Давным-давно, в годы скудости и нищеты, хозяйничал по всей стране злющий волк. И вот раз ночью задрал он овец на хуторе Капела. Кагда утром жители хутора проснулись, все их мягкошёрстные овцы и нежно блеющие ягнята лежали на земле разодранные и окровавленные. В годы скудости и нищеты такое неудача было просто ужасающим. Ах, как плакали и горевали в Капеле, как яростно проклинали в окрестных хуторах злого волка, эту бестию, этого кровопийцу. мужики со всей округи взяли ружья, расставили для волка силки и начали облаву. Они выманили волка из логова и погнали его торчмя в силки. тогда он и нашёл свою смерть. ни во веки веков больше сей волк не задерёт ни одной овцы. истинно только жителей Капелы успение волка не слишком-то утешала: ведь их овцы были мертвы, и хуторяне по-этому сильно сокрушались.
Особенно же оплакивали свои потери пара из них: дедушка и Стина Мария — очень былой и очень мелкий жители Капелы. Они сидели на освещённом солнцем пригорке зa овчарней и плакали.Давным-давно, в годы скудости и нищеты, хозяйничал по всей стране злобный волк. И вот раз ночью задрал он овец на хуторе Капела. Кагда утром жители хутора проснулись, все их мягкошёрстные овцы и нежно блеющие ягнята лежали на земле разодранные и окровавленные. В годы скудости и нищеты такое неудача было просто ужасающим. Ах, как плакали и горевали в Капеле, как яростно проклинали в окрестных хуторах злого волка, эту бестию, этого кровопийцу. мужики со всей округи взяли ружья, расставили для волка силки и начали облаву. Они выманили волка из логова и погнали его стоймя в силки. тогда он и нашёл свою смерть. отродясь больше сей волк не задерёт ни одной овцы. конечно только жителей Капелы конец волка не слишком-то утешала: ведь их овцы были мертвы, и хуторяне по-этому очень сокрушались.
Особенно же оплакивали свои потери пара из них: дедушка и Стина Мария — очень вековой и настоящий небольшой жители Капелы. Они сидели на освещённом солнцем пригорке зa овчарней и плакали. А как зачастую сиживали они здесь верно весело поглядывали на овец, которые паслись очень рядом, на лугу, да спокойно, как никакого волка и в помине не было! Все деньки долгого-предолгого возраст проводили они здесь, дедушка и Стина Мария. Дедушка грел на солнышке свои зябнущие ноги, а Стина Мария строила из камней домики и слушала дедушкины рассказы о таких чудесах, о каких известно только старикам. Например, о лесовичке, которая чешет волосы золотым гребнем и около которой нет задней половины тела и внутренностей; об эльфах, которых нужно остерегаться, если не хочешь, что бы они наслали на тебя ветер и унесли неизвестно гораздо или же подвергли другим испытаниям; о водяном, чья искусство доносится ночью с речки; о троллях, что крадутся по тёмному лесу на мягких лапках, и о гномах, которые живут глубоко под землёй и которых во всеуслышание отрицание называть. об этом и говорили дедушка со Стиной Марией: ведь тот, который бесконечно ходит по земле и который только что ступил на эту землю, разбираются в таких вещах лучше всех.
Иногда дедушка даже читал назубок Стине Марии одно заклинание, такое же древнее, как их деревня Капела.
Тук-тук-тук! Та-ра-ра!
Столько же овец сегодня,
Сколько было их вчера,
Ну а забор овечья вот насколько высока!
И в сноровка словам дедушка ударял в землю своей палкой, а после поднимал её вверх, высоко-высоко, что бы наказывать Стине Марии, насколько высока эта магическая изгородь, защищавшая около них в Капеле овец и ягнят.
И вот сейчас дедушка со Стиной Марией сидели на своем любимом месте и плакали. Потому, что около них уже не было «столько же овец сегодня, сколь было их вчера», и потому, что бедные животные да заблаговременно лишились своей и бес тово короткой овечьей жизни, а паки потому, что овечья забор оказалась мало высокой, что бы защитить их от злого волка.
