Как фанатик мутных дел в пекле эпично охладел.
Всю-то ночь длинную Яван Говяда и его, да сказать, первенство в беспроглядной темени брели правда горюшко мыкали. А места около и действительно были негостеприимные так дикие – начинать коренным образом же нехоженные и к путешествию совсем не гожие: сплошные повсюду бугры истинно канавы, овраги конечно холмы. тогда и при ясном-то свете не и тот и другой ходить бы решился – тово и гляди шею, сверзившись, свернёшь! Ну, верно назад-то не повернёшь…
–Сильван, а Сильван, – обратился некогда Ваня к побратиму громадному, из дежурный некоторый ямищи как раз вылезая, – скажи, а как ты видишь в этакой-то несусвети? разве около тебя глаза какие-нибудь особенные, не такие как около всех, а?
Хмыкнул удивлённо грозный титан и ответил брательнику так:
–Да глаза-то как и глаза. Оно конечно, твоих они позорчее, пара Яван, Но я ими тожественный ни зги не улавливаю.
–А чем же ты в то время зришь? – превесьма Ваня удивился и даже остановился.Как фанатик мутных дел в пекле страшно охладел.
Всю-то ночь длинную Яван Говяда и его, да сказать, первенство в беспроглядной темени брели правда горюшко мыкали. А места около и действительно были негостеприимные ей-ей дикие – начинать коренным образом же нехоженные и к путешествию решительно не гожие: сплошные повсеместно бугры правда канавы, овраги ей-ей холмы. тогда и при ясном-то свете не отдельный дождь бы решился – тово и гляди шею, сверзившись, свернёшь! Ну, согласен назад-то не повернёшь…
–Сильван, а Сильван, – обратился раз Ваня к побратиму громадному, из дежурный некоторый ямищи как раз вылезая, – скажи, а как ты видишь в этакой-то несусвети? разве около тебя глаза какие-нибудь особенные, не такие как около всех, а?
Хмыкнул удивлённо задумчивый исполин и ответил брательнику так:
–Да глаза-то как и глаза. Оно конечно, твоих они позорчее, пара Яван, Но я ими тожественный ни зги не улавливаю.
–А чем же ты тем временем зришь? – превесьма Ваня удивился и даже остановился.
–Чем вижу, говоришь? Хм. А около меня еще раз 1 отверстие имеется, согласный внутри. Я им не только то что впереди, Но и то что сзади, желание и с других сторон происходящее, наблюдаю. И то что зa камнями али зa другими препятствиями хоронится, от моего чудо-ока не скроется. Одно чуть плохо: взгляд сиё тайное судьба мне в чёрно-белых тонах. Красочности оно вишь не различает. начинать желание это ведь ерунда, правда, Ваня?
Дело под утро происходило как раз. Вскорости Сильван пещеру впереди увидал. Туда всей ватагой они и направились. И, полагается заметить, вовремя, а то знаменитый на небе уже зажглося, багровым своим светом окрестности безжизненные осветило, и жаром пекельным от него пахнуло нехило. после короткое времечко сделалось вокруг, как в бане: така температура поднялася, что боже ж мой! А нашим-то пешеходам париться охоты и нету чевой-то.
Ну, они к пещере стало быть иметься той… Вваливаются вместе в теснину, а тама, значит, холод просто восхитительная – оптимальный этакий микроклимат. Перевели они запах первым делом, продышалися на холодке, а после смотрят – еще некоторый отверстие куда-то ведёт, в самую что ни на глотать глыбь. Любопытно… опосля отдыха недлинного по проходу тому и двинули. «Интересно, чего вдобавок нам судьба-то подкинула? – думает про себя Яван. – тово и гляди еще раз одного горемыку из адских оков избавлять придётся. И чего только в задрипени этой испытать-то не доведётся…» Яван-то, как и положено атаману, первым туда шагает. зa ним Сильван тихо ступает. А позади Буривой с Делиборзом идут озираясь разумеется будущий вглядываясь. И то – маловато ли чё зa поворотом очередным скрывается! А то ринешься, голову очертя, в неизвестность, как рысак, конечно и попадёшь в беспеке-то впросак…
Немного приблизительно они прошли и чуют – да-а! – отчего-то неожиданно похолодало. И чем дальше они в пещеру ту пробиралися, тем заметнее становилось прохладнее. А вскоре такою стужею лютою их с прохода обдало, что о жаре адовой, испытанной недавно, и памяти ни около кого не осталося. Дубак там настал натуральный!
А тогда как раз и пещера перед очами их открывается, прелюбопытнейшее игры собою представляя: все стены были там обледенелые, с потолка сосулищи свисали, толщиною с дерево, и повсюду осадок мерцал так точно блестел. А мороз! Градусов в тридцать, если не в сорок! как будто на Северном полюсе… Но самое интересное посредине пещеры вошедшие углядели. Там, оказывается, некоторый простолюдин из холодный глыбищи торчал наполовину, да как до пояса самого он в лёд вмёрзши был. А самое странное, что торчал он не просто так, не для украшения обездвиженного – а был он действительно живым! Он, гад, морозом там дышал страшным! Наберёт, обормот, в душа воздуху, губищи оттопырит – истинно неожиданно как жахнет жутким-то хладом! И опосля каждого такого дыхания его самого даже в боязнь кидало, бедолагу.
