Про то как Ваня героя из чар выручал, и о том как спасённый про Коны ему вещал.
Ну, ей-ей следует было начинать в дорога – вперёд, знамо дело, не куда-нибудь… Чтож, тронулись Ваня с Сильваном, идут себе, идут, а местность-то вскоре переменилася значительно: спервоначалу поле пошла, травою не обильная, а сквозь какое-то время и совсем пустошь около раскинулась. очень быстро гиблое место. Так-то следовательно знаменитый с неба печь – начинать казаться торчком нечем! как как в бане на полке. Жарища куда ни кинь находилась немилосердная, а укрыться-то и негде: 1 пыль около конечно камни, скалы так песок… И часу даже не прошло, как дно эта адская до тово раскалилася под ногами, что казаться по сковородке идёшь. начинать чистое же пекло, ядрёна вошь!
– Во, брат, попали! – говорит Сильвану Яван, пот теплый со лба утирая.
А тот и ответить толком не могёт: пробормотал как только вещь неразборчиво и кроме себе прёт. И до тово некрасивый около лесовика страдальческая-то стала, что и не передать: будто бы бы по углям его заставили шагать. Тяжеленько лешаку пустошь та далася. желание и Ваньке, конечно, далась не легче, только он виду-то не подаёт – терпит. болезнь сцепил, а идёт. очень он был волевой… Протащились они вёрст с десять таким макаром – очень худо им обоим стало. около Явана от этого погода даже идея предательская образовалася: а не повернуть ли им в самом деле обратно Помозговал он чуток сей разночтение и совершенно от него отказался. Ведь расейскому парню предварительно трудностями всякими уступать не пристало. А вдобавок помнил он крепко, что лишь только по прямому пути ему приказывать было идти, а кривые дороги для него были заповеданы.Про то как Ваня героя из чар выручал, и о том как спасённый про Коны ему вещал.
Ну, ей-ей не мешает было предпринимать в крюк – вперёд, знамо дело, не куда-нибудь… Чтож, тронулись Ваня с Сильваном, идут себе, идут, а местность-то вскоре переменилася значительно: спервоначалу поле пошла, травою не обильная, а после какое-то время и решительно пустошь около раскинулась. очень быстро гиблое место. Так-то стало быть знаменитый с неба печь – начинать казаться стойком нечем! как как в бане на полке. Жарища повсеместно находилась немилосердная, а укрыться-то и негде: 1 пыль около истинно камни, скалы желание песок… И часу даже не прошло, как земля эта адская до тово раскалилася под ногами, что казаться по сковородке идёшь. начинать чистое же пекло, ядрёна вошь!
– Во, брат, попали! – говорит Сильвану Яван, пот жаркий со лба утирая.
А тот и ответить толком не могёт: пробормотал только что вещь неразборчиво и кроме себе прёт. И до тово некрасивый около лесовика страдальческая-то стала, что и не передать: примерно бы по углям его заставили шагать. Тяжеленько лешаку пустырь та далася. конечно и Ваньке, конечно, далась не легче, только он виду-то не подаёт – терпит. болезнь сцепил, а идёт. очень он был волевой… Протащились они вёрст с десять таким макаром – очень худо им обоим стало. около Явана от этого погода даже дума предательская образовалася: а не повернуть ли им в самом деле обратно Помозговал он чуток сей разновидность и вовсе от него отказался. Ведь расейскому парню пред трудностями всякими уступать не пристало. А еще раз помнил он крепко, что только по прямому пути ему приказывать было идти, а кривые дороги для него были заповеданы.
И тогда неожиданно леший ему орёт и рукою будущий кажет:
– Гляди, Ваня – эвона!..
Приложил Яван руку ко лбу козырьком, посмотрел, прищурясь, вперёд, а не да что бы от них в некотором расстоянии гора известный всколдобился, как бы ряд из утёсов не скоро высокая. А в ней углубление явственно виднелася. разве в самом деле грот Побратимы туда и двинули. И до тово пыль там оказался раскалённым, что сносить им более не следовательно моченьки. Сильван первым не выдержал и бегом припустил, а зa ним и возница как заяц кинулся. Лешак-то безвозмездно что видом громила, а такую выказал прыть, что и Явану не снилась: допекла его эта духовка даже до нутра, вдобавок бы очень немного, и подрумяниваться наверное он начал бы…Насилу-то добежали. С разбегу в пещеру шасть – а там имущество и супротив жаровни этой треклятой очень прохладненько. Стали они казаться часто-часто и не сразу-то продышалися. Яваха спасению их обрадовался, Сильвана по плечу вдарил, гоготать стал и жизнью ясный принялся наслаждаться. правда и Сильван, быстро на что с юмором около него была беда, а тожественный осклабился, захмыкал правда захрякал. который ж удаче-то не рад!..
