Давным-давно, во времена нищеты и голода, по всей стране водились волки. И вот некогда на место Капелу пришел волк и напал на овец. Проснулись утром хуторяне, глядь, а курчавые овечки и ласковые ягнятки лежат на лугу мертвые, и совершенно разбрызгана кровь — всех волк загрыз, ни одной не оставил. Худшего несчастья для бедных людей возможности нет и представить. Ах, как горевали, как плакали обитатели Капелы! как проклинала вся округа кровожадного убийцу! Мужики собрались и с ружьями, с ловчей сетью отправились на охоту, выгнали зверя из логова и поймали в сеть. Там волку и гибель пришла. справедливый ему, злодею. Не будит больше овец губить! желание только плохое это утешение: пропали овечки — обратно не воротишь! Ужасное печаль случилось в Капеле.
Больше всех горевали двое: дедушка верно внучка Стина-Мария, очень допотопный и самая малая из обитателей Капелы. Сели они на пригорке позади овчарни и заплакали. сколь раз они любовались отсюда овечками, которые паслись на лужайке, и В любое время все было тайный и спокойно, никаких волков в помине не было.Давным-давно, во времена нищеты и голода, по всей стране водились волки. И вот некогда на место Капелу пришел волк и напал на овец. Проснулись утром хуторяне, глядь, а курчавые овечки и ласковые ягнятки лежат на лугу мертвые, и совершенно разбрызгана кровь — всех волк загрыз, ни одной не оставил. Худшего несчастья для бедных людей возможности нет и представить. Ах, как горевали, как плакали обитатели Капелы! как проклинала вся округа кровожадного убийцу! Мужики собрались и с ружьями, с ловчей сетью отправились на охоту, выгнали зверя из логова и поймали в сеть. Там волку и гибель пришла. заслуга ему, злодею. Не будит больше овец губить! истинно только плохое это утешение: пропали овечки — обратно не воротишь! Ужасное скорбь случилось в Капеле.
Больше всех горевали двое: дедушка ей-ей внучка Стина-Мария, настоящий древний и самая малая из обитателей Капелы. Сели они на пригорке позади овчарни и заплакали. сколь раз они любовались отсюда овечками, которые паслись на лужайке, и В любое время все было тихомолком и спокойно, никаких волков в помине не было. Все лето отдельный число дедушка и внучка приходили сюда: дед грел на солнышке старые косточки, а Стина-Мария строила между камней игрушечные домики и слушала дедушкины рассказы. Дедушка тьма сказывал такого, про что знают только старые люди. Про хульдру — чешет хульдра золотым гребешком свои длинные волосы, а сама спину закрывает, потому что сзади она пустотелая; и про эльфов сказывал дедушка — к эльфам вблизи не подходи, эльф дохнет на тебя, порчу наведет; паки сказывал дедушка про водяного — водяной живет в речном омуте и на арфе играет; от дедушки узнала Стина-Мария про троллей — втихомолку бродят тролли в лесной чаще; и про подземных жителей — эти прячутся в глубоких норах, и даже и псевдоним их мочь говорить вслух. Обо всем этом и толковали дедушка и внучка, сидя зa овчарней, — архаический верно ничтожный В любое время побратанец к другу тянутся.
Иной раз дедушка говорил Стине-Марии заветный стих, такой же древний, как место Капела:
Стук-стук-постук!
Для овечек толстый луг.
Сколько было — столько есть.
Тучек на небе не счесть.
В осторожность этим словам дедушка ударял посохом о землю, а под крышка подымал его над головой, что бы Стина-Мария поглядела, как в вышине пасутся тучки; поэтому, дескать, небеса хранят всех овечек и ягнят, которые живут в Капеле.
Но ныне дедушка со Стиной-Марией пара плакали, потому что ныне ни под каким видом невозможно было говорить «сколько было — столько есть», овечки погибли все до единой, и небеса, хотя и пасутся на них тучки, не уберегли земных овечек и ягнят от волка.
— если живы были овечки, мы бы их завтра стригли, — сказала Стина-Мария.
— Да, если живы были овечки, — вздохнул дедушка, — мы бы их завтра стригли.
Стрижка овец была для Капелы праздником. Конечно, для овец и ягняток никакой радости в этом не было, зато радовались Стина-Мария с дедушкой и все остальные обитатели хутора. прежде на гора около овчарни притаскивали большую бельевую лохань, после доставали большие овечьи ножницы, которые в остальное время висели на стене в сарае, а мама Стины-Марии выносила из дому нарядные красные ленты, которые она соткала своими руками, — этими лентами овцам опутывали ноги, что бы не разбежались. Потому что овцы трусили и не хотели лить в лохани, им не нравилось, Кагда их связывали и переворачивали вверх ногами, им неприятно было прикосновение холодных железных ножниц. И они очень не желали уходить со своей мягкой, теплой шубой для того, что бы обитатели Капелы могли исполнять себе зимнюю одежду. Овцы напропалую блеяли около дедушки на коленях, не понимая, зачем их стригут. Дедушка В любое время по своему произволу стриг овец, ни один человек не умел да метко управляться с ножницами. А покамест дедушка стриг, Стина-Мария держала голову ягненочка и пела ему песенку, которой выучилась около дедушки:
Ох ты выше- ягненок,
Бедненький малыш!
