Как древняя Каргавелла о своей судьбе Ване поведала.
И вот что Яван от ведьмы старой услыхал:
…Мы, Ваня, ранее на непохожий жили планете, и не в аду ютилися, как здесь на Земле, а процветали припеваючи на самом что ни на потреблять белом свете. Чертями наша народ тут к тому же себя не считала, наизворот – разумными существами, в гордыне великой находясь, себя мы почитали. спокойствие вселенский мы боготворили, во отчество собственного блага различные чудеса творили, а бога в начинать грешном мире не искали, и единое – точно знать даже не желали. что ведь, Кагда ты всех в округе сильней так умней, и что бы где ни случилось, всё тебе на пользу бы пригодилось… А о том что в мире для себя отдельного рая построить нельзя, мы этого не знали, пускай бы всех мудрее себя считали. тишина ведь, как ни крути, а в оконцовке успение всему сложному предполагает, он свои сущности разделённые на волнах своей воли качает и то неожиданно возвысит кого, то в пучину мрака его опускает, то сотворит чего-то, то разрушает… Тризна, мимоходом Ваня, в мире правит, а она ведь не Господь – не разумная. начинать вроде как автомат. Ненавидишь ты её либо ей желать – ей-то всё едино, она не разбирает, яркая ли перед нею картина, серая привычка либо мракоподобная тина…Как древняя Каргавелла о своей судьбе Ване поведала.
И вот что Яван от ведьмы старой услыхал:
…Мы, Ваня, ранее на новый жили планете, и не в аду ютилися, как здесь на Земле, а процветали припеваючи на самом что ни на вкушать белом свете. Чертями наша племя между тем к тому же себя не считала, извращенно – разумными существами, в гордыне великой находясь, себя мы почитали. спокойствие вселенский мы боготворили, во название собственного блага различные чудеса творили, а бога в начинать грешном мире не искали, и единое – точно знать даже не желали. причинность ведь, Кагда ты всех в округе сильней конечно умней, и что бы где ни случилось, всё тебе на пользу бы пригодилось… А о том что в мире для себя отдельного рая построить нельзя, мы этого не знали, хоть бы всех мудрее себя считали. тишина ведь, как ни крути, а в оконцовке очень всему сложному предполагает, он свои сущности разделённые на волнах своей воли качает и то неожиданно возвысит кого, то в пучину мрака его опускает, то сотворит чего-то, то разрушает… Тризна, мимоходом Ваня, в мире правит, а она ведь не Творец – не разумная. начинать вроде как автомат. Ненавидишь ты её либо ей радовать – ей-то всё едино, она не разбирает, яркая ли перед нею картина, серая привычка либо мракоподобная тина…
ни одна душа из тех, который для себя как только ищет доли, не устоит в потоке божьей воли! Ведь порция всё же будит разделеньем – зачем же вдохновляться умаленьем! А мудрого, выше- молодой ласковый Ваня, услады мировые не обманут. Не соблазнят его вечно приманки те, и отдаёт он предпочтенье простоте. И не какой-либо убогой, а – разумной… Он не опутается заумью безумной. Ведь истинно: который сей спокойствие познал, тот меры правильность в делах своих узнал. Он мудрецом стал! умный же, Яван, отрезок около ближнего, алча, не отнимает… чтоб самому процвесть, и своего с чужим не разделяет, чтоб разделённое в куток себе унесть. Он умножает радость, и покой, и прочность – и прибавляет духа непорочность…
Мы да квартировать не учились. А зачем? Зачем не брать, Кагда дозволительно жениться и отнять? Зачем ждать, Кагда дозволительно догнать и подогнать? К чему терпение, Кагда В любое время дозволительно ублажить своё желание Для чего в лишениях ютиться, Кагда можно, чуток подумав, в уюте полном понимать И вместе – какой толкать на отвлечённые темы говорить и в философии пустой витать, если это тебе – и только тебе! – никакой вроде явной пользы не предоставляет? Чего там необдуманно паки помышлять и мозги себе сокрушать Хм! Всё что хошь себе бери и шиш никому не начинать – вот и будит тебе рай!
Вот этот-то самолюбие и был нашей главной сквозной идеей – идеей всех чертей, коими мы по сути и были, хотя бы фамилия мой к неким мифическим богам возводили.