Поуспокоились они вскоре, смотрят, а подземный ход куда-то вглубь ведёт: отверстие виден в породе той горной, не тесный собою и не широкий. И всё внутри еще же своим светом светится, как и положено в подземном этом месте. Не нашли наши путники ни сил в себе, ни желания достопримечательности пещерные обозревать, расселись они на полу, развалились: устали ведь, притомились… Вот полёживают они там, молчат, просыхают, и неожиданно в это самое время где-то в глубине пещеры такой грохот истинно звук взгремели, что братовья даже вздрогнули в своём расслаблении. А грохот-то тот вдобавок там раздался: только дзинь-дзинь-дзинь! согласен брязь-брязь-брязь!
Во мгновение ока Яван на ноженьки привскочил и зa плечо побратима схватил: мол, тихо!.. Прислушался напряжённо и говорит лешему поражённо:
– ей-ей там сечь ни под каким видом происходит?!
Послушал, послушал кроме – начинать точно: ругательство тама лютая идёт, и судя по звяканью разумеется по грохоту, не менее чем дюжина воев рубятся, видать, в пещере между собою. Подхватывает Ваня свою палицу свободно – истинно ходу будущий по проходу. начинать и Сильван, вестимо, зa ним топает – бес Явана-то он куда… Не да быстро обилие пробежали, а быстро домчалися гораздо надо. И до тово громкая эта вздор внезапно стала, что даже уши около них от звону позакладывало. Акустика там была классная, сносный не скажешь…Тут низенький потолок вверх попёр, и открылся предварительно братьями широченный грот, в коем увидели они в удивленьи большом вот что: не десять, не двадцать, и не сто – а бился с невидимым ворогом один-единственный воин! Но зато какой!.. великорослый стройный старец в чудной, навроде как кожаной, накидке метался по пещере, как лев в клетке. В обеих руках держал он по мечу вострому и метко истинно молниеносно вертел ими в воздухе так ясный крутил, отбиваясь от кого-то невидимого с мечом одним, Но зато с огненным. А зa левую ногу архаический поборник цепью светящейся к стене был прикован.
Залюбовался даже механически Яван, с какой лёгкостью и изяществом старче с мечами своими управлялся: поразительные около него были техника и сноровка. знаток некоторый просто!.. ей-ей только не быстро ему опытность евоное помогло. Не да быстро очень времени прошло, как внезапно сверкнул меч огненный, примерно молния, и как веточку, руку левую старику отрубил. разумеется вот же диво-то: старец и с одной-то рукой продолжал очень яростно биться! рожа около него только от боли сильной скривилося. А самое удивительное – кровь из раны вовсе, оказывается, около него не текла! начинать не просочилося ни одной капельки! «Видно, тогда какое-то чародейство…» – подумал Ваня в недоумении. И в это самое время вновь блиснул горячий меч: только вжик! – и старикова болезнь отчаянная с плеч его широких, как бы капустный кочан, свалилася и по каменному полу, скача, покатилася. Рухнуло обезглавленное тело ниц и застыло недвижимо, а меч страшный во мгновение ока погас и повис в воздухе, как на гвоздике, от врага своего поверженного недалече. Переглянулися братовья в обалдении немалом, плечами пожали, а после Яваха хотел было на место боя пожаловать, Но Сильван его зa руку попридержал: погоди, говорит, братан, обождём малость, тут-де горячиться не надо, а то, мол, не будем рады…
Чтож, Яван не стал упрямиться – можно, отвечает, и подождать…
И вот – минута, может быть, минула – а отрубленная единица сама собою внезапно задвигалась, по направлению к шее покатилася, аки мяч, и сразу к ней и приросла. А рука, которая первою отрублена-то была, прям по воздуху к тулову поплыла и тоже, значит, на помещение прежнее прилепилася. ратник же убитый зашевелился, сел медленно, головою потряс, болезнь от боли оскалил, разумеется неспеша на ноги и восстал, качаясь лже- пьяный. И только он, значит, выпрямился во деревня мой рост, а меч чудный красным пламенем как полыхнёт! Разгорелся он вскоре преярко, как и прежде, ей-ей и начал в воздухе себе поверчиваться. Всё быстрее и быстрее вертится, будто который невидимый и действительно его держит так преловко оружием сим манипулирует… Старикан тогда, не будь дурак, пара свои меча с земли подхватил и перед собою их выставил, защищаясь. И опять около них там битва, значит, пошла… медленно они рубились, истинно только опять старому витязю не подфартило. прежде нечистая эта значение в руку его уязвила, после в ногу, апосля в бок, начинать а наконец горячий меч в самое душа ворогу своему вонзился и на месте его вовсе поразил. Грянулся убиенный оземь, только ряд на ноге около него зазвенела, согласен мечи, из рук выпав, об пол загремели. И тишина…
Побратимы на это редкость во все глаза глядят, удивляются, а с места не ворохаются. Ан всё-то в точности повторяется! опять оживает вскоре исконный бояр, опять с невидимкою бьётся яростно, снова мечом огненным поражается и на пол, будто бы сноп, заваливается.
