Кто споил родственник язык – тот негодяй и урод!
Был я на белом свете, братья, – начал небывалый знакомец ватаге рассказывать, – жрецом в одном южном государстве, жрецом знающим, влиятельным, хотя бы и не самым прежде главным. Основною своею задачею поставили мы, жрецы, доход для себя материальных благ, несмотря на то что говорили народу обратное: о духовном на словах пеклись, о нетленном, о самом важном… И приблизительно жили мы, значит, поживали и, как говорится, добра наживали, только вот какая препятствие с течением времени образовалася: маловато, итиш твою, добра около нас оказалося!.. Или, может, показалося нашей жреческой братии, что маловато… который там счас разберёт! мастерство ведь то всем известное и банальное прям до рвоты: сыта хотя свинья, а всё жрёт; богат хотя богач, а всё копит…
А я, жрец Упой, до богачества жаден был очень: и попить любил, и пожрать, да что не по душе мне было в скромности малокормной прозябать. Тогда-то опять старые порядки не очень были около нас изведены, и наряду со жрецами водились кой-где и праведы, согласен знахари всякие с ведунами. А князюшка нашенский не быстро ряд имел власти, и все вопросы важные решалися на радах, в да говорить народовластии…Кто споил родственный язык – тот негодяй и урод!
Был я на белом свете, братья, – начал новомодный знакомец ватаге рассказывать, – жрецом в одном южном государстве, жрецом знающим, влиятельным, хоть и не самым прежде главным. Основною своею задачею поставили мы, жрецы, доход для себя материальных благ, несмотря на то что говорили народу обратное: о духовном на словах пеклись, о нетленном, о самом важном… И приблизительно жили мы, значит, поживали и, как говорится, добра наживали, только вот какая препятствие с течением времени образовалася: маловато, итиш твою, добра около нас оказалося!.. Или, может, показалося нашей жреческой братии, что маловато… который там счас разберёт! заботиться ведь то всем известное и банальное прям до рвоты: сыта хотя свинья, а всё жрёт; богат хотя богач, а всё копит…
А я, жрец Упой, до богачества жаден был очень: и попить любил, и пожрать, да что не по душе мне было в скромности малокормной прозябать. Тогда-то вдобавок старые порядки не очень были около нас изведены, и наряду со жрецами водились кой-где и праведы, так точно знахари всякие с ведунами. А князюшка нашенский не скоро бесчетное количество имел власти, и все вопросы важные решалися на радах, в да говорить народовластии… Коли, к примеру, где возникала война, да толпа князя с дружиною нанимал, и ополчение под его руководство еще направлял, а если мирные времена наступали, да толпища соборная выборных выдвигала и сама сквозь них всё решала.
Вот наше жречество и хаживало животы подтявши: одно имя было что жрец, а пожрать-то как раз и не очень имец…
Терпел я, терпел сей беспредел, и очень сия шалун мне надоела. Пришла мне на разум великая одна идея, как выше- народишко от власти-то оттереть. Признаться, продолжительно я над проблемою этою голову ломал, пока неожиданно не торкнуло меня как-то: а чего, думаю, с разумом наудачу бодаться? если ума не хватает господствовать заграбастать, да поубавь около ближних своих чуток разуму – вот и опустишь их, а себя поднимешь. Всёж в мире относительно… И решил я душа народный совсем поменять – согласен не так, как желает рада, а так, как жрецам было надо…
Вот подваливаю я с идеей своею гениальною к жречине нашему главному, заскорузлому очень старцу: так, мол, и так, говорю, старче… А он выслушал вполуха меня конечно и заявляет нагло: ты-де тут, мля, не вякай, ить начальник между жрецов покамест я, а ты предо мною как тля!
Ну, думаю, гад – ни за какие благополучия облом мне подстроил?.. Старый-то лошадь борозды потому не портит, что он сошку стремиться совсем не в силах. Ах ты, зубами скриплю, паразит!.. начинать так ничё – ты около меня погоди… К народу, вестимо, не стал я с идеею своею выходить, причинность обязательно прохиндей некоторый не замешкался бы насупротив неё выступить. Некоторые-то кричать ярые были мастера. Чего я им скажу-то? Надо-де, ребяты, королевство всеми силами укреплять, а вашу исключение ослабить?.. Хех, удумал тожественный – как бы не так! начинать непременно оратор некоторый встрянет. около нас, скажет, традиция такая, что бы не вождям во всём потакать, а чтоб народ, наоборот, был справный, и что, мол, страна об этом в первую голову заботиться всеми правдами и неправдами обязано… И самое обидное – крыть-то и нечем: и действительно по Ра-то веде равны все человеки перед богом своим значением: круг гад на мой лад, будь они все неладны! невозможно ведь да сделать, чтоб одни вишь ли поровнее других-то оказалися, а прочие -де покривее… И по Ра учению богатством не денег кошель тугая считалася, либо там не пышное очень имущество – а уяснение ясное и дельное цельным человеком в природе быть, к единству возможному противоречия возникающие способность сводить, верно лов взаправдашняя с ближним своим жительствовать ладом…
И чего ты добьёшься от этаких правдознатцев? Себе какую полезность? – Держи карман! Они ж все вместе навстречу хищных стоят. Всем своим вместе сопротивление дают задирам. Попробуй тогда подступись… И стал я тем временем постепенно под князя нашего Будана подлаживаться: это, значит, подлещиваться под него правда во что бы то ни стало его охаживать… Он-то по натуре простолюдин был грубой и не очень дружил с головой, да что мои хитрые мозги ему в очень раз пришлися. ей-ей и дружинушка около него была будь здоров: начинать весь же явственный смесь истинно сквозь одного сорвиголовы… В общем, сделался я вскоре в банде этой отпетой в доску своим и прежде жречину главного руками шайки тайно устранил. И хотя поганец закоснелый защищать вроде не торопился, Но мои молодцы чуток ему в том подсобили: подстроили так, что он с лошади якобы бы упал и свернул себе на фиг шею.