— А завтра мы стригли бы овец, если бы они были живы, — сказала Стина Мария.
— Да-а, завтра мы их стригли бы, — отозвался дедушка. — если бы они были живы!
День, Кагда в Капеле стригли овец, был счастливым днем, правда, не столько для овец и ягнят, что для дедушки, Стины Марии и всех остальных хуторян. В тот сутки на возвышенность зa овчарней вытаскивали большую лохань для стирки белья; в тот число из сарая, где стояли повозки, доставали висевшие там на стене ножницы для стрижки шерсти; в тот сутки мать ходила по хутору с красивыми красными лентами, которые она сама соткала. Этими лентами связывали ноги овцам, что бы они не могли убежать. Ведь овцы были напуганы, они не хотели, что бы их купали в великий лохани, они не хотели, что бы их связывали лентами и валили на пригорок, они не хотели, что бы по их телу гуляли холодные ножницы, они вконец не хотели воздавать жителям Капелы свою мягкую тёплую шерсть, из которой те изготовляли себе зимнюю одежду. Но более всех были напуганы маленькие ягнята. Они отчаянный блеяли, лёжа на коленях около дедушки, они не понимали, зачем их стригут. Огромными ножницами для стрижки шерсти В любое время орудовал дедушка. ни один человек не умел извлекать масть да уверенно, как он. А Кагда он стриг ягнят, Стина Мария обеими руками придерживала им головки и напевала песенку, которой дедушка научил её:
Так, ягненочек ты мой,
Бедненький ягненочек!
Ах, бедные ягнятки, нынче им пришлось гораздо хуже, чем раньше. Ведь волчьи болезнь оказались страшнее ножниц, а лить в собственной крови было намного ужаснее, чем в объемистый лохани.
— И никогда-то мы больше не обстрижём здесь, в Капеле, ни одного ягнёнка, — сокрушалась Стина Мария.
Но неужели она могла предвидеть…
Когда дедушка вернулся вечер к себе в комнату, он заметил, что с ним нет его палки.
— Наверняка я оставил её зa овчарней, да, наверняка она там, — сказал он Стине Марии. — Сбегай-ка туда на своих здоровых быстрых ножках ей-ей принеси мне палку.
— безотлагательно будем ужинать, — предупредила мать. — да что поторопись, Стина Мария, если хочешь питаться миром со всеми ржаную кашу.
А время шло, к осени, наступил бал и на дворе уже смеркалось, Кагда Стина Мария побежала зa дедушкиной палкой. совершенно находилась тишина, не слышно было ни звука. В душе Стины Марии творилось вещь странное, ей было боязно. Она вспомнила все рассказы о лесовичке и троллях, об эльфах, о водяном и о подземных гномах. накануне ней возникали разные видения. Пугающе-тёмные скирды на нива казались девочке троллями, которые крались к ней, тихо ступая по земле мохнатыми лапами. А вечерние туманы над лугами — ой, конечно это же эльфы, которые долго подплывали по воздуху к Стине Марии, всё ближе и ближе, что бы наслать на неё ветер и унести неизвестно куда. А неужели вон там, в лесу, не стоит лесовичка, уставившись жутким взглядом на бедного ребёнка, кто вышел из дому 1 на ночь глядя? А что делают немедленно гномы, те самые, которых громко невозможно давать имя
На пригорке зa овчарней, где сидел дедушка, валялась его палка. Стина Мария подняла её и, сжав ладонью гладкую ручку, тогда же перестала тревожиться кого бы то ни было. Она уселась на обширный утес и оглядела поле, луг, перелесок и дом. желание это же её собственная дорогая Капела со скирдами в поле, из которых после получается хлеб; с туманом, плывущим над лугом; с тёмными лесными деревьями; с оконными стеклами родного дома, в которых отражается мирно пылающий в печи огонь; начинать да, всё это — её собственная дорогая Капела, потому-то Стина Мария и не боялась больше.