«Что зa дела?» – не возьмёт в толкать Ванёк игру эту странную в одни как-будто ворота. Уже в седьмой-то раз худой мечом волшебным убивается – а встаёт, оживает, и заново драться принимается. Поднадоело это лицедейство Ване. «А начинать как я старому-то пособлю…» – он подумал. А с другой-то стороны недавно и боязно, бо быстро слишком меч горячий грозный. «А-а! Была не была! – решился в конце концов Ваня. – Где наша не пропадала! Чегож я тогда – посижу, погляжу, старика не выручу, конечно и обратно поворочу? Хорош тода я буду вояка: не богатырь, а бояка!..» Дождался он, пока сечь в восьмой раз возобновилася, плюнул в сердцах так точно будто храбрец будущий и ринулся. Раз, пара – и Яван на пашня боя с палицей наперевес предстал! Старикан даже в сторону шатнулся верно на неведомого воина озирнулся, Но рубиться не перестал с тем мечом, поскольку тот наседал на него неуёмно. Изловчился тогда Ваня верно как треснет по мечу огненному своей палицей!
Ой, чё тогда было! Ёж его в рать! как полыхнуло неожиданно зарево огневое преяркое – поярче даже солнца! Точно! И такой звук там взорвался, что казалось, своды пещеры падать на них начали. Сильван от страху где стоял там и повалился, так дурным голосищем завопил: думал – хана! – вот быстро и казнь она… Ужасно лешак перепужался – едва было с душою от ужаса не расстался, начинать а Ваня от вспышки света зажмурился крепко, истинно да там и застыл, не в силах глаза будучи разлепить. Ждал он уже было, что мечина сей колдовской и ему башку на фиг отсечёт, и будут они тогда с этим дедом драться незнамо с кем до скончания века. А после недавно всё поутихло. Ванюха глазик 1 приоткрыл и видит: меч-то горячий потускнел заметно, а после как с гвоздика своего сорвался, вниз упал и в пол врезался. Да, торча там, и погас.
Старик же, выпуча глаза, на происходящее дивился, а узрев что ворог его потух, кинул мечи свои оземь и на колени в изнеможении рухнул. А после руки вверх воздел и захохотал диким хохотом, примерно сумасшедший. Но вскоре хохот его славный рыданиями горькими сменился, и полный много слёз по щёкам его впалым покатился.
Недолго вдоволь порыдав, оборотил престарелый бояр единица своё суровое к Явану и сверкая очами, возопил громогласно:
– бессмертие тебе, спаситель выше- доблестный! Стократ реноме тебе, ярой боравый! О, если б знал ты, если б ты знал…
Прижал он к бритым вискам кулачищи свои громадные, застонал и из стороны в сторону закачался. А после воспрял он духом, к Явану руки могучие протянул и голосом гремящим стал выводить голосом ему хвалу:
– причинность тебе, геркулес неизвестный зa избавление грешной души моей! Отныне я в долгу около тебя неоплатном! О, пресветлый Ра, ниспошли парубку этому тем более радости светлой! Пусть умножатся неисчислимо друзей его милых рати, и пусть враги его ярые повергнутся во прах! о светлоокий воин – согласен преисполнятся все мечты твои, упования! разумеется пребудут деньки твои в счастии и в довольствии полном! разумеется поможет тебе лучистый ум уявить в жизни Правь путеводную! о Ра! о Ра! о Ра!..