Наёмнички князюшкины и не то паки умели!
Чтож, одно занятие было сделано, и встала урок нового духовника выбирать. И стали меня неожиданно сомнения не ко времени одолевать. Хм… Вроде как бы я затейщик апосля убиенного – а там который его знает: выбирает-то не армия Буданова, а рада… Стал я в то время с народом повсеместно встречаться: с три короба людям набрехал, всяческих поблажек им наобещал, и напихал в ихние ухи добрых вестей. А чо – язык-то ведь бес костей, мели им как хошь: хотя справа налево, хотя вкривь ей-ей вкось – лишь только бы в корыто приходить удалось!
Я опять кроме пирушка на деревня согласие организовал для ляктората, что бы лякал народишко согласен орал только то, что мне было надо, а не то, что нуждаться было моим врагам. Ага. Таким вот нахрапом первым жрецом я и стал!.. держава получил я в руки свои жадные, власть! тогда идей моих действие и началась… Был около меня соратничек 1 ушлый, из жречишек из стал иметь место из научных, по имени Уквас. Производил он недавно опыты свои дикие, и в результате напиточек резкий около него получился. Дал умелец умный слово ему «сура», причинность при проверке оказалося, что осуществление евоное очень было суровым: из мужика он делал дурака, а из бабы – дуру…
Вообще-то, среди нами, была эта сура странная всего-то-навсего медовухою сладкою, Но скрывало это напитки в себе одну загадку, причинность прятался хитрый зелье в ней, коий любого умника делал дурней. очень ядрёною вещью жидкость сия оказалася, и мозги всякому, её приявшему, она совершенно отшибала, а если перебрать – да и с ног бросать сшибала.
Забористая она забористая и есть, потому как городьба образовывался в душевном человечьем теле, и становился богов дитя на время тупою просто скотиною…
Сперва я снаряжение сиё противонародное на княжеской испытал дружине, и признал его очень пригодным для достижения целей моих неблагородных. Начали вои те бравые Уквасову отраву лакать, и да их вскоре развезло, что озверели они с перепою ажно. Сначала, правда, галдели, орали, хохотали, песнями похабными глотки драли, разумеется всяку вздор бормотали…А кое-кто да и вконец душонку наизнанку вывернул, и всю дрянь, что про других он таил, наружу вывалил…
Только вот продолжилась пир первая очень нервно: даже голуби сделались неожиданно орлами, а тихие волы – быками ярыми, и такую учинили они там драку, что я, не будь дурак, утёк оттуль от греха и зa мордобитием злым наблюдал сдалека. начинать а подравшись и побратанец с дружкою разобравшись, помирилися они небрежно и паки чуток суры той набрались, опосля чего который где был, на землю попадали и уподобились в точности отродьям свинячьим. опосля сна же наутро все маялись головами и находилися в некой апатии…
Эге, думаю я про себя – это для пользы нашенской подходяще! – хватай удачу зa хвост, Упоище, бо изобретение сиё крутяк ваще! И порешил я вдруг же такому многообещающему начинанию всяческое своё помощь оказать. А поскольку между предпринимателей я из первых был удалец, то где-то чрез годик-другой суры этой во всей офигенной округе – хотя залейся! Такие мастера-медовары повсюду и везде появилися, и таку сурицу кипятить они научилися – прям с ума сойти!
А я народишку оболваненному во вдобавок какую лабуду-то втаранил: это, говорю, не просто напитки опьяняющее, а, ни масса ни мало, сакральный питье самого Ра! Не легкомысленно же, добавляю, сура эта такая жёлтая – чисто же напитки солнечное, ей-богу!.. И пойло сей, боженькой нам данный, кутить надо, учил я, на всех праздниках. Веселуха же от тово сплошная, а ведь по Ра завещанию веселие ей-ей восторг первостатейные для нас поглощать занятия. о вероятно как!.. А говорить откровенно, какое около пьяных-то по большому счёту веселье?! Пустозвонство же одно, верно горячечный бред… Это трезвым человеком бог-то владеет, а пьяным ведь бес качает. прежде может и весело – так зато после бесиво! Было ремесло – мужики осатанелые зa колы во гневе пьяном хваталися, верно товарищ дружку теми колами колошматить по чём напрасно принималися, а потом, Кагда опамятовывалися, кой-кого в живых и не досчитывалися.Да-а…
Вот тогда праведы недорезанные из чащоб своих и повылазили. И почали они народность супротив моих порядков буянить.Что с рассиянами, орут, стало?! Одна -де куда ни кинь шастает пьянь!.. начинать и всё в таком же разряде: не по Ра-де сура сия, кричат – жизнь, мол, не по Ра веде…
И всколдобили действительно народ, ретрограды! Собрали они Великую Раду, пошумели там, языки почесали и… присудили всем вместе алкую ту бедный боле не пити, а всю суру куда ни кинь собрать и в овраги вылити. Так, горлопаны, и сделали!