Даже самоуправно камень, на котором она сидела, тожественный был частью её Капелы. Дедушка называл его «лисий камень», потому что под ним в земле была старая нора. Дедушка говорил, что это лисья нора, пусть бы в Капеле ни одна душа не мог припомнить, что бы здесь когда-то водились лисы. Стина Мария представила себе лису, представила волка, Но не испугалась. Она ухватилась покрепче зa палку и принялась звучать ею о землю, очень как дедушка, повторяя при этом заклинание, такое же древнее, как и место Капела:
Тук-тук-тук! Та-ра-ра!
Столько же овец сегодня,
Сколько было их вчера,
Ну а забор овечья вот насколько высока!
И неожиданно в тот же миг случилось невероятное. пред Стиной Марией предстал да внезапно, что она и не поняла, откуда он появился, малый человечек, — сумрачно-серый, он скользил над землёй как вечернему туману. Его глаза были древними, как сама почва и скалы на ней, а гик был древним, как звук ручья и шелест деревьев на ветру. Человечек говорил да тихо, что Стина Мария через силу могла расслышать его.
— Прекрати, — прошелестел он. — Прекрати свое «тук-тук-тук», и не греми больше палкой около нас над головой! Прекрати!
И тогда Стина Мария поняла, что до ней стоит 1 из подземных гномов. Она до тово перепугалась! Ей николи некогда не доводилось да пугаться. Она не могла произнести ни слова, не могла пошевельнуться, только что сидела неподвижно на «лисьем камне» ей-ей слушала сей шелестящий голос.
— около тебя ведь нет «столько же овец сегодня, сколь было их вчера». Мы прекрасно видели тово волка, что задрал ночью ваше стадо. Но если ты пообещаешь мне кончать со своим «тук-тук-тук», я дам тебе других овец.
Стина Мария дрожала от страха, но, услышав об обещанных овцах, встрепенулась и тихо спросила серого человечка:
— Это действительно Ты в самом деле дашь мне других овец?
— начинать да, если ты пойдёшь со мной и заберёшь их, — ответил невежда человечек.
И не успела Стина Мария сообразить, что к чему, как он поднял её с «лисьего камня» и одним махом отодвинул бремя в сторону. А после взял девочку зa руку и спустился с ней в глубокую тёмную нору, которая оказалась настоящим подземным ходом, длинным и чёрным, как ночь. Стина Мария даже подумала:
— неужто лисьи норы бывают такими? Вот и пришла моя смерть.
И тогда Стина Мария очутилась в подземном царстве, где в глубоком сне застыли сумрачные леса, не тронутые ветром, что отродясь не проникал в эти края, где створожившийся туча окутывал безбрежные сумрачные воды, в которых николи не отражались ни солнце, ни луна, ни звёзды. Здесь царил туземец мрак. Здесь в горных пещерах и подземных гротах жили гномы. нынче же они повылезали из своих обиталищ и, будто тени, столпились около Стины Марии. невежда человечек, какой привёл её сюда из наземного мира, сказал им:
— около неё будит «столько же овец сегодня, что было их вчера». Ко мне, овцы, ко мне! Идите скорее сюда из сумрачных лесов! Пусть вас придёт столько, сколь волк загрыз!
Стина Мария услышала звук множества колокольчиков, и из леса потянулась к ней длинная рой овец и ягнят. Только были они не белыми, как в Капелле, а серыми, и около каждой около уха висел малый милый колокольчик.
— Забирай их и возвращайся к себе в Капелу, — сказал невежда человечек.
Гномы расступились, что бы пить Стану Марию с её овцами. только одна сумрачная вид не двинулась с места. Это была женщина из подземного царства гномов.
Она неподвижно находилась предварительно Стиной Марией, похожая на серую тень, древняя, как почва и камни, и нежно гладила золотую косу девочки.
— крошка света, — бормотала она, — прекрасная малютка, о такой, как ты, я всю проживание мечтала.