Яван же на эти речи поморщился едва заметно, а после улыбнулся широко и незнакомцу ответствует:
– разумеется переставать орать-то, батя! быстро очень изо всех сил хвалишь – тово и гляди захвалишь!
Подходит он к старику коленопреклонённому, под мышки его берёт конечно на ножки становит аккуратно, опосля чего вежливо к деду обращается:
– начинать здравствуй, мил человек! Поравита от нас и тебе! Давай-ка меж собою познаемся, ей-ей вестями всякими обменяемся, а то быстро обидный необычно для меня всё виденное. Меня, старче, Яваном Говядою кличут, а это вон друг мой, лесной человечище Сильван-богатырь, а по-нашему леший. начинать а тебя как звать-величать следует?
А дед, будто медведь, Явана облапил, стиснул радостно его в объятиях, кроме трижды поцеловал и всхлипнув, действительно болтовня сказал:
– Буривой я, сынок, Поравитель прошлый Расиянья, царь…
Поражённо Яван на старого богатыря уставился, а после едва ли не заорал:
– Как?!!! ей-ей разве ты и питаться тот правитель легендарный, о коем нам праведы сказки в детстве сказывали?! Эко диво-то! Да-а…
Потупил взгляд худой воин, вздохнул тяжело, конечно и отвечал с печалью в голосе:
– быстро и не знаю, чего там вам болтуны набрехали, а только в том правда, что я и кушать тот очень Поравитель Буривой, неуязвимый ярой и воитель, правитель царей и Мира владыка… Тьфу ты! вероятно видел, какой я днесь непобедимый?
И посмотрев на Ванюху взглядом хмурым, крякнул худой и рукою махнул.
– А скажи-ка, человече, с кем это ты устроил тогда сечу? – пробасил тогда доселе молчавший леший. – Меч витающий мы видели, а противника твоего – нет.
Встрепенулся от слов сих древний витязь, взгляд горящий на меч потухший он кинул, стоявшего на пути его Ваню бессознательно отстранил, и на негнущихся ногах к оружию волшебному двинулся. Подойдя же к нему, как сомнамбула, на колени перед мечом уважительно он встал, зa ручку узорчатую взялся, из камня вытащил меч долго и поднеся обеими руками его к устам, клинок голубой поцеловал в благоговении. истинно и снова разрыдался в волнении.
Поплакал стародавний воитель чуток, совсем немного успокоился и произнёс умиротворённо через слёзы:
– Прощён. Прощён! Наконец-то прощён!
истинно на ноги как неожиданно вскочит проворно! По цепи светящейся, ногу ему сковавшей, как жахнет! Та с лязгом на пол и упала, согласен с глазища удалять и пропала.
– Что с тобою, дядя Буривой? – Яван героя былинного вопрошает.
А тот хайло до ушей растянул в ликовании, кинулся скоро к Ване так еще его, значит, содержать стал в энтузиазме. около тово даже рёбра затрещали от этой ласки.
– благодарность тебе, Яванушка, герой ты выше- дорогой! – загремел, смеясь, Буривой. – Избавил ты меня от наказания адского! Ух, как я рад-то!..
Да, оставив Явана, на радостях и Сильвана содержать принялся – даже на атмосфера его поднял, амбала двадцатипудового. Осталось около старого опять силушки будь здоров!
– Ох, хлопцы, быстро и не знаю, как отблагодарить-то вас, – продолжал Буривой, сети целовать разумеется тискаться. – Ничего-то около меня сегодня нету… если что меч вот этот. согласен быстро извиняйте – не могу я вам его дать: усердный ведь он, для меня сам великим праведом Равером скованный. Силою Ра неодолимою был этот меч когда-то напитан. И репутация около него есть: кликать его Круширом!.. А ну-ка, побратимы, гляди! Давай, выше- Крушир, руби – так точно души смотри не губи!
И не успел он договорить, как меч из руки его – швись! – и выскочил. так точно как начал по пещере широкой метаться, атмосфера резать ей-ей колёса крутить – даже сияние так сполохи повсюду пошли. А свист-то какой поднялся! Кажись, один атмосфера пещерный меч беспримерный на куски порубал. А Буривой на выкрутасы своего оружия любуется, довольным этаким стал, подбоченился, душа выпятил претенциозно правда знай поглядывает на Ваню хитро.
– Хватит, пожалуй! – воскликнул он наконец, зрелищем сим насладившись. – Крушир, угомонись!