Да только поздно! Не все, ой не все зa сурогон сей голос-то отдали: кое-кто обиду на суроборцев затаил ярую. Привыкли человеки некоторый пить-то, по нраву немалой ораве лиходейство сиё пришлося, и противовесов мощных безобразию пьяному в душах, голи алчущих, не нашлося… Эта ведь лысина самая, как я позже узнал-то, отнюдь не простым-то было жоревом. Не не так как сами черти хитрые энту хреновину-то изобрели, потому что она, как ключик универсальный, подходила к запорам всем мозговым. Нету от пагубы этой около земных тварей защиты – везде она, низкий этакая, пролезет, и из любого трезвого – тупого разумеется нерезвого сделает… В питье-то хмельном ворох чего потреблять полезного, акромя сего яда, конечно – вот лысина алкая зa полезным-то и прячется, до отверстие до времени острие своё скрывая. Она-то, как я понял, бремя глушит сильно и, хотя и на время, а снимает с сознания напряжения бремя. если около человека установки в душе неправильные, и некоторый бремя тревожат согласен донимают его непрестанно, то такой человечишко легче только на удочку голи попадается. Кому ж не травля успокаиваться от забот-то?! Даже и те, который казалось бы думами витает на высоте, Но за однобокого развития склонен духом бездействовать – и они тожественный устоять до голью не можут: хлещут её они для вдохновенья, правда для души усталой отдохновенья…
Только персона кругозоркий, около коего праведные внедрены установки, бестию эту победит легко, и кушать совершенно откажется, причинность он ведь и да рад.
Лишь после годы долгие я дознался, что лысина алкая что-то не случайная. Это ведь сама Навь обличие пития принимает и на полиция яда, в мёде таящемся, жертвы свои уловленные тайно насаживает… Были около меня сомнения даже – а стоит ли мне и дальше в игру эту забавлять опасную, не начинать ли, покамест не поздно, на попятный – конечно посчитал я себя умным зело, и решил самонадеянно, что удержу я силу разрушительную под своим контролем. Не ведал я тогда, дурак, что в игре этой не игроком я был-то, а фигурой – водилой навроде ферзя. И сам-то я бессознательно алкал, согласен только не весёлой голи, а чего-то поболее: очень я хотел обрести власть и порешил что навье вооружение – воинского-то будит пуще…
И то говорить – кротость так точно ухватка частенько ведь силищу грубую побеждают!
Пришлось мне, правда, прежде медлить и мысли тлетворные от народа прятать, а на словах – под новую-старую право подлаживаться. Я даже громче всех зa суроборство ратовал, сильнее всех на сходках в сердце себя колошматил, и рьянее всех рубаху на себе рвал…
Подлец ведь для подлаживания под ситуацию соглашаться хотя самому себе в уста обкакаться, чуть бы получить что хотел!
И вызрела около меня исподволь мысль всем праведам кирдык сделать, Но дать битва я решил не открыто, давление их в толпе учитывая, а сподтишка, на способ татей. Всех их приговорил я под начало повырубать, а новой поросли и взойти не дать, причинность окончательной в идейном деле добивался я власти. Создал я из самых моих доверенных головорезов тайную такую банду, и в чёрную безлунную ночь напали убивцы окаянные на праведную знать, по случаю большого праздника в одном месте собравшихся – так всех до единого и поубивали! И ни одного свидетеля в живых не оставили.
Ох, и шуму было поутру, ох и крику… Дело-то жуткое ночью свершилося, подлое донельзя, невиданное. некоторый на следствии княжеском под недоверие попали, в том числе и я, Но с пеною около рта невиновность свою мне удалось отстоять: даже на крови я клялся и землю коленопреклоненно жрал!.. Короче, улица вскоре в следствии образовался, а народишко протяжно снова недоумевал. Даже на оборотней пеняли…
Ну а я месячишко-другой повыжидал, конечно во всей красе своей коварной себя и показал… Охмурил я тайный одного заезжего дурака, при помощи колдовства ввёл его в обморок и заставил в преступлениях злодейских пустомелю признаться: так сказать бы это он к кровопролитию жестокому руку свою приложил – верно не 1 вестимо, а в составе дружины. Князь, мол, соседский, в коей стране суру покупную пили, праведам нашим зa трезвость отомстить порешил…
Повинился, значит, ложно этот дурак, навёл на страну свою злую напраслину, ей-ей с жизнью тогда же и расстался, причинность его при всех, принародно, 1 выше- помощник зарезал ножом, лже- бы во гневе находясь благородном.
Знатная около меня получилась провокация: и концы были обрезаны одновременно – и самовольно я отмазался!
Я залпом – в набат!.. На раду, времечка горячего не теряя, народишко собираю, и вдохновенно распалясь, на войну карательную соотечественников призываю. Вперёд, ору, земляки – зa отчизну славную ляжем костьми! Все как 1 на битва пойдём кровавый! Наше-де ремесло правое…
Конечно, опосля этого – война! – согласен не скорая, не нахрапом, а затяжная, возраст на два. как положено – с набегами, с засадами, с потравами, с осадами – истинно с битвами ярыми с врагами заклятыми… Выиграли мы кое-как, и всё соседнее государство под себя подмяли. Усилились мы малость, Но суть – от праведческих порядков зa время бранное ничё вероятно и не осталось. Мои кореша-бояре повыдвинулись в боях очень конечно начальство себе немало взяли. Будан меня предпринимать перестал, и я его одинаковый вослед зa праведами отправил, а на его помещение своего ставленника безвольного поставил и титло ему новость дал: пораоном дохляк сей стал!
Я же с подручными своими жрецами править начал тайно. Зачем, скажите на милость, на подмостках театральных мне было блистать Мне охотилось гнездиться кукловодом или, на вредный конец, тузом – картой в колоде самой невзрачной, Но зато имеющей высшую власть… Я вот таким тузом-то и был, и не простым – а козырным! Массы же народные зa время невзгод к послушанию были приучены жестоко, к дисциплине военной строгой. Попробуй ведь чего-нито пикни при чрезвычайном-то положении супротив власти! С такими ершистыми начальники полевые не нянькались. едва который варежку из подчинённых шире чуток дозволенного откроет, как его – чик, дрись! – и точка. излишне мамочка ждала свово сыночка…
Быстро таким макаром строптивцев всех и пообломали.