Дух-то божий, выше- витязь, совершенен и един, Но Кагда сей единичный смелость непостижимым для нас образом, в своей главной основе единым оставаясь, в то же самое время некой оболочкой облекается, то он в этой оболочке как бы немного теряется, и его память о единстве не мало умаляется… Это первое разобщение монадами духа зовётся, и уже те первые монады имеют сам-друг противоположных уклона… Первые – условно говоря, божественные – назад в единое стремятся вернуться; вторые – демонические – в дальнейшее эгоистическое разобщение рвутся. В основе же их – соль одна. Такова в мире божья Игра! около каждой монады снедать простор выбора: падать ли дальше – либо вертеться этой фальши…
Наша вот народ избежать её не смогла и, дозволено сказать, на самое почва легла. Не брюхом, правда, а духом. Брюхом-то мы были хваты – как и положено алчным гадам…
Планета же наша была чудесная! Большая невыносимо и просторная, не то что область эта тесная. И занятие её расположения вызывало немалое внимание – начинать в самом центре галактики нашей, где звёздная варится каша… Ох и интересно же там было жить, в этом кипящем водовороте энергий, в ту либо в другую заваруху пытавшихся нас ввергнуть! А и мы были не лыком-то шиты: подкованы для всех дел и от всех вроде бед привиты; наши жёны и мужи могучим владели оружием, знали толкать и в науке и в магии, а суть – не лишены были отваги. Вся окрестная звёздная место нами покорена была как-будто окончательно, и всё было начало просто замечательно. Даже в Большом Совете Кольца Разумных Планет мы имели, в числе немногих, привилегия на вето.
У нас, как и полагалося господам и высшей касте, имелась и многочисленная служебная раса. Мы-то сами считали себя бесподобными, а их сотворили по образу нашему и подобию, Но души ихние в оковы жёстких инстинктов заключили, а высшее аргумент около них отключили. На всякий, естественно, случай… Дав сим людям какое-то время в диком состоянии быть в одном нашем заповеднике – это чтоб произведение инстинктов в них закрепить и неугодных экземпляров выбраковать – мы в 1 отличный погода им как бы явились и бес лишних усилий в господа им набились. По всей планете почти что их рассели, размножили, нужным вещам научили: торговать, воевать, опытность знаками изображать, города строить… Тела людские мы умышленно изнежили, а души – к роскоши и корысти приучили, а всё для того, что бы они зависимыми побратанец от друга были бы и всегда во всём нуждающимися – несамостоятельными, короче, заблуждающимися… при таких условиях непременно приход чертовской организации – государства: демократии там какой, или же царства – это всё одно, поскольку душу такая учреждение тяжелит и волокёт на дно. Ведь если человеки вынуждены объединяться не по внутреннему родству и влечению, а по необходимости внешней, то учреждение такая ни в жизнь не будит светлой, поскольку посреди чуждыми по духу людишками всесторонне неизбежны всяческие трения, борения и страстей бурления. Душу это не возвышает, отнюдь – создаёт в ней некую душевную муть, приземлённость, в мелкие бремя постоянную углублённость, и это её грубую энергию осуществлять заставляет, а сия смелость наше основное топливо и составляет…
Чтобы легче было людскими стадами управлять, мы способствовали созданию около них всемирного государства с выборным во главе его повелителем. начинать а к тому точный запретили все объединения добровольные: каждая около них, хотя самая напитки организация, к примеру даже семья, подлежала обязательной и строгой регистрации, испросив заранее около начальство на то санкцию. при таком умном с нашей стороны подходе каждый участник общества был растерян и одинок, поскольку мы кроме разрешили ему точь в точь всё – даже всякий порок. Но… под нашим контролем!
Никто вообще-то не имел там воли. К примеру, дозволительно было даже дозволение на убийство и на любые пытки купить, Но свои извращённые наклонности дозволялось только над преступниками, приговорёнными к тому судом, применить. С иной же стороны, не возбранялось увлекаться философией и любым сортом религии – пожалуйста, сколь угодно! – Но не всем, а только тем, который признавался к этому роду занятий годным.Так обеспечивался отсев бунтарей возможных…
Всё в людском сообществе было продумано чётко и досконально, до самых вещёй банальных. Все люди, начиная с совершеннолетия, обязаны были проживать отдельно, в маленьких или же больших, если заслуживали, жилищах. если пара собирались жениться, то им вменялось в призвание тщательное обследование пройти, что бы доказать, в силах ли они здоровое племя произвести… совокупно туман не жили – только иногда, для осуществления зачатия, они сходилися. Появившийся же польза какое-то время выхаживала мать, а по достижении пятилетнего возраста она обязана была ребёнка в особенный детоприёмник отдать, где к нему применялися квалифицированные меры воспитания и общественного содержания. кроме школа, а если обнаруживались выдающиеся способности, то и высшая школа… повсеместно – муштра, прочистка мозгов, ход обязательно строем. Короче, способность пребывать в некоем человеческом рое…
В людских сих ячейках поощрялися всевозможные столкновения, интриги, доносы, а по окончании процесса образования испытательная поручение определяла элиту, чернь и отбросы. С последней категорией ни одна душа не считался, и отдельный совершенно её единица уничтожался. Бывшие однокашники, в качестве особого поощрения, зачастую принимали покровительство в мучительном процессе уничтожения, поскольку это считалось проявлением мужества и признаком высшей расы.