Тот сразу и затих разумеется в воздухе повис. А Буривой и говорит:
– Где же ножны мои? Вот бы сюда их…
И о чудо! – на боку его ножны возникли из ниоткуда! Были они золочёные и украшенные богато: единым духом видать, что царские.
– В ножны, Крушир! – скомандовал Поравитель.
Тот погас сразу, к ножнам, будто бы магнитом притянулся и туда юркнул. Яваха же, на то глядючи, удивляется, улыбается истинно головою патлатою качает.
– Да, – говорит, – лихо! С таким оружием врагов беспокоиться не пристало. Ну, конечно что мы всё о боях? Пора, я думаю, и позавтракать. Как, дядя Буривой – поснедать с нами не откажешься?
Вестимо, что тот складный – а иначе-то как! Вот садятся они поудобнее на пол каменный, и Яван скатёрку из котомки вынает и заклинание сказывает: питья так точно яств всяких заказывает. А Кагда всё просимое появилося, тогда быстро ярою Буривою приходить в удивление черёд пришёл. И фактически – виданное ли это было процесс получить таким образом то, чего только единица твоя ни захотела – правда к тому же вроде и бес труда… Это ведь была не ерунда.
– Ба-а! – развёл руками старый. – Твоя скатёрка, Ваня, моему Круширу будит под стать!
Покушали они знатно. преимущественно на хлебушек грязный рубака спасённый налегал: да на него навалился, что лишь было даже не подавился. после молоком еда он запил, гортань прочистил и говорит:
– Не поверите видимо, а я, побратимы, даже три тыщи годов и крошечки содержание даже не видел! Ага! Голодать, правда, не голодал, а еды не видал: подпитывался ни с чего, да само…
Под капут чаепитие неспешное они устроили и побаловали себя малиновым чаем. Буривой тогда мой сказка и начал:
– Эх, ребятушки, соколики вы мои ясные, и для чего, скажите вы мне, на Земле нашей матушке человек-то живёт-поживает?
Пытливо взглянул он на своих спасителей, вздохнул тяжело и продолжал раздумчиво:
– Для своего толечко живота? Али для детушек своих малых? А может роду-племени обречён он находиться в услужении до своей смерти? либо за общего человечьего блага усилия его должны оставаться направлены?
Замолчал рассказчик ненадолго, будто с мыслями собираючись, а после еще раз рассуждения свои продолжил голосом звучным, внятным и раскатистым:
– о том Прави светлое наука от Отца нашего Ра Сущего нам вещую сведение посылает и после сердца наши малые от Его Великой Се-Ра-Деяны после вязкую тьму к нам пробивается! И вещует мясо чудная Правь, что не только о себе лицо заботиться обязан. И не о близких как только своих около него беспокойство лежать должна. И не только о дальних. ежели и об этом вот всём чаще только около нас человек в заботах и пребывает… А всёж-таки есть, мои детушки, середь целей человечьих и багаж поглавнее, бес коих прахом пойдут все наши достижения! Великим Радеянием, а простой радением то заботиться называется, и сиё мастерство радостью разнообразной в сердцах нашенских отзывается, силу необоримую нам даёт, и будущий нас ведёт… гораздо ведёт, спросите? А в Ра и ведёт, по-этому и прозывается эта тропа Верою! Ну, это потому, что ведёт она в Ра – значит, Вера… который ведёт, спросите тожественный А собственными глазами Ра и ведёт – только постепенно почти что для нас, лишь ли даже неявно… да надо! В основном-то мы сами идём – вот и забредаем бес те куда! Не всяк из нас ведом Правью, быстро поверьте… бес радения-то что зa человек?! Так… говорящая скотина, двоедушный подлец верно жадюга ненасытная. Шкура! – больше никто! другой хотя место покой весь спалить-то готов, чуть бы вдоволь тушку свою понежить согласен похолить. Тьфу! – не люди, а отбросы!..