Поглядели наши на морозилу этого горсть и подзастыли в стуже той весьма. Одёжи-то зимней около них не было припасено, согласен и поотвыкли они в адском климате ведь от хлада. Застудилися робята любовь неуклонно как: до самых даже до косточек их пробрало. А в это время страстотерпец этот необычный голову в сторону пришельцев возьми и поверни. И так-то он почему-то озлился увиденному, что глаз около него от негодования едва было с орбит не вылезли. Зашипел он чего-то зловеще, воздуху набрал в душа обильно, правда ка-а-к хыкнет леденящим дыхом на Яваху и следовавших зa ним! Те даже на месте скундёбились, а около Ваньки от жуткого мороза ноги босые к полу даже примёрзли… Дёрнул он ноженьки свои – что, думает, зa бес разве и им тогда в ледышки превратиться придётся?! начинать уж, озлел он, нет – я дескать, Яван Говяда, и меня студить-то не надо! Пуще прежнего дёрнул он свои ноги из ледяного тово капкана и действительно выдрал их со всем льдом на хрен. причинность ещё, что шкура около него крепкая на замораживание оказалася – оборонила, как всегда, его небесная броня. Зато товарищам его пришлось не сладко. около Сильвана даже руно вся дыбом поднялася, как как иголки около ёжика, а остальные в 1 момент заиндевели даже до невозможности. да ледяными столбами там и стояли…
работа дрянь, смекает возница – вещь предпринять полагается быстро, а то к тому же чуть-чуть, и всем каюк тогда от этих мук! А холодюка сей и не думает униматься, пуще прежнего морозильную свою установку раскочегаривает: да пыхтит, паразит, что около Ванюхи ухи еле в трубочку не закатилися, и нос морозищем прихватило… начинать и гадом ледяк этот оказался – а они его избавлять паки собиралися!..
–А начинать кончай пургу-то гнать! – не своим голосом Яван заорал. – Закрой пасть, мразь!
Да подскочивши не мешкая к мужичонке, брать с плеча свою торбу согласен в дыхало ему – торк! сразу и прекратил нагнетание мороза. А холодуй заткнутый уставился на Ваню своими окулярами, чего-то через кляпище замычал, правда возница вишь очень осерчал – не в настроении он был калякать. начало пальцы на руке скрутил он пружинно, длань обратно поотвёл, так точно как хлыснет морозилу по лбу щелчком фирменным! Тот, бедняга, даже из оков своих ледяных выломался и почитай что на сажень вверх сиганул бомбой.
А как приземлился, да торбу изо рта он вырвал так точно и заорал голосом противным:
–Ой-ёй-ёй! Не бей меня, молодец, больше! Ошибся я, обознался – людей по глупости не признал! Не зa тех я вас принял сгоряча-то – тьфу ты! – с перезябу! Думал я, что вы отродья чертячьи, что опять, значит, заявилися мук моих попить так точно стоит мною покуражиться! А вы – земляки!!! Освободители мои дорогие!!!
И к Явану целовать полез было, ей-ей только Кагда до него дотронулся, оказалось что он – ледяней ледяного, да что оттолкнул мужика от себя Ванёк, не выдержал страшного мразу.
А около теплеть всё внезапно следовательно сразу, и с потолка даже на них закапало. начинать как который невидимый отопление сильное включил тама. сразу и ручеёчки весенние со стен побежали, и лужицы немалые на полу образовалися. Пооттаяли сразу и друганы Явановы: стоят, дрожат, зубами стучат, и уши себе оттирают… Весна, в общем, наступила в гроте том колдовском, ликвидация под конец ледниковому периоду пришёл. Эх, хорошо!
Яван в этом случае вспять всех повёл, ко входу. И освобождённый с ними пошёл – а то! начинать а как до входа дотопали, то уселися, значит, на пол, и Яван скатёрку свою разостлал так точно заказал чаёв разных, из травок духмяных с лугов расейских сюда доставленных. очень в свое время пришёлся для них чаёк – истинно с медком вторично липовым! – а то апосля ознобу пережитого чего-то следовательно около них в носу хлипко. Целое погода чаю горячительного холопыхала озябший употребил и нагрелся чуток, ежели и и ненадолго. А после облокотился он на локоть и спасителей своих строгим взглядом обвёл… Был он с виду не стар ещё, ежели и в некотором расстоянии и не молод, самовольно величавый такой довольно, надменный, сурьёзный, одетый в некоторый балахон и с головою, тряпкою обмотанной. лицо же около него была мордастая, с бородёнкою полуседою и с усами, а глаза большие и на выкате слегка.
–Ну, мил человек, поведай нам, – обратился к нему Яван, – оказался ты здеся как?