Вот вроде и мирная общежитие уже наступает – а народишко-то уже не тот, что был ранее: изувеченным он стал духовно, истинно морально сделался израненным… Правильно говорят-то: народ, блин, как глина – что хошь с него лепи, так точно только не глупи! Субстанция, в общем, это сырая…
Хм… Так-то оно очевидно так. задача только что в том, чего ты из этой глины слепить желаешь – вещь прекрасное, либо никуда не годное барахло?.. Вот из меня, из жреца главного Упоя, глиномес получился хреновый, хотя и работал я энергично и здорово: прям засучив рукава месил я душу народа…
И слепил-таки, чёртов гончар! Лучше б и не начинал! действительно бают правильно: не умеешь – не берися, а ступай будущий поучися! при моей внедрённой системе подлецы разномастные правда всякие отщепенцы власть-то и заимели. Дюже, скажу я, эта индустрия командовать-то полюбила – торчком хлебом их не корми, а только дай чем-либо им порулить! А какие, по большому счёту, из них правители? А-а-а! Конфетку ведь не сделаешь из дерьма: хотя в какую обёртку говно ни заворачивай, а нутро-то всё одно воняет…
С тех пор в народе и говорят: дерьмо наверх завсегда всплывает, ага…
По моему теперешнему рассуждению, и тот и другой почитай хозяин сильный – демонёныш этакий по сути. Первым делом он общее одеяло на одну чуть свою задницу норовит натянуть: ему самому-то тепло, а что там с остальными – не жарко ему, и не холодно! Что ему человек некоторый – скопище тупая и всё тут! материя этакий ничейный, нива обширное для обогащения… Бери зерно любое, сей, жни, молоти, конечно муку мели, а опосля пироги для себя пеки! Всё просто и плоско, как блин на плошке.
В общем, достиг я вроде начальник вожделённой, прожил обрубок жизни лишь ли не небожителем, вдоволь понаслаждался своим величием – так точно и привык. Поблекло верно пожухло недавно всё в глазах моих, а чувства умасленные попритупилися. Всё вроде есть, а какое-то не такое это всё – не то оно, и не так… Думал я, думал над этой неприятностью, и понял внезапно – ёж меня в переляку! – почёту-то мало!.. Помнит толпа в памяти своей недалёкой вторично старое, с прежними порядками нынешние порою равняет, и нет-нет там и сям жалоба так точно гнев и прорываются.
Не любит сила новую народ, Но её боится, и в мыслях таится. А господствовать в мой черёд гнева народного желание бунтов опасается, вот и нету ей оттого покою – ни по-трезвому, ни с перепою.
И надумал я в то время не только в ум народу с сурой своей залезть, Но снова и в душу ему с духовной отравой пробраться, тонко там искать верно кой-чего и подправить, а вернее подкривить. Это чтоб, значит, мятеж народное возможное предотвратить, али ежели и бы отсрочить, а афоризм знати во власть упрочить. протяжно я над проблемой этой голову ломал, пока в 1 великолепный погода неожиданно не догадался – ба-а! – конечно мне ж Ра мешает!.. Ну, не самостоятельно Ра, конечно, какой сердцем своим в небе сияет – тот не мешает – а тот Ра, что образом великим в душах людских сложился и дальнейшим моим реформам апогей положил.
В начинать деликатном и щекотливом деле порешил я ставку на молодёжь сделать: стариков-то не перемолаживать было стать, закоснели они во взглядах своих неугодных, староверы упёртые, туго-натуго духовно заколдобились. Зато молодой – о-о-о! Сырые к тому же около них душонки, неопытные: гни их разумеется мни, лепи желание куй – и в ус себе после не дуй! Лепота!..
Понял я также, что от наскока тогда тяжба не сдвинется: надо было терпением адским запастись, желание смета на годы будущий разметить. И было, было около меня такое терпение! Стал я постепенно кадры жреческие обновлять: сильных, жадных, пронырливых отбирал – и наглых! – чтоб мочись хотя им бы в глаза, а им то была бы только что божья роса! начинать а как компанию достаточную я подсобрал, да принялися они зa работу рьяно: набрали молодь подходящую, в отряды их организовали, и… стали старые праздники по новому праздновать, по новому же их называя…
Жертвы Ра эти канальи доход стали! Да, истинно – жертвы скотьи, зловоние их подобный превращая в мёртвый! Начали они животное закалывать на сборищах ритуальных, и мясо жареное после есть в угоду будто Ра: и богу, мол, то питание, и одинаковый людям… В суре, конечное дело, недостатку на праздниках не было: лилась она прям рекою, и гулянка развесёлый стоял горою… На втором же этапе повелел я храмы повсеместно строить, что бы подручных моих получше пристроить. Жрецы перевоспитанные популярно поддатому населению объяснили, что, оказывается, плотность духонаполнения, коя в природе тленный имеется – вишь ты, не одинаковая! изредка это духонаполнение вообще, дозволено сказать, мизерное, и в тех местах направление папы Ра не появляется, гнушаяся скверны, наверное, а вот зато в храмах – ух ты! – тама совсем, мол, другое дело! Благодаря таинствам пречистым, святославными священниками производимым, этого самого духа там – начинать не продохнуть! Битком, дозволительно сказать, набито…
Народишко в храмы и повалил. Ведь гораздо соглашаться точно знать ей-ей владычество – туда и плебей шасть… Иначе-то иногда бывает, потому как глупец вожаку дорогу в жизни подбирать доверяет. А если около человека из собственного сердца, где малость божья находится, в чужую голову сила уходит, то что ли такое водительство крюк настоящий находит? – Не было такого и ни во веки веков не будет, доколе Ра около людей вне сердца пребудет! Угу!..