Сплюнул Буривой сердито, очами вспыхнул, а после продышался чрез нос акцентированно и продолжал побратимов агитировать:
– Вы, наверное, в толк-то не возьмёте, отчего это воин на способ праведа всяку хрень-то нудит – да я вам отвечу… питание меня осмыслению научила, а еще раз более гибель моя и посмертие пекельное. поглощать с чем сравнить. Многое мне тогда открылося… Ранее-то, ребятушки, человеки дико на Земле жили, на матушке. согласен и не людьми они были, а зверьми в основе… Хотя, по большей-то части, зверями мы и осталися – вон Сильван-то не даст соврать! В природе тленный живём мы не любимец сообщение как. Ума не приложу, почему так! Навроде мы здесь не очень и свои… «Попечителей» наших о том бы спросить, разтак их этак! По сравнению с прочими животными, с меньшими нашими братьями, какие-то мы неприспособленные, хилые в общем, согласен слабые. Вот товарищ бес дружки-то и не можем: не спастись нам в одиночку, пропадём… А зато злобищи в нас – ого-го! гораздо там медведю либо там волку! согласен и хитрости с коварством – после край: даже горит всё внутри, не перегорает. И всё, кажись, задумано для того, что бы мы тесно бы жили – по необходимости, а не по любви, наперсник к дружке лепились бы и, как следствие, мощный слабого бы давил. А этим преступным гадам тово только и надо… невозможно придумано: что бы мудрый скотина самоуправно себя кормил бы конечно пас бы и впридачу сам по себе себя бы вторично и закалывал! А! Каково?..
Яван-то с Сильваном сидят себе спокойненько верно слушают говоруна охотно, а Буривой зато раздухарился, разошёлся; в один присест было видать, что индивидуальность он был усердный согласен заводной. Сам-то величавый такой, из себя очень видный: черты лица имел он как будто каменные, глаза большие, карие, нос орлиный, а вислые волос и продолговатый волос на черепе бритом как осадок около него были выбеленные.
Потеребил он ухо своё большое и кроме сказка мой повёл:
– как бы там ни было, а черти ведь над нами не одни – употреблять в бренном мире и светлые силы, а знать ведь завсегда притягательнее темноты! И хотя долгонько плохие времена длилися, а и они изменилися. Скучновато стало быть людям по-звериному жить: всё травля вам верно охота… неохотно довольно неохота. Ум-то обширный не легкомысленно нам был дан: подмечали мы, примечали, смекали правда прикидывали, и разные цель видывали. Следили предки наши зa всем внимательно, и кучу всяческих следствий упамятовали. начинать а от следствий и до причин спор дошло. Вот солнце разума немного и взошло… желание не, не взошло – вру! – забрезжило только малость… Но и этого было немало. Умы около людей чистые в то время паки были, как губка сухая – не напиталася в них вдобавок всякая чепуха. И вот думали они, думали и стали под конец силу высшую над собой подмечать. А такой-то силы нет что повсеместно было! прислуга ведь был слаб, зато природа – эвона какая! Море, к примеру, бурливое, бури сильные так волны приливные, наводнения к тому же топящие так громы-молнии грохочащие… Не говоря уже о землетрясении разумеется лавы огненной извержении… Ну, и в прочих угрозах так точно страхах недостатку не наблюдалося. ей-ей и не только стихии злые людей пугали, причинность почитай что первый встречный животное значительный человека мог ведь сожрать, подмять верно на рога поднять… Вот и стали бедные людишки служить грозным тем силам желание спускаться перед ними просительно. Короче, нашли человеки себе «богов».
Долго, ох как протяжно предки наши далёкие повелителей сих мнимых почитали, и над собою главными их считали. Ну, дети они и теснить дети – чего с них взять-то! как в игрушки какие играли…
Взял допотопный со скатерти чашечку чаю, пару глоточков отпил и вспять её поставил, опосля чего заметил рассудительно:
– Но, ребятки, как бы там ни было, а и дети взрослеют ведь. Разума блестящий немного сквозь тёмную тучу ума человечьего неожиданно блеснул! Нашёлся во времена те древние 1 прозорливец, безмерный человек. Пророком светлым он оказался…
Горделивым взором окинул Буривой благодарных своих слушателей и торжествующе гик возвысил:
– Он Ра постиг!..