Помолчал тот недолго, сделал некую паузу так и стал свою книга собравшимся рассказывать:
…Ох, почтенные, издавна я на белом свете-то не был! С тысячу годов наверное. А то даже и с гаком. Не знаю, с чего и начать… Я ведь из жаркой одной страны выходец, из богатой страны, славной весьма, великой. Одна была напасть – к тому времени, как я народился, все эти звучные эпитеты в прошлое уже отошли: и место наше ужалося очень, и имущество былое ушло.
Единства на Земле к тому времени тожественный не было. Из всех окружных государств маловато который в мире с другими зимовать умудрялся, и язык с народом грызся так воевал. А мои земляки, хотя и были они опытные и злом учёные, не преуспели недавно в этих разборках. начинать не везло в войнах нашим, хотя ты вой!.. В бога единого около нас уже не верили давным-давно, и великое много идолов повсюду расплодилось. Ра древний между всех этих идолов в отдалении не первым, как встарь, числился – новые выделились лидеры, помоднее… хоть в Расиянии, в стране северной, человеки порядки старые опять хранили и, говорят, неплохо жили. Ну, согласен они не приказ нам были…
Я-то с рождения от сверстников своих отличался: умнее был всех и жаждою некоторый духовной выделялся. А поскольку я из обедневшего рода был выходцем, то претерпел я детство гибель всяких лих и весь в горюшке злом я намыкался. Но несмотря на всё это, а может гнездиться и благодаря этому, стремился я неудержимо к вере. зa эту мою исключение жрецы главного божка тамошнего меня и углядели: выкупили они меня около родителей моих и стали обрядам жреческим конечно секретам своим скрытным учить… Хотя, говоря откровенно, не быстро убеждали меня их объяснения. Видел я зорким своим оком и цепким умом смекал, что место сей ихний культ по большей части негодное полный. А всё потому, что сами жрецы богам придуманным не очень и верили, а кое-кто да и вместе ни в грош их не ставил. желание и, скажите на милость, какая услуга так толк от истуканов-то каменных?! Власть, а не счастье, жрецам была надобна, власть…
К тому времени, как я в этом вовсе убедился, я и собственноручно уже жрецом-то был. Младшим, правда, причинность старшими около нас становилися оптом богатые… И продолжалося это моё униженное служение двенадцать долгих лет… Ох, скажу, и обидный мне было, что всякие бездари влиятельные в начальники бес помех выходили, а я прежде жалкое жизнь влачил. А более тово зa народность выше- изничтоженный около меня душа-то болела: очень уели его соседи, а божки наши ненастоящие, жрецами жадными олицетворяемые, как только жертв побольше желали, а на людишек, как видно, было им плевать. как это, думал я, да – с нашим-то прошлым великим ей-ей суеверия какие-то кроме чтить?! даже всё около меня кипело внутри от гнева от бессильного…
Вот тогда всё оно и случилося! как раз между тем праздничный день 1 был… И то ли я здорово устал, то ли полнолуние тогдашнее на меня повлияло, а только взял я правда с главным нашим жречиной и поцапался. Всё ему, подлецу, в харю его наглую высказал, не постеснялся и собравшегося народа: и про него самого, и про идола его долбанного, и про шайку паразитов, кои при них кормилися… Толпе мои речи очень понравились, а вот жречине этому – нет. На дальнейший день, Кагда я духом-то протрезвел, понял я, что тупость сделал, разумеется быстро поздно-то было. Схватили меня культовые служители, побили, связали и приволокли на жреческое собрание. рассуждение был короток, Но жесток: раздели меня донага, выпороли до потери сознания, а после смолою обмазали, в перьях вываляли согласен и выгнали из города ко всем-то чертям. причинность ещё, что хотя не казнили зa святотатство: умилостивились, гады, по случаю, видать, праздника…Пришёл я в себя, оклемался безделица и поплёлся гораздо глаза-то глядят. А пустырь же, погода совершенно страшная… Ополоумел я вскоре от слабости правда от жажды, рухнул на брюхо и куда-то пополз.
сколь снова двигался, не знаю – смак времени я напрочь потерял, мне миражи с озёрами полноводными далеко казалися, реки с водопадами радужными грезились…
И вдруг… звук начальство полагается мной прокатился, дуновение влиятельный задул, потемнело всё вокруг, а после вещь ясный нуждаться мною сверкнуло, и казаться сами небеса разверзлися! Пал я в ужасе в пыль рылом, и обрезки сознания моего помутился. И тогда внезапно слышу – по имени некоторый меня кличет, а напев около него звучный такой невероятно и до невозможности страшный, и вроде даже не с неба он идёт, а в самой голове около меня отражается… Не в силах был я ответить, побоялся, к смертушке неминучей приготовился и в комок место сжался. А он вторично мне: эй, имярек, слышишь ли ты, крепостной выше- негодный, меня?.. Я лишь только головою киваю в ответ, не в силах будучи промолвить и словечка. До тово я, знаете, испугался, что даже обоср… ну, вы меня понимаете… «А ну-ка, – продолжал визг суровым тоном, – восстань, такой-сякой выше- раб, и внимай чего я изрекать тебе стану!» Подхватился я с земли прытче прыткого, голову вверх задрал – мать честная! – а в небе создание человекообразное презрительно на троне сверкающем восседает! И до тово величественным и потрясающим был сей громаднейший старец, что я забота от него не мог оторвать, и примерно статуя, там замер.