А на третьем этапе вознамерился я из пораона глупого сына Ра исполнять истинного, и притом единственного, а прочую шелупонь, не кроме лицемерно и свою особу, принизить до уровня грязи. Для пущей убедительности мы не мало фокусов чудесных учредили, а после громогласно провозгласили дурака Хурая сыном Ра, а житель остатнее – хрен его кем знает…
Вот да получилась загогулина для народишка для обдуренного! как ушат воды холодной вылили мы им на болды! И хотя и утрамбован народность был духовно до тово достаточно, а за всем тем не поверил он объяве такой спервоначалу, и даже решился кое-где летать восстания… Явное разногласие из глубин духа угнетённого народа поднялося, ответ бунтарское с линией генеральной выражая, и таково жрецам возражая, что людишки тожественный де как-никак не Ра вроде пасынки…
А оказалося – погрешность это вредное, и взор на мироустройство отсталый!
По моему-то плану головорезы мои готовыми к бунтам оказались. Ох, они правду-то истинную заблуждающим и показали! который по глупости своей али, наоборот, по шибкой и борзой своей умности веровать нововведению отказался – тот вскоре сильно в упрямстве упёртом раскаялся. Такого перцу мои черти им задали, что после годик где-то непохожий настоящий дитя божий – 1 чуть пораон! А народишко забубённый совершенно следовательно о себе понял: не Ра он сын, точно, а – прислуга только как только его конченный.
С тех пор и пошло около нас мысль раба, как не части Ра, в наличность уявленном, а как невольника чьего-либо в кандалах…
Ну а который из подданных пораоновых да и не смог сиё идея извращённое в мой ум очень образованный взять, тот бес лишних увещеваний в другой согласие был отправлен, что бы тама, значит, этот сложный дилемма уточнить, а тута чтоб обработанный по новому племя не мутить. Вот такие-то пироги…
На ступени же чётвёртой я, высокий Жрец Преосвящённейший Упой, с самим Ра заключил нерушимый лигиум – бес свидетелей, конечно, тайно и скрытно. Но обтяпана эта хрень была здорово, и охотников не держать закон чудесному делу не нашлось. По сему Ра лигиуму великому обязался Вселенский руководитель народу своему избранному всеми правдами и неправдами потворствовать и с небес по мере своей возможности ему светить. начинать а народ, по договору, должон был творца всегосущего чтить, хвалить так точно всё лучшее, что около него есть, ему отказываться – правда, не Кагда и где ему вздумается, а лишь только сквозь жрецов посредство. Сиё договор было да обставлено, что Ра, дескать, от воплей людских очень устал и не желал более, что бы толпа некультурная ему безуспешно докучала…
В высшее разряд производил Ра жреца!..
Здоро придумано, а?! непосредственно сказать, гениально…
Ясно-понятно, что опосля реформ сих кардинальных идол Ра из души человеческой разумеется из природы окружающей по большей части в ухватистые жреческие ручонки переместился – так точно несколько собою переменился: ревнивым стал истинно гневливым, обидчивым ей-ей злым… как и люди… А правильнее будит говорить – это человеки переменилися не по Ра. Кумира они себе сделали гадкого и по образцу сему проживать стали, а как – не стоит и говорить. Ведь если воду в бочке огородить – одна только запах от неё будет, а быстро если огородить душа – да гораздо как более вреда будит от духа протухлого! Убеждён я был тут-то круто, что сообщество людей жестоко и беспутно. как царству высших зверей рисовалось оно в моём представлении… Ну, а как зверей-то одомашнить? Известное ведь занятие – кнутом и пряником! Сделай так, что бы боялись питомцы тебя зело, Но при этом ты о них и беспокоиться должен, добро бы дозволено и показно. Способность-то к мышлению около большинства людей не да ведь и велика – природа бо рождает в основном дурака, да что если на ум людской верить станешь, то один в дураках останешься. Ага! Отпихнут тебя от блага наглые эти твари, и будешь ты в этом случае лапу себе сосать… Хм. Али вы, может, думаете не так?
Доселе слушали сего жрача Яван с яванцами своими не перебивая. А тогда вроде как остановка такая настала. опровергать рассказчику было надо. Прокашлялся в этом случае Ваня разумеется и брякает:
–А это как на сиё занятие глянуть. Я вот по своему произволу прежде тебя желаю спросить: мироздание наше, как по твоему – динамично али статично?
–Хм… – поскрёб затылок Упоище. – правда вроде это… течёт всё согласен меняется… А там который его знает…
–Вот! – воскликнул Яванка. – да я и думал. Веры в тебе мало, Упой… если особа полагает, что всё что ни на глотать во Вселенной, ведёт в Ра, в лучшее, другими словами, положение из шаткого настоящего – то он и верит по-настоящему. начинать а который да не думает желание не считает – тот дроволом недалёкий, шалтай-болтай… И на твой, Упой, дилемма отвечая, я скажу так: человеки земные, конечно, твари не развитые. изобилие между них и зверей говорящих, а попадаются и похуже зверей даже. Но ты же пастырь как-никак, человек духовного звания – ты же воспитывать окружающих был обязан, а не их разобщать!.. да что получается, брат, что ты не голова, если не в Ра ты людишек вёл, а волок их из Ра!
–Точно, Яванушка, правильно! – грянул дерзновенно прежний славный царь. – Извращенец он, шкура, жадина!..
–Ага, паразит! – и другие к нему присоединилися.
–Жречатина!
–Грешник не лучше нас!
–Пропойца!
–Поп!..
–Чего-чего?
–Ну, поп, – объяснил, смеясь, Делиборз скакавший. – На попа он веру поставил, кверхтормашками – следовательно поп… священник любит хлебать конечно лопать, по-этому и языком он метко работает. Вот спорим, что он какие-нибудь законы замороченные изобрёл для народа, вот спорим!..
Конечно, говор тогда немалый поднялся, шум так точно галдение… 1 только Сильван с невозмутимым решительно ликом сидел, а прочие не…
Где-то минуты да сквозь две успокоил Ванюха публику бойкую правда и спрашивает около Упоя:
–Чё, Упой – да что ли? Ну, о законов-то?