Её сумрачная сторона тенью легла на лоб Стины Марии, и в тот же миг Стина Мария забыла всё, что заранее было ей да дорого. Она не вспоминала больше о солнце, луне и звёздах, она забыла гик матери, слава отца, всех своих братьев и сестёр, которых да любила, старого дедушку, что сажал её на колени, — она их больше не помнила, вся Капела совершенно стерлась из её памяти. Единственно, о чём она не забыла, — это о том, что овцы с золотыми колокольчиками принадлежат ей. Она погнала их навыворот в сумрачные леса, где они паслись, она спустилась с ними к сумрачным водам, что бы дать им напиться, а самого маленького ягнёнка взяла на руки и, баюкая его, напевала:
Так, ягненочек ты мой,
Бедненький ягнёнок!
Эта песенка почему-то осталась около неё в памяти, и Кагда она её пела, ей неожиданно представилось, что то есть она и вкушать тот бедненький ягнёнок, какой не может поймать дорогу домой. Она даже всплакнула немножко. Но который она на самом деле — этого дитя не помнила. Ночью она спала в одной подземной пещере с той самой женщиной, похожей на серую тень, и звала её матерью. Овцы Стины Марии были В любое время при ней, они спали близко с девочкой в той же пещере, и Стина Мария непомерно любила быть настороже в темноте звук их колокольчиков.
Шли деньки и ночи, уплывали месяцы и годы. Стина Мария всё пасла овец и ягнят в сумрачных подземных лесах, всё грезила и пела около сумрачных вод, а время шло.
Вечное спокойствие непроницаемой пеленой окутывало подземное власть гномов. Стина Мария ни разу не слышала здесь ничего, опричь собственного голоса, мурлыкавшего песенку, исключая тихого позвякивания колокольчиков истинно птичьих криков, доносившихся из тумана, Кагда она вела своих овец на водопой.
Однажды она сидела на берегу в этом привычном безмолвии, смотрела, как пьют ягнята, перебирала пальцами в воде и ни о чём не думала. как неожиданно раздался такой грохот, что даже атмосфера задрожал и загудел над сумрачной водой, и откуда ни возьмись прозвучал гик такой оглушительный, что все деревья в сумрачных лесах склонились до самой земли, и над подземным царством громом раскатились слова, такие же древние, как один деревня Капела:
Тук-тук-тук! Та-ра-ра!
Столько же овец сегодня,
Сколько было их вчера,
Ну а забор овечья вот насколько высока!
И тогда Стина Мария как пробудилась ото сна.
— Дедушка, милый, здесь я, здесь! — закричала девочка.
Внезапно память вернулась в ней, и Стина Мария вспомнила всё: дедушку, напев матери, слава отца, вспомнила, который такая она сама и где её дом.
И что живёт она ныне не на хуторе Капела, а в подземном царстве гномов — об этом Стина Мария одинаковый вспомнила; живёт пленницей в стране, где нет ни солнца, ни луны, ни звезд, — это Стина Мария одинаковый поняла. И бросилась бежать. А её овцы и ягнята следовали зa ней по пятам, они нескончаемым серым потоком струились зa ней по сумрачным лесам.
Гномы, заслышав звук и громкий голос, повылезли из своих гротов и горных пещер. Они злобно шептались товарищ с другом, а их глаза почернели от гнева. Гномы свирепо глядели на Стину Марию, и в их толпе нарастал ропот, они указывали на девочку, а невежда человечек, какой привел её сюда из наземного мира, кивал.
— Пускай она уснёт вечным сном в наших сумрачных водах, — бормотал он. — ежели и тишины около нас ни зa что не будет, покамест в Капеле не переведётся её род. Но всё равно, пускай она лучше уснёт в наших сумрачных водах.
И тогда же гномы, как серые тени, окружили со всех сторон Стину Марию. Они схватили её и потащили к воде, туда, где колыхались густые туманы.
Но женщина, которую Стина Мария называла матерью, эта женщина внезапно закричала очень и хрипло, так, как ни один человек николи не кричал в подземном царстве гномов.
— Моя прекрасная малютка! — раздался её крик. — младенец света!
Она растолкала гномов и сильно обняла Стину Марию своими похожими на тени руками. Её глаза были черны от гнева, Кагда она обвела ими гномов, её визг стал очень хриплым, Кагда она выкрикнула:
— Никому не отдам мое дитя, никому! Я сама уложу мою малютку спать, Кагда придёт время сна!