Ах, бедные ягнятки! То, что с ними в настоящее время случилось, было гораздо страшнее. Волчьи болезнь злее, чем ножницы, а лить собственной кровью, конечно, значительно хуже, чем удовлетворяться в громоздкий лохани.
— ни в жизнь уж, наверно, не будит больше овечьей стрижки в Капеле, — сказала Стина-Мария.
Но, как говорится, поживем-увидим…
Наступил вечер. Дедушка уже отправился почивать в свою каморку, Но внезапно спохватился, что забыл где-то мой посошок.
— Остался, поди, быть зa овчарней, — сказал дедушка. — Сбегай, внученька. правда смотри, поторопись, что бы похлебку бес тебя не съели.
Дело было уже к осени, и Кагда Стина-Мария пустилась бегом зa дедушкиным посохом, на дворе начинали сгущаться сумерки; совершенно было тихо-тихо, нигде ни шороха. Странное смак охватило девочку, ей неожиданно сделалось больно страшно. Вспомнила она тогда все, что слыхала про хульдру и троллей, про эльфов и водяного и про подземных жителей. И исходная точка ей всякое мерещиться. Скирды содержание в место чернели да угрюмо! никоим образом это тролли? немедленно подкрадутся неслышными шагами! Вот плавают над лугом пряди вечернего тумана. Нет! Это эльфы тайный слетаются все ближе, что бы умирать на девочку и навести порчу. А хульдра в лесу! Не она ли затаилась между деревьев? да и зыркает огненными очами на девочку, которая вздумала одна тащиться между ночи! А что затевают подземные жители? Те, кого мочь именовать по имени?
Но зa овчарней на пригорке, на том месте, где сидел дедушка, нашелся его посох. Стина-Мария подняла его с земли и, еле-еле почувствовала в руке гладкое дерево, как одновременно перестала бояться. Присела Стина-Мария на камушек и опять окинула взглядом пашня и луг, дрова и усадьбу. Увидала девочка, что в место стоят скирды, из которых после намолотят хлеб, увидала, как на лугу, колыхаясь, подымается вечерний туман, как чернеют в лесу деревья, увидала, как светятся в доме окошки, озаренные изнутри приветливым пламенем очага: и всё это — милая, родная Капела — тогда быстро все страхи Стины-Марии действительно рукой сняло.
Даже камень, на котором сидела Стина-Мария, был частью Капелы. Лисьим камнем называл его дедушка, потому что под камнем в земле была дыра. Дедушка говорил, что это — лисья нора, Но ни один человек на хуторе уже не помнил, что бы тогда некогда водились лисы. Стина-Мария подумала про лису, вспомнила про волка, Но нимало не испугалась. Она подняла дедушкин палка и постучала по земле, как как дедушка. А после взяла и сказала старый стих, такой же старый, как место Капела:
Стук-стук-постук!
Для овечек толстый луг.
Сколько было — столько есть.
Тучек на небе не счесть.
И внезапно в тот же миг вещь произошло. Откуда ни возьмись, появился до Стиной-Марией малый человечек, место сумеречно-серый и смутный, как вечерний туман. И глаза около него были старые-престарые, как почва и камни; и крик был старый, как звук воды в реке или же шум ветра. Старичок заговорил да тихо, что Стина-Мария едва различала его слова.
— Кончились все овечки, — бормотал он, — кончились овечки, и Стук-постук кончился. Не будете говорить около нас над головой. Кончились ваши овечки!
После этих слов Стина-Мария поняла, что предварительно нею стоит 1 из подземных жителей. И тогда ей следовательно да страшно, да страшно, как отроду еще раз не бывало! Она не могла ни болтовня сказать, ни пальцем пошевелить — да и застыла, сидя на камне, и только слушала шум и бормотание.
— Сама говоришь: «Сколько было — столько есть»! И вот и нету около тебя овец, были согласен сплыли! Мы видали ночью, как их волк всех придушил. Но если ты обещаешь, что не будешь работать Стук-постук, о ту пору я дам тебе новых овец.
Стина-Мария вся дрожала от страха, Но услышав, что ей дадут новых овец, одновременно перестала дрожать:
— Ты и действительно дашь мне новых овечек?
— Дам, если сама зa ними придешь, — ответил невежда человечек.