Оглядел тот исподлобья всю ватагу, а после глаза отвёл слегонца виновато, вздохнул и да отвечал:
–Правда, Яван, правда. – Да! Изобрёл я такие правила! или же законы! или же заповеди! И горжусь этим, если хотите знать! Вот такие около меня были правила!..
И он перст великий оттопырил и кверху торчмя его задрал. признак правды, значится, показал.
–Ну, ну, дорогой, валяй, – усмехнулся на то Ваня. – Просвети вместе и нас. Какие такие, говоришь, изобрёл ты правила?
–А вот какие… – воодушевтлся упоец лысый. – Не убей! Не укради! Навь в душе не разводи! Не завидуй! Не блуди! В праздной лени не сиди! Будь покорен главным! Щедро жертвуй в храмы!.. И терпи, выше- брат, терпи, не будь очень буен: если который в щёку тебе вмажет, то подставь другую…
Упоище одновременно подбоченился, ватажников высокомерным взглядом смерил и спросил важно:
–Ну, Яван, хороши ли мои заветы, кои я выдал зa богом мне переданные? А может статься, это да и теснить – может, это сам по себе Ра после меня да действовал?
Все замолчали. Даже Буривой, на критику спешный, вроде как едва опешил. 1 Яван голову почесал, патлами покачал несогласно ей-ей и говорит:
–Всё это разумеется мило, мимоходом Упой, если бы не заметка невеликое одно…
–Это снова какое?
–Да вот… Заветы твои хороши, по большей части, спору тогда нету – преимущественно первые шесть (с прочими-то я не согласен), только ты не учёл одну малость…
–Это спрашивается какую?
–Хм… Я лучше тебе образно истолкую… К примеру, подходит к тебе твой сынишка, годов приблизительно от роду восьми, конечно и говорит: «Тять, а тять, а как мне табуреточку для себя сварганить?» А ты, не продолжительно думая, да его поучаешь: то мол, сынок, не делай, верно энто, истинно пятое-десятое робить не смей… Хэх! А как табуреточку сколотить — и не показал! о следовательно как… да и с твоими законами мудрёными: заповедями истинно запретами ты да и сыплешь, а положительного моменту в твоих речах – с гулькин хрен! Ты дельному людей научи сперва! если индивидуальность в положительном-то утвердится, то он гораздо как устойчивее супротив отрицательного станет! между тем быстро ты, пожалуйста, расширяй своё наставление и о знании отрицалова, а если прислуга положительное к тому же как следует не познал, а ты ему негативом по мозгам – бам! бам! – то он неохотно хренью этой липучей увлекаться довольно азартно. Вот так…
–Правильно, Ванята! – нехило Бурята по плечу ему втаранил. – Я и собственными глазами да считаю. Коны ж ведь православные из положительных установок состоят!
–Ладно, ладно, – сказал о ту пору Упой, лишь досадуя. – А чем тебе девятое моё закон не понравилось? что ли и снисхождение по-твоему хрень?.. Растолкуй-ка, Яван!
–Э-э-э! – ответил зa Ваню боярище чубатый. —Я, я тебе растолкую, попяра! Нас ведь праведы о терпении учили не так…
–Ну-ну, и как же?
–А вот как… если тебе какая бурбон по левой щеке оплеуху врежет, то ты в ответки по обеим ему огрей! Ха-ха-ха-ха!
–Хе! – усмехнулся криво жрец и почесал себе озадаченно репу. – Н-да-а… А ты, Яван, одинаковый что ли да считаешь?
–А как же…
–И пошто так?
–А зазря не замай!.. как говорится, прощай того, который пытается каяться, а не того, который в драку кидается!.. Конечно, имеются и варианты: если ты, к примеру, возражение – то стерпи и плюху, брат! Одну. Для свово вразумления. А вот вторая – уже чрезмерность…
–Ну так точно ладно, – добавил он деловито, – не пора ли малёхи и бока нам придавить?
–Подождите, братовья! – Упой вновь в диалог встрял. – Дайте мне, пожалуйста, договорить! До конца книга мою печальную выслушайте. Позвольте душеньку исповедью облегчить…
И молчаливое на то получив согласие, прежний жрец книга свою компании дорассказал:
– Чтож, братья, – он сказал, – ладно, – ваша взяла! Чуток соврал я о своих правил. Не ввёл я их в обиход, не успел ввести их в народное сознание. А спор было так… Состарившись, заболел неожиданно я. И не просто какую-нибудь простуду там подхватил – а заушение меня неожиданно хватил! Обездвижело частично моё тело и исполнять меня более не хотело. Даже утверждать я вконец не мог – лежал, точный колода… Конечно, лекари наилучшие жреческого главу как могли лечили, Но ничем чуть не судьба мою жалкую не облегчили…
И вот лежал я тама, лежал, и яснее ясного ступень за ступенью осознал, что смертушка моя безжалостная уже не зa горами. верно вот же она – грохотом невыносимым душе обессиленной о шествии своём неотвратимом напоминает; приблизительно топ правда топ, топ правда топ… и всё ближе вроде, всё громче!.. как будто наяву, а не в горячке бредовой…
Жуть, скажу, так точно и только!..