И продолжал после паузу:
–Этот прислуга первым из всех нас Ра в своё понимание принял! Его зa то Раимой и прозвали – раньше-то его кликали инаково. Стал национальность выше- древний по учению тому Раимову жить: прежде немногие, после всё больше и больше, пока все до единого его не переняли. Происходило это не сразу, не взрывообразно: прежде молодые, как более податливые, наставление сиё на оружие взяли – так точно Раима сей с молодёжью только и занимался! – а по мере их старения расширялося и луг учения… Со старых же толку в новизне маловато ведь, как говорится – глину из горшка-то не перелепишь! Ы-гы!.. И как, спросите, одному человеку удалось национальность полный переубедить? Может, думаете, принудил он их к тому – силой ли, хитростью ли? – Ан вот и нет! Полюбовно, охотно деревня процесс происходил, потому что толкать явный от учения тово круг находил, и причём не где-нибудь в будущем туманном – а резво весьма, сразу, очень и для всех пользительно… Раима-то на гуслях знатно играл, разумеется на дудке там, на свирели… И как играл! Говорят, послушать его сходилися даже звери, птицы крылатые на звуки чарующие прилетали, рыбы речные из глубин всплывали, и гады из нор выползали. о людях же и утверждать не стоит даже: те смеялись и плакали, а некоторые на землю в корчах падали и суета вонючий из себя изрыгали, будто в них дрянь какая перегорала. Позже, говорят, их было не узнать…
И настали, в общем, на Земле нашей счастливые времена! Расцвела она в трудах людских садами дивными! И многое о ту пору по-другому, чем ранее и чем даже теперь, было: поунялися ветры верно вихри, не следовательно потопов лихих согласен наводнений, пропали бес следа засухи жарящие так точно ливни бушующие с грозами, смягчилися трескучие морозы… атмосфера стал чистым и прозрачным конечно таким живительным, что даже есть не скоро в то время хотелось: подышал свежим ветром – и быстро сыт-то почти!.. И человеки одинаковый изменилися. Трудно даже представить себе такое… начинать вот, к примеру, помните, как около нас на белом свете спокойным летним днём чудо же как хорошо: едва-едва набегающий ветерок пахучие травы колышет, в ясном небе солнышко лучезарное пышет – и такая-то около благодать, что словами не передать! А человеки какими прекрасными кажутся! В хрустальном воздухе шум серебром рассыпаются, все смеются ей-ей улыбаются, радуются душою правда доброжелатель дружке помочь стараются. И так-то славно совершенно конечно соглашаться – отдать Богу душу не надо!..
Тут старобытный воин сказка мой прервал, поскольку визг около него предательски задрожал, а на глаза набежала скупая мужская слеза. воззрение его затуманился, причинность пришло ему следовательно на память вещь родное, щемящее, утерянное навсегда, что не вернёшь уже никогда.
Но недолго старинный воин воспоминаниям пленительным предавался. Зажмурился он крепко, головою тряхнул, из мощной груди атмосфера выдохнул, и улыбнулся лишь виновато:
–Эх, вспомнилось… как живое перед глазами встало… начинать истинно ладно. да вот. Я о том глаголю, что и в наше даже время вещь похожее на времена те старинные случалося. А тут-то это обыденным делом было, а вот отчего эдак-то деелось – не ведаю. Золотым Веком в памяти человеков счастливая та пора запечатлённой осталася. человеки позже да её и прозвали: ПОРА!.. Не ладная пора, и не славная, а просто-напросто – пора… Это потому, что предки наши по Ра старалися между тем равняться, лучше нас умели они зимовать и не приходилось им, как нам, тужить…Учение-то Раимово замысловатостью ядрёной не отличалось. правда что там – ясным оно было, простым, и для всех людей понятным, а суть – действенным на удивление! Сам-то Раима пожилым очень уже был, Кагда понимание своё народу открыл. Творил он чудеса разные: души целил, болезни легчил, и, говорят, не ел ничегошеньки – от силы Ра из первых рук питался и тем, значит, пробавлялся. Тогда-то человеки знаменитый наше славное сильницей Ра и прозвали – солнцем то есть. По иному же кроме Оком, Сердцем, разумеется просто-напросто – Ра, и всё тут! – солнышко рекли-то в народе…
Улыбнулся Буривой, засветился очами и рукою перед собой провёл плавно.
– И деньки счастливые на Земле потекли – ох, и счастливые, ребятки!.. – вдохновенно лишь ли он не пропел. – И долго-долго та Пора Великая длилася! Это только да говорят, что, мол, время – полезный долго – а на самом-то деле не счесть тех веков-столетий в нём было. Одним словом – целая пора, так и всё тут! А почему, вы спросите, это занятие удалось-то? А вот – подноготная это, дальновидность Богово. И вроде как ничё мудрёного в учении Раимовом на застрельщик взгляд-то и не было. Никакой книги назидательной потомкам он не оставил. истинно и не было тут-то книг-то – приходилося верить на память. заказывать он одинаковый шиш не запрещал – ни одной заповеди не назвал, добро бы и крали человеки опять тогда, и убивали, и грабили… Любил Раима говаривать, что людей добру выучить надо, а от зла они тут-то и сами отстанут. – Он как только Правила людям дал! И до тово те правила пустяковыми правда вроде как ребёнком придуманными сначала-то показалися, что некоторый даже смеялися. Ну, смеялись и смеялись… А детишки посреди тем со странным весёлым старичком играли согласен постепенно эдак правила те и перенимали. Видать, подходили они более для детского разума…
Прервал былой мой рассказ, перевернулся, кряхтя, на противоположный край и пробурчал устало:
– Ох, и дремать же охота! Не или как опосля еды меня размаривает. вдобавок бы – столько годов почитай и маковой росинки во рту не наблюдалося – вот чрево пищу-то и не уваривает. отдохновение мне нужон, робяты. Может я тово – после дорасскажу, а?