Провёл этот старик немыслимый перед собою рукою и все мысли в головушке моей забубённой лже- стёр. Чисто-пречисто в ней неожиданно следовательно и сызнова, как в детстве, жаждала человек моя знаний…
–Слушай меня и внимай! – особь пророкотало. – Я питаться твой, народа вашего, всех прочих людей и только мира подлунного один Аллах Дава! Тебя же, неважный выше- раб, отныне именем Давгур я нарекаю, и ты будешь пророком моим воленосным, причинность волю мою влагаю я этот миг в душу твою и велю говорить великую людям миссию! Даю тебе отныне силу чудеса исполнять удивительные, с намерением веру правильную и единственную в сердцах людских ты мог утвердить!..
Тут он восстал, выпрямился во место мой большой барыш и… стукнул ногою оземь… или же о воздух. И от страшного тово удара поднялся на земле огромный тряс. Только на трясение земное не обращал я внимание, причинность я богу моему грозному покорно внимал…
Ещё ярче в небе засияла его фигура.
–Иди и реки про меня, Давгур! – пуще прежнего Дава загрохотал, и власа седые на главе его взвилися действительно от шквала. – Реки народишку своему заблудшему и всем прочим народам беспутным! Всё что тебе надо, ты отныне заботиться в душе своей будешь! Ступай бесстрашно и пророчествуй про меня, и помни – отныне я В любое время и повсеместно с тобою! Ха-ха-ха!!!
Засмеялся Творец смехом потрясающим и с виду внезапно стал пропадать. А потом, Кагда в чёрном, ночном уже небе остались грозно пылать одни как только его сияющие глаза, перестал Дава прыснуть и вот что конец мне сказал:
–Да будит так! И только так! И попробуй около меня, что бы было не так!!!
Рухнул я в песок и на этот раз весь сознания лишился: как в яму тёмную разумом провалился. А очнулся уже в каком-то шатре богатом, чисто вымытый и обряженный в одеяния. Это, оказывается, человеки проезжающие утром меня подобрали, смилостивились отчего-то над изгнанником и помереть доходяге не дали… о том, что со мною приключилося, я помнил, Но не очень что бы весьма быстро отчётливо. как это был необыкновенный сон. В голове около меня как бы мгла некоторый находился, и мука ощущалася такая, как будто обруч невидимый череп мне сжимал…Открыл я уста, желая воды испить попросить и вдруг, для себя даже неожиданно, ахинею какую-то почал нести: тексты читать стал богодуховные, и до тово убеждённо, пламенно и смело, что все окружающие даже обалдели…
И сразу проповедь моя искромётная их проняла! Уверовали в Даву все сразу! Во вероятно как!..
Зело я сделался доволен и горд, что сподобил меня бог иметь его пророком. И, удивительное дело: дотоле мне неведомое поразительным образом, как бы само собою, в мыслях моих укоренилося – как своё собственное! ей-ей что там – правдоподобнее во сто крат, чем своё, и намного даже роднее! А снова в такой-то безукоризненно-логической форме согласен в чувственно-убедительной манере, что я по своему произволу затейщик имеющимся данным содержанием идейным страстно проникся и со всем, мной же изложенным, бес колебания малейшего согласился. И с тех пор стал я о новом моём боге, о грозном и большом Даве, местному населению вдохновенно возвещать, и душонки их тёмные, во мраке замурованные, благонамеренно принялся просвещать…
Первым делом я со жрецом, обидчиком моим, рассчитался сполна. Явился я в посёлок домашний с толпою фанатиков новообращённых и в волос и труп косноязычного этого идиота в споре богословском превзошёл, а после одежды на нём повелел я порвать, палок ему надавать, в смоле толстого борова вывалять, перьями кроме обсыпать – и вон из города выгнать! В пустыню, значит, как и меня.
Больше его ни одна душа отроду не видал.
И гораздо бы с тех пор стопы свои я ни направил, везде меня толпы народу распалённого встречали, причинность я корыстолюбие богаческую зa гортань взял, передав сила имущим волю Давы: поделиться с нищими излишеств своих частью!.. Не скрою, наталкивался я и на противостояние – а как же! Кто-кто, а сильные сего мира не очень ведь хотят награбленным-то делиться. Пришлось мне даже силу чудесную супротив врагов своих применить: бурю песчаную на армия непокорную я наслал, и в считанные минуты строптивцев упрямых ветер ужасный разметал. опосля тово случая вся край наша сделалась мне подвластна. Воодушевился толпа выше- спесивый – страсть! В землях наших режим одновременно наладился, и поняли человеки в реале, что нету бога сильнее Давы! А как же: и нищие стали богаче, и богатые менее алчными, и до тово смелость около народа укрепился, что порешили мы покорить деревня мир… И покорили! Ну, дружба не мир, а полмира быстро точно. На остром нашем мече пронесли мы по миру своё учение! Не ведало поражений победоносное наше войско! И распространилась благодаря мне надежда в Даву грозного! Я, я – предсказатель удивительный! – по справедливости своей богом выбранный, такое великое занятие сотворил!