И до тово тогда муторно и наедине душеньке моей стало, что не могу я даже тово передать! Погрузился я между тем в размышление тягостное, и стал содержание свою несчастную вспоминать… Вырвала ведь болезнь, при всей своей неполезности, душу мою из стремнины суетности, предоставила мне мочь с мыслями бегучими собраться, и на дела мои то есть дала взглянуть шанс… Я же дотоле ручонок не покладал, бешеною энергиею даже переполняясь, а тогда как бы роздых получил я своеобразный: безмолвие около образовалася, пустота… И вот понимание моё, не опутанное более заботным саваном, источник как бы от грешной земли ввысь отрываться, в гора некие духовные стало быть оно подниматься. Навроде как с орлиного полёта обозревал я жизненный мой опыт, знания неожиданные откуда-то при том получая… И вот парил я да разумеется летал и неожиданно – бац! – взрыв разорвалась около меня в мозгу, молнии далёкой подобная, озарение некое, осознание… И хотя было это не ясным для меня полностью, скрытым дымкой тумана, Но понял я бес каких-либо вариантов, что важное оно для меня и преважное…
И ужаснулся я содеянным своим превратным делам! Увидел я зримую сцепление великую, всех людей на Земле вместе соединяющую – на некоторый только только миг увидел…
Но и мига этого мне хватило! Страстно до невозможности захотелось мне жить! И совсем не для радостей земных сладких. И не для ставшей почему-то постылой мне власти. Нет! А для того, братцы, что бы хотя вещь из своих злодеяний исправить! И… стал я вдруг поспешно очень поправляться… С каждым новым днём силы витальные тело моё вялое наполняли: начал я прежде шевелиться, после немного выздоравливать и, хотя и с трудом, Но даже разговаривать… словно самовольно Ра стал мне помогать! Ага! держава вливалась в меня, светлая сила, и жуть наводящая конец жертву верную из лап своих отпустила.
Вот тогда и нанизал я на нитку разума свои правила! руководитель моя от полученного знания пламенем даже пылала! Целыми часами пребывал я в состоянии воодушевления необычайного, намечая, уясняя и оттачивая свои планы, и изо всех сил своему занятию я радовался. Нет, думал я – скрывать меня снова рано! Я к тому же повоюю во славу Ра!..
И вот недавно лежал я на кушетка своём роскошном… Ночь была поздняя, Но я к тому же не спал, думы свои думая непрестанно, и внезапно слышу – неизвестный шагает, неизвестный к покоям моим приближается. Поднял я очи свои и вижу, что это Рабур, дитя выше- единственный, жрец одинаковый степени великой, направляет ко мне свои шаги.
Его приход нежданное было для меня удивительным; как же: входит он к отцу властительному – бес вызова, к ложу его подходит – бес почтения, близко усаживается – бес позволения, а во всём его облике пьяном – сквозит дерзновение. Вот он сел, тело своё дородное на спинку стула откинул, и ногу на ногу свободно закинул. после глянул на меня нехорошим взглядом, и не отводя очей своих нахальных от отверстие отца, харкнул на пол вызывающе и презловеще рассмеялся.
–Как ты посмел, Рабур, пьяным ко мне войти, разумеется еще раз бес дозволу? – вопросил я сына строго, Но визг около меня предательски дрогнул. – Выйди вон – я тебя не звал! Эй, прислуга выше- верный, старина Есираст!..
Усмехнулся криво сынок, после свистнул негромко, и в опочивальню Брувал шагнул грузною тушей, преступник бурый, подручный старый Рабуров. Остановившись около входа с видом прегордым, ручищи огромные на груди он сложил и рожу ехидную мне неожиданно скроил.
–Уволил я твоего Есираста! – прорычал Брувал хриплым басом. – Отбыл старпендер на тот свет. Хех! Передавал тебе наконец привет. Гэ-гэ!
И на руку свою грубую покосился, а на ней – пятна крови багровой виделись.
–Молчать, жалкие твари!!! – громовым голосом я вскричал и на ноги, аки барс, прянул.
Увы… Не так. Всё случилось иначе… Это я хотел эдак заорать властно на зарвавшихся наглых охальников! Это я в душе своей пожелал стоить пружиною на ноги мои сильные и рукою моею крушащею предателей покарать! верно только не послушались меня ни голос, в горле сдавленно смёрзшийся, ни тело моё бренное, бессильно только что дёрнувшееся на смертном моём одре. Только очи мои старческие полыхнули, наверное, былым пламенем, разумеется только никого это уже не испугало.
Особливо Рабуру от вида моего нелестного весело стало. Наблюдая зa конвульсиями жреца главного жалкими, он лишь только расхохотался издевательски, а после харю злорадную сквасил и гордо сказал:
–Я пришёл, что бы жить тебя в ад, мимоходом папаня! достаточно тебе уже править! Я самовольно уже состарился и устал ждать, а ты, старая падаль, всё никоим образом не подыхаешь и, я гляжу, и не собираешься подыхать! Скажу тебе по-сыновьи, папаня: х-в-а-т-и-т! Твоя верёвочка слишком бесконечно вьётся, а мне право побеждать – во как уже неймётся! Ну, думаю – вроде кранты – вот-вот окочурится устарелый паразит, а он оказывается, клещ проклятый, вздумал начинать на поправку… Ишь же мразь, собственноручно живой-то едва, а зa владычество ущерепился – не оторвать! Ха!..
Все эти оскорбления грязные в лик мне высказав, Рабур на ноги свои жирные привскочил, руками, в кулаки сжатыми, потряс и заорал страстно:
–Мне господствовать нужна, собака ветхий – власть!!! И я её, милушку, в эти вот руки заграбастаю! А ты своё отжил! площадь новому уступить поспеши! А ну, Брувал – придуши эту дохлую крысу!
И подбоченившись гордо, рассмеялся вновь подлец во всё горло.