Ну а счастливчики подразделялись на касты, коих было точный шесть – от самой верхней до нижней. бытие в своей касте не было чем-то вечным и неподвижным: дозволительно было постараться и, сдав сложные экзамены и получив благоприятные рекомендации, в более высокую касту подняться; а дозволено было и деградировать и сверху до отбросов даже спикировать… Все зa своё будущее отчаянный боролись и до самой старости не расслаблялись. начинать а дожив до определённого возрастного предела, единица отстранялся от дел, и по оценке его заслуг с ним поступали двояко: или позволяли ему доживать в особом старчёвнике – или же из числа живущих он безжалостно выкорчёвывался.
Души зa человеком мы умышленно не признавали, и внедряли его приговор как существа природного и чисто механического. по-этому альтернатива о милосердии и человеколюбии оставался вопросом праздным и риторическим.
Самое смешное, что мы и около себя сходных порядков придерживались, зa исключением того, что мы о бессмертии духа знали и слишком жестоко благоприятель с другом не поступали. А поскольку наша учение только только покой 1 и ведала, она кропотливо мировые законы изучала и им немедленно следовала. Нам было причинность известно реакция изменчивое различных космических волн и ритмов, по-этому мы ранний о худых временах узнавали и под это профессия умело подстраивались, чем многочисленные, на ровном вроде месте появляющиеся, невзгоды и недоразумения нами в значительной мере сглаживадись и даже устранялись.
Отношения среди собою около нас были прорва продуманнее и рациональнее, чем около теперешних земных чертей, в разврате погрязших и в болоте неразрешимых противоречий увязших. Мы прекрасно понимали, что неукротимые безжалостные мировые законы не только снаружи нас то и суть терзают, Но и изнутри иногда вылезают. что бы от них обезопаситься, наши учёные бесконечно головы над этим ломали, покамест 1 большой нравовед не изобрёл точный и разработаннейший этикет. Этому этикету прямо следуя, мы, дозволено заметить, и горя в межличностных отношениях не ведали: жили меж собою, как одна сплочённая команда, или, лучше сказать, как организованная превосходно банда… побратанец с другом, правда, соперничали – Но не враждовали, и руку помощи падшему предлагать не стеснялися, не грызлись, как человеки и собаки, и кус около слабого из горла не рвали. Всем хватало… конечно и как было не хватать, Кагда мы, почитай, в много энергии мировой купались! Природа вечная, и человеки в том числе – это и была наша смелость неисчерпаемая, нами без вознаграждения считай получаемая, не покупаемая. А о том что это нехорошо, нечестно и даже подло, да около нас и мыслей даже таких не было. Кого там было жалеть?! сей глупый сброд?.. Вот вы же, люди, на белом свете живущие, домотканный мой грубый не очень ведь жалеете, Кагда для нужд своих его колете правда режете? –А-а-а… Вот и мы сей мой говорящий животное не жалели, а только брали согласен драли с него своё и что хотели, то с них и имели. Людишки-то те несчастные полагали, что икона высокие благодеяния им великие преподносят, просвещают их и учат, а о том, что мы их этак-то окучивали конечно удобряли, не догадывались… начинать там, кое-где, кое-кто… разумеется те-то были не в счёт, не делали они погоды в душе народа.