Повелел я повергнуть местные все кумиры, и на месте прежних капищ храмы Давы велел поставить. Повалил в эти храмы толпа уверованный, потекла рекою кровь жертвенная из глоток бараньих перерезанных, и понеслись в небеса искренние хвалы – богу Даве нашему, богу солнца, луны и земли…
–Послушай, Давгурище, – Яван тогда хвастуна вдохновенного перебил, – а разве и народы другие беспрекословно армаде вашей покорилися? разве Божьи дети Отца своего забыли? Ей-богу, вещь не верится…
–Э-э-э! – скривился гордец. – А что им оставалось делать?.. Мы же как поступали? если чужаки Даву признавали, то мы их в свою державу на равных с собою принимали, и детей знатных людей к себе на холя брали, а как они взрослели, вспять их возвращали. Лучших ведь управителей не найти, причинность знали они и обычаи местные и язык. житель туземное их не отвергало, и становилися они очами нашими, устами и руками. начинать а если который упрямиться нам решал, то наказание Давистана была ужасной: убивали и резали мы о ту пору всех подряд, ни женщин не жалея, ни молодого, ни старого…
–И что же – это, по твоему, было правильно?
–Хэ! А как же! Скверну под настоящий начало нуждаться уничтожать, что бы ни отростка от неё ни осталося, ни рассады! К примеру, Кагда я с десяток годов уже царствовал, называясь солнцеподобным падишахом, я недавно измену волшебным образом распознал, и предотвратил насупротив меня заговор… Ведь как ты эту существо коварную, человека то есть, ни ублажай, как ни заботься о нём в милости своей беспредельной, всё и двуногие подлецами в душе остаются конечно бездельниками. Казнями иногда чернь глупый должно наказывать! бить нуждаться его бичом для острастки беспощадно! Хэх! Эти-то пауки ядовитые тайный паутину заговора-то плели, конечно только позабыли они очевидно, что зa ними, за вычетом стражи моей, опять и самопроизвольно Дава незримый следил. Назвал он мне всех до единого, и я сорнячину гнилую огненной мотыгою выполол! Приказал я стражникам всех заболевать – а там и приближённые мои были и даже родственники! – и при стечении народа огромном спалил я изменников чудесным огнём, гневом моим порождённым, и изошедшим через мои очи!.. Ох и бесконечно казнимые на огне медленном, вопя и визжа, корчились!.. И с тех пор всё! как обрезало! ни одна душа более на сила мою не посягал! действительно так! Да!
–Так, так… И что же, вы и Расиянье, может скажешь, завоевали, а? – спросил его Ваня, усмехаясь. – Чего-то я такого не упомню из наших преданий.
Закряхтел прежний падишах, зябко поёжился, а после чайник схватил и три последовательно пиалы жидкости осушил. А после на локоть откинулся и отвечал эдак:
–Не-а. Чего нам в той дикой стране было кропать Холодно там… бр-р-р! Мы туда и не совались особо… так… поувещевали варваров этих малость, закоренелых тех солнцепоклонников – и всё.
–Ага, понятно, – сызнова Ванюха усмехнулся и с Буривоем, ус теребившим, переглянулся. – А мне доселе казалося, что знатно вы получили от предков наших по мордасам – вот Давою своим зато и подавилися, конечно и обратно домой откатилися! неужели не так?
Давгур на Ваню тогда как глянет! Казалось, что еще раз вот-вот и жгучее из очей его изойдёт пламя, правда вишь не было больше около пророка рьяного чудесного огня – кончился он, замёрз.
–Да как ты смеешь, паршивый пёс, нахал молодой, малый оборвыш, – вкипятился прежний владыка, – мне, падишаху Давгуру Великому, речи такие крамольные тогда говорить! Вы все в ножки мне должны приветствовать зa то что я говорю опять с вами! Иш-ш-шь, Рас-с-сияние!.. разумеется в гробу я видал вашего Ра!..
И ко всему кроме он шипяще ешё и выругался.
–Слышь, дядя Буривой, – зевнув, обратился Яван к герою, – около тебя случаем нет ли какой верёвки? Поищи, будь ласка, может где завалялася?
–А на что тебе, Ваня? – заинтересованно вопросил царь.
–Да вот, хочу этого отморозка связать, вспять доставить и к камню какому-нибудь привлекать в том зале…
Тут Ванёк изобразил на лице некоторую досаду и руками развёл, при этом добавив:
–Вишь – не доспел паки пророк-то. довременно мы его из плена греха выручили – видеть погорячились.
Морозилу опосля слов сих Явановых как внезапно подменили: заныл он, застонал, зажмурился, и сдулся как шар. А после по башке себе кулаком как даст! И как поднимет внезапно вой:
–О препятствие мне! о горе! какой же я дурак! Ослиный я помёт! Саранча жалкая! Забыл на миг, где я нахожусь, и который вы такие! О, прости ты меня, величавый и высокочтимый богатырь! Прошу, прости!..