Не успела Стина-Мария опомниться, как человечек снял ее с Лисьего камня лже- пушинку, откатил утес в сторону, а после подхватил девочку, и они провалились в тусклый подземный лаз, такой длинный, что, казалось, конца не будит этой дороге, она тянулась, точный долгая черная ночь, и Стина-Мария подумала: «Вот быстро ни в жизнь не видала таких лисьих нор. Верно, очень моя пришла!»
И вот она очутилась в подземном царстве. Там, где дремлют окутанные сумраком дремучие леса, где метель отродясь не колышет ветвей, где створожившийся туча неподвижно висит над сумрачными водами, в которые николи не заглядывают ни солнце, ни луна, ни звезды — там всегда царит первозданная древняя тьма, и там в глубоких пещерах и гротах живут подземные жители. Но безотлагательно они все вылезли из своих нор и толпою теней окружили Стину-Марию.
Седой старичок, какой привел Стину-Марию в подземное царство, сказал подземным жителям:
— Мы дадим ей овец — столько, сколь около нее было. А ну-ка, овцы! что вас волк задрал — все идите сюда!
И тогда Стина-Мария услыхала, как зазвенели колокольчики, смотрит она и видит — выходят из лесу доброжелатель зa дружкой овечки и ягнятки. Только не беленькие, как в Капеле, а серые, и около каждой овцы зa отверстие подвешен полезный колокольчик.
— Забирай своих овец и возвращайся в Капелу, — сказал невежда человечек.
И тогда все подземные жители расступились, что бы пить Стину-Марию и ее овечек. И только одна женщина не сошла с дороги. Стала и стоит до Стиной-Марией — серая, как тень, и старая, как страна и камни.
И вот женщина-тень берет в руку русую косу Стины-Марии и шепчет:
— Какая ты беленькая, какая светленькая! красивый моя, солнышко! испокон веков я мечтала о такой девочке.
Потом женщина-тень ласково провела невесомой рукой по лбу девочки, и в тот же миг Стина-Мария позабыла все, что раньше любила.
Позабыла она про солнце, про луну и звезды, забыла визг родимой матушки, забыла название отчее, забыла милых братцев и сестричек, забыла дедушку, какой качал ее на руках, — никого больше не помнила Стина-Мария, вся Капела в 1 миг сгладилась в ее памяти. Одно только и запомнила девочка, что стала она хозяйкой овечек с золотыми колокольчиками. И начала Стина-Мария бранить овечек в дремучий роща на пастбище и править на водопой к сумрачному озеру, а самого маленького ягненочка она брала на руки и укачивала, напевая песенку:
Ох ты выше- ягненок,
Бедненький малыш!
Эти болтовня дитя помнила; а Кагда она пела, ей почему-то казалось, что и сама она напитки овечка, отбившаяся от дома, и иногда Стине-Марии случалось тут-то всплакнуть. Но она все про себя забыла и не знала, который она такая на самом деле. Ночевать дитя приходила в пещеру, где нить женщина-тень; Стина-Мария звала эту женщину мамой. Овечек она тожественный приводила на ночь в пещеру и укладывала храпеть около с собой, ей нравилось слушать, как в темноте позванивают их колокольчики.
Сменялись деньки и ночи, проходили месяцы и годы, а Стина-Мария все пасла своих овечек в сумрачном лесу, мечтала так пела песенки на берегу сумрачного озера, а время все шло.
Безмолвная согласие царила в подземном мире. Ни звука не слышала тогда Стина-Мария, за исключением собственного тихого пения согласен тонкого звона золотых колокольчиков; если что спорадически над сумрачным озером, гораздо она приводила на водопой своих овечек, вскрикнет в тумане какая-то птица.
И вот некогда сидела она в забытьи на бережку, глядела, как пьют овцы, и задумчиво черпала рукой воду. как неожиданно раздался такой грохот, что все совершенно вздрогнуло, всколыхнулись сумрачные воды; после раздался голос, такой громкий, что все деревья в сумрачном лесу приклонились к земле, и на все подземное государство прогремели старинные слова, такие же старые, как место Капела:
Стук-стук-постук!
Для овечек толстый луг,
Сколько было — столько есть.
Тучек на небе не счесть.
Стина-Мария вздрогнула и как проснулась.
— Слышу, дедушка! Слышу! Я — здесь! — закричала она.
Тут же она опамятовалась и все припомнила. Вспомнила дедушку, вспомнила гик родимой матушки, вспомнила слава отчее, вспомнила, который она такая, и поняла, что ближний палата ее на хуторе Капела.
И вспомнила Стина-Мария, что она живет в плену около подземных жителей в том темном царстве, где не светят ни солнце, ни луна, ни звезды. И вот пустилась Стина-Мария бегать со всех ног, а овцы и ягнята зa ней; казалось, что серая речка течет следом зa Стиной-Марией по сумрачному дремучему лесу.