Этакую вот поганку мы там и замутили…
Вот для чего мы людей лишать жизни научили? – что бы побольше испытывали они мучительства. А азбуке, счёту? – что бы сподручнее им было побратанец дружку обманывать, барыши выкладку истинно всяку вздор писать. А казна зачем им дали? – что бы те, глупые, азартно бы через их играли. начинать и да далее…
И стала около них мощная образование – отхожих душ такая канализация. Что это такое? Это Кагда люди, как скоту и положено, в городах, то глотать в таких великих оградах, живут – что самое любопытное, добровольно! – и менами разными непрестанно занимаются. начинать а по большей же части они, в буквальном смысле этого слова, дурью какой-либо маются. Ведь отдельный из них в чём-то своём, узком, умельцем неким сделался, зато счастливым и цельным останавливаться не удосужился… А ещё, где размен – там и измена! Никакому менщику особой ведь веры нету, причинность всяк по-своему продажен. Самые твои близкие даже… Короче, так себ е путного мы этим несчастным не предоставили – с носом длинным их всех оставили. Стали человеки подлы, жадны, изнежены, разным гнусным порокам сделались подвержены, зa что душою в туземный преисподняя оказалися в посмертии ввержены. да и пошёл духовный их оборот: в преисподняя – под солнце, под солнце – в ад… А нам, чертям, тово только что было и надо. Да, кому печаль и ад, а вору – судьба и лад!
Я же, Ваня, тем временем звалася не Каргавеллою, и такою как днесь каркалыгою совсем не была. Звали меня тут-то Украсою, и не было девушки ни между людей, ни между чертей меня милей и краше. Э-эх! Не веришь, вижу… А зря. Я не хуже твоей Борьяны по виду-то была, только другою. Она около тебя чернявая разумеется смуглявая, как как ночь, а я – солнца была дочь: с золотыми длинными волосами, голубоглазая, как небо, и румяная. От моей красоты все парни и мужики становились как пьяные…
Тогда-то около нас другие взаимоотношения среди полами были. На основе уважения строились они взаимного. И священник мой, знаменитый правитель, женщин адски выделял и ценил. А быстро как любил-то! Это не то что туземный грязный правитель – настоящий угрюмый и истукан; около него же ни одной почитай бабы во начальство нету – одни всюду мужики, а они бес баб дураки. А зато около моего папани любвеобильного женщины большую сила имели. Все были при деле. Жён около отца было множество: едва ли не каждая достойная чертовка побывала в этом статусе поочерёдно, и все они на тот промежуток считались царицами…
Да только ни одна из них не была моею родительницей, потому что маму мою священник в ангельском стане высмотрел, ей-ей после и выкрал, и наложницей своей сделал. Её Миловзорою звали. Чудесная была женщина! как теперь её помню: добрая она была, ласковая, терпеливая – не то что чертовки наши горделивые! Эх!.. Угасла она вскоре в неволе, не вынесла жалкой своей доли, и сердце её светлая в кровный её способность вернулася…
–А что такое Дар, бабуся? – вырвалось около Явана.
–О, Дар, Ваня, это такая вселенной часть, которая избежала мира участи… Вот около нас в мире существо, желающее энергию и суть для себя приобрести, вынуждено около другого существа их заполучить. Растения те более в этом деле справедливы: по большей части они энергию задаром около солнца берут, а существо – корнями из среды своей тянут. ежели и и между них паразиты разные имеются… начинать а животные и человеки даже от солнца сам ведь не питаются, по-этому в воровстве насильном и изощряются: грабят, рвут, убивают, и себя, таким образом, питают. А про чертей я промолчу лучше – очень быстро тогда возмутительный случай… И всюду около нас царят антагонизм и соперничество; ни одна душа вместе в усилении ближнего своего не заинтересован, чтобы, значит, усилившийся человек тебя самого не заглушил и в своё удовольствие, вор такая, не зажил… А вот в Даре, насколько я знаю, всё по-другому устроено! Там бытие не на борьбе нескончаемой построено, и не на постоянном и повсеместном разделении, а… на взаимообмене дарением! Там любое особь и отдельным от других, неповторимым себя ощущает и – в то же время – частью целого, по-этому отдельный великое тем более видит не только в самосовершенствовании, Но и в совершенствовании прочих сочастий, а потому всемерное в этом большом деле принимает участие, энергию свою уникальную даря другим охотно и, как ни странно, радостно. Оттого-то и питание в Даре не такая, как около нас, косная, жестокая и беспокойная, а… лёгкая она, подвижная и привольная. В Даре живя, сочастия, Ваня, имеют великое счастье…
–А что, ангелы в Даре обитают? – снова Ваня проблема карге кидает.
–По большей части да, – ответствовала та, – Но поглощать между них и такие, который в мире служат светлыми воителями, миру являться помогают, с чертями сражаются и от разрушения его оберегают. И если бы не их великих идей и благих энергий жертвенные дары, всё бы может являться уже полетело бы в тартарары… А по самому большому счёту, всё это доброе соглашаться от Ра. репутация Ему и ура!
