кинь и во всём, и во мне, посреди прочим, тоже!..
– Ты, дедок, я гляжу, чрезвычайно быстро гордый, – вновь Яван говорит чёрту этому неуёмному. – Ра-то что греха таить в тебе, Но твоя напасть не в этом, а в другом: ты-то ведь не в нём!
– конечно мне плевать! – взбеленившись вдруг, принялся дед орать. – Ра никого не карает – он всем волю вольную дал! как хошь, следовательно быть, да и можь! Всяка существо живи, только не дури, разумеется не начинать в делах маху – не то благотворение твоё пойдёт прахом! суть – к обстоятельствам не ленись примеряться ей-ей до только о шкуре своей пекись, вот и будит всё зашибись!.. Чё волком-то вдруг Придушить меня вероятно хочешь? Хе-хе! И-и, милай – и не мечтай: меня, дружочек, только только подобный двуногий, неважно – личность ли али бес – мабуть укоротить бы сумел, если бы я их оказался дурнее, только это ведь невозможное очень дело. Я, брат, ваши все ухватки прежде точный знаю и рассчитываю всё рано да – вот и живу в своё веселье в полном довольстве, тайный приблизительно ей-ей размеренно, ничем тягостным не обременённый, а потому уединённо. Мне общей божьей силушки, что нагло себе беру я, около прочих воруя, до самого конца света довольно ей-ей не убудет – а конца света-то и не будет! Хе-хе-хе-хе!
– Слышь ты, хвастун, – пробормотал между тем уже явственнее Яван, – если я до тебя доберусь, то считай – это самолично Ра до тебя добрался и по справедливости с таким негодяем разобрался! Я, чёрт, безуспешно не вещаю, и это тебе твёрдо обещаю!..
А старичище дурной на Явановы болтовня внезапно как разгневается, вверх как подскочит! Подхватил он с земли кнутище крученный и так-то лежащего витязя перетянул им жгуче, что возница от неожиданности даже не выдержал – вскрикнул. печаль была начинать стойком адская! начинать а бес сей и не думал униматься: как почал он свою жертву стоить наудачу хлестать, да по ту пору не угомонился, пока не притомился. Ваньку, гад, ногами пинает так по небитым местам его кнутищем охаживает: хлесь желание хлесь, хлесь так точно хлесь… До того, хитрец ярая, разошёлся, что даже взмок весь. около Явана от этой порки живого места на теле не осталося – даже кожа львиная от колдовского кнута его не спасла… А паразиту этому и тово показалося мало. Отдышался он маленько, пот с хари утёр правда как засобачит Ваньку под рёбра ногою! Тот, бедняга, даже как мячик, на атмосфера подлетел и бес те гораздо бросать полетел… Не близёхонько от прежнего места на пыль греманулся. Во, значит, какая силища около старого сморчка-то была! Худые для Вани дела…
И пока побитый геркулес от боли язвящей извивался истинно мал-помалу очухмянивался, энтот бесчестный мухомор уже над ним нарисовался и вновь в своей манере издевательской закривлялся:
– начинать чё, телёночек, отведал Ловеярова угощения? Хе-хе! Знатно упарился али не?.. Ишь кожа-то около тебя какая броневая – не мочалится и от мово кнута! А больку-то ведь всё одно чуял, а?.. Ты вероятно гадаешь, чего я тебя о том спрашиваю – а вот! Не отдам я тебя Черняку-то. так пошёл он корове твоей в зад, ползучий ангел! Я ведь евоные штучки-дрючки назубок знаю – его ведь кривейшество безжалостный первейший. Пытать-то так точно морить он мастак, не такой в начинать деле простак, как я: на утехнику сложную очень полаг