А подземные жители, услыхав шум и крикливый голос, вылезли из своих пещер и гротов и злобно зашептались, а глаза около них почернели от злости. Все смотрели на Стину-Марию и бормотали все громче и показывали пальцем на девочку. И тут-то невежда старичок, что привел сюда Стину-Марию, кивнул головой.
— Пускай поспит в сумрачном озере, — пробормотал он. — Не будит нам тишины и покоя, пока ее качество живет в Капеле. Пускай она поспит в сумрачном озере.
И единым духом же подземные жители, как тени, обступили Стину-Марию, и схватили ее, и повлекли к озеру, над которым стелился створожившийся туман.
Но тогда женщина, которую Стина звала своей мамой, внезапно как закричит во деревня голос! ни один человек снова не слыхал в подземном царстве такого крика.
— красивый моя! — кричала женщина-тень. — Солнышко мое!
Она ворвалась в толпу и обхватила Стину-Марию своими легкими руками. Посмотрев на подземных жителей почерневшими от гнева глазами, она крикнула им срывающимся голосом:
— Только я сама, и ни одна душа другой, уложу мое малютка спать, Кагда настанет время!
Она подняла Стину-Марию на руки и понесла к озеру, все подземные жители стояли тихо и ждали.
— Пойдем, красивый моя! — бормотала женщина. — Пойдем, почивать пора!
Над озером клубился туман. еле-еле женщина вступила в него, он частый пеленою обвил ее и девочку. Но Стина-Мария заметила, как внизу под ногами блеснула вода, и с тоской подумала: «Ох ты выше- ягненочек, не видеть тебе больше Капелы!»
Но женщина-тень, которую Стина-Мария звала мамой, погладила ее легкой рукой по головке и шепнула:
— Беги вслед зa овечками, красивый моя!
И Стина-Мария очутилась очень одна, в густом тумане не следовательно было ни зги, только впереди звенели золотые колокольцы, и женщина шла зa ними. Колокольчики вели ее через темнота и туман, она шла долго-долго, сама не зная куда, и опосля долгого пути неожиданно почувствовала под ногами траву, короткую общипанную овцами травку, какая бывает на выгоне.
«Вот быстро не знаю, гораздо я попала, — подумала Стина-Мария. — Но травка тогда растет такая же, как около нас дома».
В тот же миг пары пал росою и дитя увидала месяц. луна светил над хутором Капела, он как раз выглянул за крыши овчарни. А на Лисьем камне сидел дедушка и держал в руках своих посох.
— Где же ты да продолжительно пропадала? — спросил дедушка. — Пойдем скорее домой, покамест похлебка не остыла!
Но тогда он замолчал. Потому что увидел овец. привлекательные белые овечки паслись на лугу сообща с малыми ягнятами, дедушка ясный разглядел их на лугу в свете месяца и услышал тонкий звук колокольчиков.
— Вот быстро правда, старость — не радость, — сказал дедушка. — около меня в ушах звенит, и я вижу овец, которых загрыз волк.
— Это не те овцы, которых волк загрыз, — сказала Стина-Мария.
Тогда дедушка посмотрел ей в глаза и понял, где побывала Стина-Мария. Тот, который побывал около подземных жителей, на всю питание остается меченым. Даже если ты пробыл там как столько времени, что надо, что бы похлебка сварилась и луна успел подняться над овчарней, знак все и останется около тебя на всю жизнь.
Дедушка поднял Стину-Марию на руки и посадил ее к себе на колени.
— Ох ты выше- ягненочек, — сказал дедушка. — что же времени ты пропадала, бедная овечка?
— громада месяцев и орава лет, — ответила Стина-Мария. — И если бы ты не позвал меня, я бы там и осталась.
Но в старых дедушкиных глазах светилась веселье при виде овечек. Он всех пересчитал и убедился, что их столько же, что сгубил волк.
— Похоже, что в Капеле за всем тем будут извлекать овец, — сказал дедушка Стине-Марии. — Похоже, что надобно мне с вечера наточить овечьи ножницы. Если, конечно, лунные овечки — твои.
— Мои они, чьи ж еще! — сказала Стина-Мария. — безотлагательно они беленькие, а были серые, Кагда мне их дали…
— Тсс. Молчок! — перебил дедушка.
— Дали те, кого невозможно величать по имени, — закончила Стина-Мария.
Месяц все выше поднимался над крышей овчарни и озарил своим светом луг, на, котором паслись овцы и ягнята хутора Капела. Дедушка взял мой палка и постучал по земле: «Стук-стук-постук…»
— Тсс! Молчок! — остановила его Стина-Мария. И шепотом, дедушке на ушко, сказала стих, кто был да же стар, как старый деревня Капела:
Стук-стук-постук!
Для овечек толстый луг.
Сколько было — столько есть.
Тучек на небе не счесть.