–Ладно, – произнесла старуха, закашлявшись, – позволь мне, Ваня, возвращаться к моему повествованию, а то я чересчур быстро увлеклася – вероятностью прекрасною завлеклася. да вот… Кагда мама моя умерла, я маленькой девчоночкой к тому же была, маловато что тут-то паки понимала и маминым мудрым речам не внимала. А как выросла, то умною я стала и далеко расчётливою, а потому невероятно жестокою, бессердечною и нравственно увечною. В науках и технических разнообразных штуках я была сильна невероятно, и гордиться сим своим умением мне было необыкновенно приятно. Мы тем временем как раз мучилища адские стали создавать, что дало нам мочь от душ людских уловленных теснить энергии сила больше…
Вот недавно некогда сижу я вечер в своей любимой работории и над важным изобретением усердный колдую… А нашей научной группе как раз в это время удалось вещь навроде здешней душемолки изобресть. Оставалось чуть малость подправить, и дозволено было с максимальной эффективностью души существ мытарить. Корпела я над этим делом очень медленно и всё-то ни под каким видом до ума довести его не получалося, всё, понимаешь, чего-то не выходило…А тогда внезапно – бац! – удалось! Получилось! Всё это бесчинство как бы по полочкам около нас разложилось! Моя команда, конечно, в исступление пришла, а я да пуще всех сижу радая, бо великую от отца предвкушаю награду я…
Но рано, ранехонько я, несчастная, восторгалася! быстро лучше бы я тово дела безбожного ни в жизнь не касалася! как бы ненароком получилася около меня промашка страшная: запустила я необдуманно страшный этот агрегат и… очутилась внезапно в нём сама. Да, так точно – сама!
О, испытанных мной ошущений не передать мне словами! И рисковать даже не буду. Одно только скажу: и теперь, по прошествии долгого времени, никому, даже самому великому грешнику, понимать там я не пожелаю!
Правда, пробыла я в этой мытарне недолго: соратники испытанные душу мою в беде не бросили и из западни выручили. как безотлагательно помню: открываю я глаза, на склонившихся стоит мною товарищей вытаращиваюсь и первое, что мне в голову-то ударило, была дума огневая, что не приснился ли мне кошмар некоторый страшный начинать точно, думаю, неясный – чтож другое-то?! От переутомления и волнения явного…
Ух же я и обрадовалась, да обрадовалась, что и не передать! верно только рано. Ждала меня впереди неисцелимая душевная рана…
Я было к избавителям моим потянулася, а они неожиданно – шарах который куда. начинать как от какой прокажённой. И такие около них поделались рожи, что ты ж выше- боже! Привстала я, любовь превозмогая дикую – так к ним, а они – от меня, как будто от огня… С чего это, думаю, неожиданно такая в них превращение Переможила я едва-едва свою немочь, словно в бреду к выходу бреду, верно ненароком на зеркало глаза и скосила. начинать и…
Это немедленно я к облику своему притерпелася, внутренним вместе живу и в зеркала своё уродство не разглядываю, а тогда, Кагда шок-то зачинщик прошёл, захотелось мне пить какого яду, либо вспять в мучилище то сигануть… Эх-хе-хе! так точно быстро красоту-то младую было не вернуть! Была я ранее прелестной Украсою, а сделалась в 1 миг каргою безобразною. Не посещать мне отныне желанной невестою – покарала мою лихость воздаяние небесная!
Ну, отец, вестимо, меня в новом моём обличии увидав, затужил крепко, загоревал, но, малость отойдя и в ум-разум войдя, строгий всем приказал меня не дразнить, не чуждаться и общества моего не гнушаться… Одного лишь только приказать он был не в силах – как до несчастную Украсу всем любить. В народе ведь не любят уродов, оттого-то их часть бедный – ходить один по своей жалкой дороге и от взоров неласковых красть подальше ноги. да и я… Даже преданные мне ранее друзья прогрессивно либо моментально мою особу оставили и самой себе меня предоставили. И Украсою я более зваться не смела, и прицепилася ко мне эта имя – Каргавелла.