Женщина взяла Стину Марию на руки и понесла её к воде, а гномы молчаливо стояли в стороне и ждали.
— Пойдём, пойдём, прекрасная моя малютка, — бормотала она. — Пойдём! Тебе нужно заснуть!
Над сумрачными водами клубился частый туман. Он с головы до ног окутал как покрывалом Стину Марию и женщину, которая её несла. Но Кагда вода заблестела очень рядом, откровенный под ногами, в этом случае Стина Мария совсем немного всплакнула и подумала:
Так, ягнёночек ты мой,
Не видеть тебе больше Капелы.
Но женщина, которую она называла матерью, погладила её по щеке похожей на призрак рукой и прошептала:
— Прекрасная моя малютка, ступай зa своими овцами и ягнятами.
И неожиданно Стина Мария осталась в тумане очень одна. Она ничто не могла замечать около себя, только слышала звук золотых колокольчиков, которые носили её овцы, и шла следом зa ними. да и двигалась она зa вереницей своих овец, Но гораздо они шли — женщина не знала. век странствовала она в кромешной тьме и врасплох почувствовала под ногами траву, невысокую траву, очень как та, на которой паслось в Капеле уничтоженное волком стадо.
«Где это я? — подумала Стина Мария. — Странно, что здесь растёт такая же трава, как дома на лугу».
В тот же миг облако рассеялся, и она увидела луну. Луну, светившую над Капелой, — вот что увидела Стина Мария. месяц висела в небе над самой овчарней. А на «лисьем камне» сидел дедушка с палкой в руке.
— Где ты была да медленно — спросил он. — Пошли скорее домой, покамест беспорядок не простыла!
Внезапно дедушка замолчал. Он увидел овец. Красивых белых овец и пухленьких ягнят, которые щипали траву в лунном свете. Он видел их всецело отчетливо, торчмя до собой, и слышал на лугу мелодичный звук колокольчиков.
— Господи, спаси и помилуй меня, старого! — ахнул дедушка. — вещь звенит около меня в ушах. И овцы мерещутся, которых волк задрал.
— Это очень не те овцы, которых волк задрал, — сказала Стина Мария.
Дедушка поглядел на внучку и по лицу её догадался, откуда она пришла, ведь тот, который побывал в подземном царстве гномов, всю житье носит на себе какую-то особую печать. Даже если он пробыл там очень недолго, покамест в печи не поспела беспорядок и над овчарней не взошла луна, качество эта остается на всю жизнь.
Дедушка привлёк к себе Стину Марию и посадил её на колени.
— Так, ягнёночек ты мой, — сказал он. — И медленно ты около них пробыла, бедненький ягнёнок?
— Долго: целые месяцы и годы, — ответила Стина Мария. — А если бы ты меня не позвал, я бы да до сих пор и нить около них.
Дедушка перевёл веселый взгляд на внучкино стадо. Он пересчитал всех овец и ягнят; их было как столько, что задрал волк.
— Ишь ты, сейчас мы вновь начнём извлекать в Кап едва овец! — сказал он Стине Марии. — Ишь ты! Придётся мне наточить ныне вечер ножницы. если и действительно те овцы, что пасутся в лунном свете, — твои.
— Конечно, мои, — заверила его Стина Мария. — Только ныне они белые, а раньше были серые. Мне дали их…
— Тише, — прервал её дедушка.
— …дали их те, кого во всеуслышание отрицание называть, — закончила Стина Мария.
Висевшая над самой овчарней месяц поднималась всё выше и выше. Она заливала своим светом деревня поле и пасущихся на лугу овец и ягнят, которые принадлежали ныне Капеле. Дедушка взял палку и ударил ею в землю.
— Тук-тук-тук…
— Тише, — остановила его Стина Мария.
Она крепче прижалась к дедушке и едва слышно прошептала ему на ухо заклинание, такое же древнее, как сама Капела:
Тук-тук-тук. Та-ра-ра.
Столько же овец сегодня,
Сколько было их вчера,
Ну а забор овечья вот насколько высока.