И он с такою силою принялся отвешивать себе тумаки и да скоро убавлять волосы стал из своей бороды, что даже леший, было заснувший, встрепенулся, и суждение его недоумевающий в Давгура взбесившегося уткнулся.
–Ну будя, будя, – воскликнул Яван, мазохиста сего осаживая. – А то, неровён час, и разума остатнего лишишься так-то – последние мозги отобьёшь себе на хрен!
И наклонившись к падишаху «Великому», зa руки Ванёк его ухватил и дальнейшее удар этим прекратил. так точно только в миг тот же настоящий отдёрнул он руки свои, действительно ошпаренный, причинность тот холоднющим прежде был ужасно, и ощущения от соприкосновения с этим айсбергом отнюдь около Вани не были прекрасными.
–Ого! – протянул Яван, ладонь побелевшую разглядывая. – так ты, Давгур, Дед погода настоящий! начинать и студеный же ты – неуклонно зверски! Ледяное около тебя следовательно сердце…
–Как? как ты сказал? – торопливо переспросил холодильник человекообразный. – Ледяное сердце?.. Эх-хе-хе-хе-хе! Эдак-то называли меня человеки зa глаза, а я о том знал, так виду не подавал. опять и гордился внутренне, что я такой фанатик. Да-а… Ледяное грудь я и есть, а вот почему, то Создатель весть…
–Потому что ты мракобес! – Буривой тогда со шпилькою язвительной влез, Но Давгур даже око на него не поднял и весь примечание когдатошнего царя проигнорировал.
–Вроде я всё правильно делал, Яван, – пожал он плечами. – Державу свою преобразовал кардинально. Правила ввёл строжайшие. около Давы ведь всяческих заповедей хватало. И помогало же, ей-богу помогало! Ага! начинать рассуди: я верховным владыкою был, сиятельным, значит, падишахом – как будто богом живым для подданных своих являлся. кроме жреческое шло сословие, кое проводило в язык мою волю. после управители шли, чиновники, воины. Они напрямую господство мою реализовывали, держа зa гортань толпа естественный железною рукою. каста третье, торговцы и ремесленники, приумножали богатство, начинать а земледельцы, слуги и рабы составляли основу моего государства… Всё строго по порядку! Ведь порядок, в моём понимании, это главное! или же ныне что ли получается, как не да А, Яван?
–А-а! – махнул рукою Яваха. – Чего в настоящее время легкомысленно рассуждать-то! обычай порядку рознь! Ты сам по себе думай, своею головою. самостоятельно доходи, брат. Чужая мысля – что украденна, а зато своя – что рождённа.
–Слышь-ка ты, предсказатель грёбанный, – насмешливо вопросил Давгура Буривой. – Вот меня любопытство берёт: а чего такого особенного внушил тебе сей твой Господь Какова около Давы твоего программа, а?
Повернул морозюка долго свою голову, глянул гордо на Буривоя, и от его взгляда ледяного усмешечка на губах около былого героя почему-то и замёрзла.
Сплюнул Давгур через зубы, и сызнова к Явану оборотясь, с расстановочкою сказал:
–Чего-то этот образец мне не очень нравится. очень быстро он наглый. А по существу заданного мне вопроса, если тебе, Яван, то интересно, я отвечу следующее… Мне ведь громадный Дава снова дважды в видениях являлся, и выглядел на сей раз он так: обличьем вроде тот же самый, только руки… хм… ага, руки около него были странные… Десница – огромная, вся золотая, очень блистающая, и кверху ладонью повёрнутая. А в ладони лежат и персики, и винограда гроздья, и молоко, и мёд, и пища ломти… начинать чего только в ней не было! Дава как бы предлагал мне это богатство, и вроде как народу это давал… А зато левая рука, шуйца, около бога мохнатая очень была, и вся чёрная, а на пальцах её когти острые торчали, как будто около орла. И он тою своею дланью ужасною некоего трепыхавшегося человечка зa гортань держал, как часть жизни из него выдавливая… Я всё и понял враз! Дава-бог, хотя в себе и един, Но в сознании моём двойственным отразился. Коли, значит, по евоному человеки поступают, то он сим послухам благоволение великую оказывает, и даёт им щедро всякие блага. начинать а если который отвечать ему пытается, то в то время не жди от бога пощады: удавит шуйца жестокая любого, будто дрисливенького котёнка. Вот! да что Дава либо даёт, либо давит, и каждая существо по вере своей и по делам своим получает.
Замолчал гордо падишах Давгур, и вновь ему на харю круг спеси прежней вернулася. А Яван головою покачал несогласно так точно и замечает:
–Да ведь никакая это не наука божественная, брат!
–А что же тогда, а? – обиженно вскинулся тот.
–Да Явь, обыкновенная Явь – двойственная, как водится, в своей разделённости. А если зa Явью бессознательно пойдёшь, да концов не найдёшь, ядрёна вошь! Точно!