Ходила я одна-одинёшенька в местах пустынных, с целью ничьего чужого лица не видеть, и от кропать нечего размышляла. Смотрела я, как плывут по небу облака, как бурлит в стремнине река, как камешки на бережку лежат, как часты звёздочки в бездне дрожат… Обращала я почтение на грозных стихий природное борение, ощущала и тонких своих душевных чувств шевеление… обилие чего нового я в мире окружающем для себя нашла, и в конце концов к такому выводу постепенно пришла, что живём мы в начинать мире неправедно, скоро и неладно. И следовательно мне от сего понимания непроходимо досадно, потому что яснее ясного увиделось мне вот что: чем дольше будит продолжаться такое глупое наше поведение, тем беспощаднее и горше ждёт нас в конце падение. абсолютный всюду будит нам облом!
И поделом! Неотвратима ведь наказание небесная для чертей бесчестных…
И почуяла в себе я неожиданно лепта предвиденья – пророчить стала я о разнообразных событиях!..
Сначала-то мне мои соплеменники очень не верили, удалять они меня гнали и над уродкой смеялися громко, зато после им поверить в выше- презент пришлось, Кагда реченное мною в точности не раз и не пара сошлось. Стали меня зa сиё редкое чекан почитать конечно по всякому льстить – даже бояться! И почему-то более на глаза ни один человек не желал мне попадаться…
И вот недавно привиделось мне вещь ужасное. так сказать страшная беда, извне к нашей планете летящая, надвигается на нас неотвратимо, и не избежим мы удара необоримого. Поняла я яснее ясного, что клонится сила наша славная к печальному и жалкому концу… Так. Я, значит, бегом к отцу, вещаю ему, спеша, о комете страшной, а он только что на меня руками машет, верно беспрепятственно на меня не глядя, глаза в мою сторону скашивает. «Какая опять там, – кричит, – комета?! Что, около нас оружия противу неё что ли нету? – паки как есть, и безотказное! Пошла вон, – орёт, – кликуша безобразная!»
Я в слезах и ушла. А тогда и неудача не замедлилась… Отчего-то дало наше снаряжение сбой: получился в защитной оболочке пробой, и ворвалась в него гигантская комета!
Катастрофа случилась невероятная! Вся планета была огнём палящим объята, чудовищная шерсть города наши везде смела, и не стало быть нигде белого света. Вот что натворила проклятая та комета!
Не буду я подробности все рассказывать. Тяжело мне, Вань, вспоминать, как остаткам могучего однажды нашего народа пришлося в спешке великой любимую отчизну покидать. маловато который из нас в живых-то остался: большая часть в огне истинно воде сгинули. благодетель выше- одинаковый погиб. начинать а я с братом и вдобавок общество «счастливчиков» спешным довольно на звездолёте одном планету покинули… Но бежали мы не только от стихии разбушевавшейся – соратнички по Кольцу, в суматохе не растерявшиеся, в пределы нашей вотчины вторглися и искали нас уже поймать. Да, да! Таковы около чертей порядки: если ты повелительный пока, да с тобою дружат и ладят, а если ослаб – в тартарары одновременно спровадят! Тьфу!..
Эх-хе-хе-хе-хе! Порешили мы на чрезвычайном совете перекочевать в места отдалённые – вот эти. Нашли и планетку одну малую, вторично молодую и вроде бы по многим показателям нам подходящую. Высадились. Пожили мал-мало… И поняли с великою досадою, что солнце местное не очень для нас-то годящее. Ага. Стали мы под его лучами необратимо уменьшаться и опрометью стареть, а опосля и тово хуже – гореть!.. Настропалились мы о ту пору недавно отсюда отбыть, верно тогда с других планет явились представители и повелели нам тогда сохраняться и любым способом недавно обживаться, а или не видеть нам, мол, удачи: всех-де нас они изничтожат и бес всяких гробов в землю положат…
начинать что – пришлося здеся остаться правда самим под землю углубляться. В другом, естественно, измерении, где мы и избегли горения.
Так и сошли мы во ад…
Никто, само собою, этому был не рад. Условия-то здесь, в сиёй бездне, ни для кого не любезные: жарко, душно, тесно, разгуляться очень неуместно, а ко всему этому и энергии очень мало. Короче, целый завал…
Да быстро делать-то было нечего. Стала тут наша общество в поте лица тогда трудиться, что бы хотя недавно перебиться. Силового запасу из хранилища звездолётного нам годов на триста хватило, начинать а зa это времечко недлинное мы на поверхности этот планетки какой-никакой тишина растительный сумели произвести, а после и безнравственный даже. Это, значит, чтоб воодушевление солнца улавливать так в ад его переведя, на службу бы нам приспосабливать. Сами-то мы, напрямую, показали в начинать деле непригодность свою вопиющую, потому что, пускай бы солнечные лучи дарующие и животворные, ей-ей только не для чертей гордых и в своём чертовстве упёртых… Вот мы таким вот способом быть и исхитрилися: энергию светила сквозь преобразователи живые присваивать научилися.