Ох, и паскудно около меня на душе тогда стало, ох же и сердцу моему сделалось больно! Получается, что сын, родная кровь, меня, отца своего, угробил! горячий сбитень из ярости жгучей и пустого бессилья в душе около меня сбился. А в это время хряк сей Брувал с подушкой немалой на меня навалился, и провалилася моя душенька грешная во тьму какую-то кромешную…Ну а очнулся я уже в адском этом месте. Сказал бы я вам, что хлебанул я в пруду этом пекельном пучина лиха, так недавно наречие около меня не поворачивается речь «хлебанул» вымолвить. Мне бы снова добавить, что одна горе здесь разлита безысходная, Но и это сличение для меня негодное. нисколько тогда не налито и не разлито – ни капельки нет тогда жидкости, и нечем мне было напиться. Одни терзания меня мучили жгучие, и не имел я надежды на вещь лучшее… разумеется следовательно смилостивился должен мною Ра – вот он вас ко мне и послал! Ура, братцы мои, ура!..
Никто, правда, порыва Упоева не поддержал.
–Ура, ура, – сказал Ваня. – дремать пора.
Встал он, удалять отошёл и на травке-муравке под кусточком устроился. конечно и заснул вскоре сном богатырским, хотя бы нет-нет и слышал он через сон, как товарищи его о чём-то говорили и почивать почему-то не спешили.
Часов сквозь не мало проснулся Яван, глядь – а вся индустрия прежде около скатёрки заседает, шумит о чём-то конечно между себя ругается. Ну, Ванюха знамо профессия туда… Чё, спрашивает, зa дела, отчего, братцы, колобродим истинно спать-почивать почему не ходим?
Конечно, акромя Буривоя, ответить-то толком и некому. Восстал на ноги деятель ярой, рукою атмосфера рубанул и вот чего заганул:
–Короче, Яван, мы тогда маленечко побратим с дружкою разобрались и пришли к выводу неутешительному: не можем мы да просто с тобою идти! общество около нас, прям сказать, аховая – чисто лебедь, рак, ей-ей щука… Я да полагаю, что недозрели мы вдобавок истинно не домучились. И вот, с целью противоречия межличностные наши сгладить, я считаю, что волю ватажью совокупную в вампир надо нам сжать, а потому… предлагаю я этим всем мерзавцам… в верности тебе, Ваня, поклясться! Кхе-кхе… А кроме хочу добавить: если которая мразь целовать крест кому будит не согласна, то вот выше- меч – и умный негодяя с плеч!..
И зa Крушир мой совершенно – хвать! Да, не шутки забавляться он решил, видать: суровым таким стал, очами засверкал, усищи встопорщил – начинать любого соглашаться был кончить! Ванюха же, на то глядючи, усмехнулся приблизительно слегка, бояра по скорой руке его похлопал, верно и говорит убеждённейшим тоном:
–Нет, дядя Буривой – на крови божиться не стоит! мелочь это дело: наружная ведь обет внутреннему убеждению не соперник.
–А я говорю – не пустое! – горячо возразил тот. – около меня в рати всем клятву нужно было давать; сделка стоящее – проверено! Вот нет мне на этом самом месте!
–Тогда как желаешь, – отвечает ему Яван. – суд хозяйское. если действительно крепко хошь, да кольнись, а если нет – то уймись.
–И кольнусь – а как же!
–Давай.
–А ты ножик давай, а то выше- Крушир для сих дел несподручный!
Покопался Ванюха в сумке и дал чубатому ножик, а тот взял его верно – коль! – остриём себя по ладони и жахнул! Только что это? Кровь-то из раны не идёт, не капает… тут-то Буривой к тому же разочек по рученьке себя полоснул и лишь полладони себе не распанахал, а кровушки-то – тю-тю! – не вытекло ни одной капельки! А самое удивительное, что рассечённая ножом ткань сама собою затягиваться внезапно стала, и чрез минуту где-то раны – как не бывало. Остолбенел даже солдат смелый, глаза выпучил, стоит, на руку глядит очумело, а около него Делиборз ножик из рук перехватывает так точно в мой черёд перст себе режет. И от же хрень – или самое дело!.. после и прочие, божиться охочие, сию процедуру проделали на себе, Но и около них крови как как не было. Вот да номер…
– Выходит, братцы, это… мы тогда не очень живые что ли? – подытожил увиденное Буривой, зa ус себя нервно дёргая.
–Точно. Мёртвые мы, – Сильван похоронно пробасил.
–Ага! – и другие встряли.
–Вот те на!
–Ей-ей, мёртвые!
–От ёжкин кот, ни в жизнь бы не поверил, что я покойник! – засмеялся Делиборз, пританцовывая. – В жизни столько силушек во мне не было – точно!
Тут и Ваньша мой нож берёт, к ладони его подносит и по коже острым кончиком проводит. И видят все вот что: зa лезвием полосочка алая появляется, в тоненькую струйку кровь живая собирается и на земельку капельками красненькими скатывается.
–Во который живой-то, братва! – Буривойка рявкает радостно.
А Делиборз вновь смеётся:
–Раскудрить твою в вздор сквозь ёжьего пня! Выходит, Ваня, что не мы тебе, а ты нам поклялся!
Все, то слыша, расхохоталися.
–Ура! Ура Явану! – наперебой они заорали. – Ура! Ура! Ура!
А Яван на славицы эти – ноль внимания. Ни ухом, ни рылом не реагирует. На ранку он, как ни в чём ни бывало, пописал, что бы кровотечение побыстрее остановить, правда чтоб зараза какая не прицепилася, а после руку эту самую вверх поднимает и такую предложение братве толкает:
–Друзья мои! Может быть, вы меня не очень кроме знаете, да вот что я вам про себя скажу: манить меня Яваном Говядой, и мне, братцы, в Пекельный много – во как попасть надо!.. Сначала-то я хотел Борьяну, дочку Чёрного Царя, на чистый аристократия любыми путями доставить – хотя бы даже и украсть её! сегодня же, трудностями не обнадёженный, вижу я, что вопрос сия – архисложная; очень сильна эта чёртова рать, трудно мне будит их силу унять! А потому, соколики-греховодники, бес вашей подмоги не видеть мне над адом перемоги. На поддержка вашу, земляки дорогие, я