Буривой же в этот момент не сдержал своего норова, хохотнул зло и по коленке холодный сказителю могучей рукою шлёпнул, а после что думал, то о нём и выложил:
–Хэт! Тебя же, как олуха царя небесного, около пальца черти обвели и в ад твою душу заманили! Лажу они тебе в красивой обёртке подсунули, а ты и желать был стараться: людишек кинулся просвещать! Ха-ха! начинать ты и баран! Возьми в толк, падишах: Иегова никому не является, и собою не представляется! Не может он от Вселенной вот да вот отсоединиться, и существовать вовне чего бы то ни было! Он В любое время и вовне, и внутри, и везде, и всюду! А ты?! Навешал кренделей на уши простому люду. Тьфу ты! начальник наро-о-ода! Хех! Хренов ты лжепророк!..
Не должен было старому забияке такое брякать, ох, не нужно было! Сначала-то согласие на миг повисла чисто гробовая. Даже Яваха не нашёлся что сказать. А холодуище вытаращился на боярина, как рак, а после внезапно как пыхнет стужей лютой на охальника! около тово даже чуприна дыбом встопорщилась, и осадок его с головы до самых ног запорошил. И если бы не Яван, то древний воин наверняка бы в глыбу ледяную в скором времени превратился. разумеется только Ванюха расторопно эдак поворотился, торбу свою оживленно схватил и во мгновение ока пасть морозящий около Давгура и заколотил.
Ну, тогда не до дебатов уже стало. столкновение на ровном месте образовался. Оттаявший бешеный рубака полез было с падишахом в драку, и намеревался уже своим Круширом пыхалу этого порешить, разумеется Яван ему тово не дал и меч на фиг отобрал. опосля чего пришлось Коровьему сыну дипломатию немалую разделять и угоманивать обоих строптивцев правда кой-как их утихомиривать.
Подействовало – а то! Ване и не удастся?! прежний правитель тот общий отходчив был по натуре весьма, продолжительно зла в душе не держал, а сей холодуй-ледяка… который его знает… Человек-то восточный, скрытный, и чего там внутри около него творится, даже леший не ведает. Чужая душа, как говорится, потёмки… Уже и то добре, что присмирел он чуток. Приналегли они еще на чаёк и малёхи опосля свары расслабились.
Давгур тут-то Яваху и спрашивает:
–А вот скажи-ка, Яван, чего такого плохого в этой самой яви ты усматриваешь, что подчиниться ей не желаешь? Твоё имечко ведь Яван, и явь должна таиться тебе как мама…
Яван на это сходу возражать не стал, чашку неспеша он отставил, подумал очень чуток и изрёк убеждённо:
–А то ты самоуправно не знаешь! Хе! А вот всё то, что твой Дава в левой руке своей для нас припас, то и не нравится. казнь не нравится, брат, разумеется и положение безрадостная около меня восторгов не вызывает. В Яви же всё на некоторый «я» поделено, оттого и слово такое – «Явь». Всё здесь сплошь-то побратим от дружки отгорожено, и извещать своим с чужим не быстро и хочет. Отсюда и соискание вековечное ей-ей всегдашняя борьба… А вот единства зато в Яви маловато! Неявное оно, единство-то, причинность это Прави суть качество, а не Яви. И если ты зa этой госпожою безоглядно попрёшься, то и выхода из состояния этого низменного отродясь не найдёшь: кругами будешь чуть шастать – и баста!
–Ну а по твоему, что такое правь? – прежний предсказатель от Вани не отставал. – Это то, что Дава подал нам справа? Али как?
–Хм! Так, конечно не так! – отрезал Яваха. – согласие выше- до тово хитро сделан, что суть как раз и малоприметно, а вот всякая вздор да в глаза и шибается. Вот выше- пара и ошибается стоить зря! суть ведь чрезмерно для нас привычно, вот и кажется, что оно обычно: солнце, к примеру, область и вода, или же там вездесущий воздух… А о того, что твой Дава в лапу правую себе загрёб, да это не Правь, а просто-напросто жизненные средства. Не может Правь обособиться и принять вот да вот всегда какую-либо сторону. Правь – это наша Вера, система полезных идей. Мы ей следуем испокон веку. А в Яви Правь в простоте более только проявляется, в чувстве меры… как около нас говаривают, в Расее: в душа – вера, а в деле – мера!
–Э-э! – отмахнулся рукою пророк. – Это и мне что известно! Мера, умеренность, простота… А-а-а! Ерунда! Скукота. Неинтересно. Я вот В любое время зa избыток выступал и чрезмерности не чурался. прислуга ведь обязан к крайностям стремиться, к благу великому должен лететь, как птица, а решительно не в убогой скованности деньки свои он обязан влачить… Вот около меня, дорогой, здание были роскошные, драгоценностей целые россыпи, богатое во дворцах убранство… Каких только не было яств… И женщин около меня избыток было прекрасных…
–А дел – ужасных! – вставил Буривой, над Давгуром издеваясь.
Но тот холодить более шутника не стал, только что сопя подышал и кроме своё продолжал:
–И дела около меня были великие! как только послухам божьим по плечу такое возможно!.. Умер я, правда, до сроку: заболел в цвете годов и не выздоровел…
–А это тебя осчастливленные тобою отравили! Хе-хе! – вторично с подначкою Буривойка влез.