Царскую же держава выше- братец в свои загребалы нагло захапал. Сначала-то он показал себя молодцом, сумев в трудные начальные годы работы оптимально организовать, зато после принялся он непременно палку в деле власти-то перегибать.Червив он снутри оказался, не сравнить его было с отцом! Порядки при нём стали тяжёлыми, а после и невыносимыми: умножались непрестанно различные наказания зa неточное действие указаний, поощрялися стукачество и подхалимаж, и напоследок появилася во множестве чиновья рать, коя шкуры принялась со всех сдирать… И всё недавно оказалось около нас бездушно – зато горестно весьма, сильно и скушно… некоторый из наших, а в их числе-то и я, возмутилися свободно противу такого царя, желание только так себ е этим не добилися – что ли что злобу его усилили и увеличили подозрительность… К тому времени мы довольно-таки уже размножились, и молодой черти, на новых порядках взращённые, оказались в большинстве своём напротив «старичков» обращённые. Вот, используя сети своих подхалимов, братец недовольных-то и победил, и не просто недавно их унизил, а повелел их схватить, спрашивать и казнить… Ранее для нас такое жестокость было немыслимым: приличие нам этого не позволял. А тут… Может, это новые тяжёлые условия стали на нас да сказываться, либо главное чертовская начала чётче в нас проявляться, но… как бы там оно ни было, а не захотела я, в вольных нравах воспитанная, пред братом-узурпатором униженно льстить и ножки ему сладострастно лобызать, а порешила, покамест не поздно, ноги скоро в руки жениться разумеется оттудова тикать. И пусть бы новая сила на мою особу несчастную как на несколько серьёзного противника не взирала, а даже обратно – откровенный пророчицу чокнутую презирала, но, как говорится, бережёного и Предвечный бережёт, и любит случай… да что я посчитала для себя зa лучшее побыстрее бросать драпануть… еще было мне одно видение, и осенила меня такая идея: чисто конкретно злых чертей кинуть, и душою пустой сей тишина покинуть! Ведом мне был путь некоторый магический, как тело своё уродливое всегда законсервировать, в надежде его нелепым видом упыря этого не нервировать, а душою стало быть быть, в самое Нирванье отбыть…
И вот недавно ноченькой тёмною лодочку парусную я взяла и на островочек 1 далекий бежала, где ничто и не было, выключая скал. А как на связка я под конец приплыла, то лодку в пучине утопила немедля, в пещерку, там имевшуюся, пролезла, в позу удобную села, заклинания подобающие произнесла и… в молвение восторженное ушла.
–А что такое молвение, повитуха – рассказчицу тогда Яван, доселе бес звука ей внимавший, перебил и позу сидения, не торопясь, переменил.
–Молвение? – переспросила старуха. – Хм… начинать как тебе, Ваня, говорить одним приемом и не растолкуешь… Это как бы с высшими сферами дружба такое молчаливое. так даже и с богом… Правда, до бога я понимание своё не расширила, Но используя положение самодуха, в нерванию богославную попала, где, не поверишь наверное, а миллионы годов обитала, в чистом свете душою там летая и свои скромные силёнки к великим делам прилагая. начинать и… всё такое… да далее…
–А может быть, бабушка, – осторожный спросил каргу Ваня, – то была вконец не нервания, а навь только чуть обманная?
–Хе-ге! – покачала седою главою ведьма. – начинать быстро нетушки! Всамделишнее образования, чем божественная нервания, я, Вань, в жизни своей не встречала! Точно! Ага! Вот около нас, в яви, всё значительно будит нереальнее, чем там… Ты, к примеру, здесь сидишь, на меня зорко глядишь, а тово что совершенно зa спиною около тебя происходит, уже не ведаешь. видимо-невидимо ли дозволительно очами полуслепыми уследить конечно ушами полуглухими услышать? тогда что ли жизненная правда?.. А-а! Сплошные чуть не темнота здесь и тени… призрак полуобманное наша явь… Короче, Яван, рваньё тогда натуральное, а тама – нервание! Во! По божественному замыслу сотворённое образование! Не рвущий и жрущий мир, а истины там божественный пир!.. И зa что я была туда допущена, я и сама не знаю, только да я, Ванечка, полагаю, что по рождению своему я всёж более человеком была, нежели чертовкою – ведь мама моя, Миловзора, как и Озория, Борьянина матушка, из ангельских человеков выходцем-то была. Наверное, я душу её светлую в немалой степени унаследовала, а моё роковое мучилище послужило мне, очевидно, жестоким чистилищем, в результате чего лужа душевная переместилась в моё бренное тело, зато душенька моя – посветлела…
Яван внимательно бабку слушал, больше её не перебивал и попутно о чём-то размышлял. А та быстро очень вроде ослабела, языком едва-то шевелила и не слышно приблизительно быстро говорила:
–Я, Яван, в той нервании на веки бы осталася вечные, Но всё же до конца не могла я там содержаться беспечною. как же – тело-то моё здесь ведь осталося, и как только серебристою нитью с душою моею паки соединялося! иногда саднило оно, жало, азарт души чуток расхолаживая, чем ликование выше- немного притормаживало.