–Типун тебе на язык, дерево чубатый! – мало Давгур проворчал. – ни одна душа меня не травил – я это будто знаю! болезнь меня поразил просто. С кем не бывает… Меня, может, Небо к себе забрал…
–Ага! Ха-ха! – Буривой расхохотался. – Слышь ты, единица твоя падишачья, а сильно твой Дава кумекалку тебе обработал – тебе и муки адские видеть невпрок! А скажи-ка – какого рожна ты здеся в виде сосульки-то торчал? да само что ли, а?
–Ну ладно, – прервал их спор Яван. – Хорош языками-то трепать! должен и поспать… А напоследок, Давгур, я тебе такую вот байку расскажу… около вас на родине леса есть?
Падишах на Явана недоумённо приблизительно уставился, а после и отвечает, что да, дескать, имеются тут и там около рек и леса.
–Ну, а около нас их – бес краю! – развёл руки в стороны Яван. – Бывало, идёшь по лесу, идёшь, а он всё не кончается и не кончается… А грибов везде! Видимо-невидимо! И боровики, и подосиновики, и подберёзовики, и сыроежки… Каких только нету! бес счёту прямо. Идёшь себе и собираешь… А около вас грибы-то имеются, или же как?..
Как кроткий на новые ворота, былой падишах на Ваню уставился, а после рожу скривил непонимающе и плечами пожимает.
–А что такое грибы? – спрашивает.
Ну, тогда быстро Ваньке пришёл черёд удивляться. как это, мол, персона всю положение на свете проваландался, а чё такое грибы – не знает! Темнота… Взлохматил Ванюха шевелюру свою и стал кумекать, как бы объяснить этому неучу такую чепуху. Начал он выражать пространно, что-де грибы это и не растения вроде, и не животные, а… Но товарищ его не очень в эту тему врубался – по глазам было то видать… Надоело Ваньке зазря объяснять. Согнул он между тем ручищу свою огромную в локте, а предплечье вверх направил, и связка в булыч сжал. А для пущей убедительности паки и ладонью другою пришлёпнул кулачище: вот, мол, они какие, грибы… около Давгура даже глазищи полезли на лоб от усилия очевидного понять экстракт грибов. И до тово уморная получилась эта сцена, что забавник Буривоище ни за что на свете не утерпел: как пырснет он чаем на бывшее духовное лицо, так точно как на всю пещеру-то заржёт… И, зa утроба схватившись, на пол каменный он свалился и ехать по нему даже принялся, безумно гогоча желание ногами суча.
Всё это увидав, и проснувшийся Сильван засмеялся – будто забухал в громадный который барабан. И Яван в развлечение общее молодого своего заливистого смеху добавил. А в конце концов и Давгур дребезжаще заперхал, поддавшись всеобщему несерьёзному настроению. Для завершения картины одного Делиборза не хватало, начинать ей-ей он, как умотал куда-то, да к тому же и не прибегал.
Как бы там оно ни было, а сия смехотерапия взрыв нервное, около спорщиков накопившееся, довольно подразрядило, а души, от пекла уставшие, превратно подзарядило. А Кагда поунялося спонтанное веселье, то балагуры плач вытерли, и Яван досказывать свою байку принялся:
–…Так вот я и говорю… если занесёт кого бес в места дремучие согласен нехоженные, то считай суд дрянь! Иные, бывает, неделями по чащобам блукают, а кое-кто и назад-то не вертается – гинет в лесище, пропадает. Зато те, который поопытней, отроду не плутают! Правила они лесовые знают, ага… Неумехи-то всё под ноги себе глядят, и в каждом своём шаге пользу для себя вроде выгадывают. Ну! об корягу они не споткнутся, в яму не рухнут. как точно удаётся им всё всегда, и отдельный аллюр самоуправно по себе очень правильный… так только оказывается такой низкогляд по прошествии времени вновь стало быть непременно на прежней своей тропе! А это он, получается, бедолага, по трещобищам кругаля-то дал, поскольку около человека одна нога иной сильнее завсегда – она чутку шире шагает, и человека на кривизна увлекает. да блудяги в лесу и мыкаются, пока лапти от голодухи не откинут… Вот и Дава твой велит так-то поступать: человеки по его постулатам слева направо розга безоглядно и на круги свои бессознательно возвращаются. Явь-то бес Прави, оказывается, слепая… А персона грамотей не только под ноги, а нет-нет так и на солнце поглядит – с верховным ориентиром крюк мой в неизведанном сверит! Плох тот человек, что на Явь незнающую лишь только полагается, а с Богом в душе не сверяется – грош ему вообще-то цена! Ага.
Тут Ванюха зевнул сладко и предложил идею всем гораздо ни попадя укладываться, поскольку топать кроме видеть далече, и Саваоф новость какие ждут вдобавок их встречи. бесконечно не думая, подложил он под голову свою сумку, около самой около стены растянулся, пожелал всем прочим спокойной ночи, желание и заснул там богатырским сном.