И чрез толщу времён меня тело напоследок достало, и от тяжести его сердце моя приустала. Порешила я в этом случае на Землю возвертаться, что бы по всем долгам моим вовсе рассчитаться. Сосредоточилась я больно глубоко и полетела вниз куда-то, очень далеко. В не мало мгновений сюда и вернулась – как как с солнышка в сырую трясину бухнулась. Очухмянилась я в своём теле и чую – ни рукою, ни ногою, и вместе ничем пошевелить не могу… Внутренним зрением вкруг себя я о ту пору огляделась и вижу – мамочка родная! – я ж под землёю глубоко лежу! маловато того, что покамест я полвечности в пещере той сидела, и в результате в землю вросло моё тело – да к тому же к тому и своды пещерные на эту землю обрушились, а кроме ко всему и сам-то островок под воду погрузился, и на самое низ морское он опустился.
Уж конец то мне была, да конец – всем могилам видеть могила!
Ну конечно меня-то этакими пустяками было не смутить – я ж своё хотела дожить. конечно и тело моё ни чуточки от этих перипетий не пострадало, поскольку оно в коконе световом мирно почивало. Вспомнила я помаленьку свои умения волшебные, ставшие в моём положении очень потребными, заклинания мысленно прошептала и… вверх подниматься стала… Да, правда – как будто поплавок со дна пруда! Это в коконе, значит, световом совершала я тот подъём… Вот и твёрдые скалы окончились. Тёмные глубины начались. после много эта кромешняя всё светлела, светлела… очень уже светлыми стали водные окрестности и вот – очутилась я на морской поверхности. Глядь – около сплошная водная гладь расстилается, знаменитый пекельное сверху палит, а на меня – вот да сюрприз! – пугало некое громадное жадно глядит и сожрать следовательно меня хочет, что откровенный нету ему никакой мочи… И быстро наверное не побрезговало бы, сожрало бы, если бы я ему строгий не приказала бы эти несбыточные мечты оставить, спину мне свою предоставить и незамедлительно мою особу на Пекельный остров отвезти. чудовище с охотою приказу подчинилося, на спину свою широкую моё слабое тело подсадило и до самого сего острова плавучим средством мне послужило… Еду я на нём и думаю с удивлением: что же это годов я невесть где обреталася, а теперя мне кажется, что с прогулочки я неизысканный возвращаюся!.. И была ли весь та нервания? Может, это неясный отличный мне как только приснился, или же ум изможденный выше- помутился?
Такова быстро нестойкая явь – всё другое для неё, как навь.
Вскорости доплыли мы гораздо было надо; с чудища я на бережок сошла, на песочек присела и сызнова в короткое погрузилась молвение, где все нужные для меня весть про теперешнее тутошнее житьё-бытьё и разведала. Узнала я всё и сижу в прострации – соплеменнички-то мои дошли до деградации!.. Во-первых, правили в пекле всё это время цари, и правили, гады, тиранически, создав систему управления строго иерархическую. А плохо это либо что дилемма риторический… Моё такое мнение, что шиш хорошего тогда нету. Цари ведь, Ваня, так точно и все-то в общем начальники, о своей как только личной начальство большие печальники. Добыв же поляна себе около кормила, стремятся они всеми правдами и неправдами его после сохранить, что бы от жизни как дозволено больше блага себе получить. По Кону же мира – вспомни тризну мировую изначальную! – если какое-то установление, стремясь к своему сохранению и упрочению, слишком в этом деле переусердствует, то и творческое начало, и разрушительное на источник сохранительное ополчаются, как бы бренный сцепление меж собою негласн