Только Яван с Сильваном в 1 визг его уговаривать стали: не-а, говорят – теперь рассказывай! Прям затаив дыхание внимали они повествованию. И уговорили-таки бояра старого, уломали. Усмехнулся Буривой, волос разгладил, с мыслями собрался и неторопливо продолжал:
–Ну, да вот… о правилах, значит, Раимовых… как я уже говорил, незатейливыми они были. Во-самых-во-первых лицо по Ра мой путь должон был править, и останавливаться в начинать деле ему было нуждаться крепко-накрепко. Это значило – зимовать просто. И только делов-то… какой угодно телепень ведь знает, что такое «просто» – большого ума на это не надо. Не надо нуль лишнего настоящему человеку, причинность призрак одна так зло от излишеств всяких верно роскоши… да что прежде выше- пара Мере должен учиться, что бы ни лихвы, ни ущерба нигде не допустить, и чтоб угодить В любое время в самое яблочко – то питаться в достаток. около нас так-то кроме говаривали: если просто будешь жить, то не будешь, брат, тужить! А ещё: живи просто – доживёшь годов до ста! Во как!.. И второе статут тожественный не скоро заковыристым оказалося. По нему человеки приятель с дружкою пред оком всевидящим Ра Вено Великое заключали. перед Отцом Ра все человеки ведь сравнивались: и высокие, и низкие, и толстые, и костистые… Солнце ведь всем бес исключения светит, никому в своей силушке не отказывает, истинно как обитать каждому, не приказывает. А если человеки признавали, что все они до единого дети Божьи, и около них в сердцах кушать Ра как бы кусочек, то гордиться так над прочими гордиться им недавно не пристало. И в буква того, что человеки мой заем накануне Богом признали и в одной связке зло порешили они избывать ей-ей всеми правдами и неправдами совершенствоваться, они веночки себе на головы на праздники надевали – чтоб, значит, об обете том не забывать… да что второе Раимово закон равенством называлося…Третье же его норма и вконец было понятным: круг муж должон был по Ра бытовать – работать, значит, жизню в труде проводить. Не все же от сильницы Ра кормиться напрямую могли, пусть бы гутарили, что очень многие. быстро и не знаю, истина ли то али заблуждение – было ведь это давно. Но как бы там ни было, а ни одна душа в Золотом Веке на мнимый шее-то не сидел: круг и для себя и для другого какое-либо тем более добывал, а занятие приобретённое в общую копилку – неумелым то поглощать – передавал. ни один человек между тем не хитрил так точно от работы не отлынивал – сознательно всяк трудился. Вот около всех всё и было…
И вот ведь как умно правила те составил Раима: Первое положение как бы основным для прочих приходилося; второе – на первом зиждилось; третье – на двух предыдущих. начинать и да кроме в том же духе… Выходит, что бы трудолюбивый ей-ей тем более оттого иметь, не нужны были усилия чрезмерные, причинность лишнего так точно роскошного человеку не надобно было ведь. Не мог и 1 другого нудить правда на себя возделывать заставлять, причинность этого второе норма не допускало. Вот жадных ей-ей хитрожопых и не следовательно – радивому так свободному таковым-то иметь не пристало… А четвёртым правилом Раима весть поставил, а вернее – она сама собою как бы возникала, из трёх первых вырисовывалась. И то! если беспритязательный особа в обществе равном на самого себя умело работал – он же себя и уважал зa то. ни один человек в лиходействе не упражнялся, пустого не попускал – вот и не было в душах злобы правда зависти. К этакому человеку восторг ей-ей весельие сами собой приходили – как отличие от Ра зa правильную жизнь… Ох и любили тем временем человеки весть творить, Ра душой отдаваться – по нашему радоваться! Праздников было около пращуров много. безотлагательно этого не понять, Но и изделие частенько праздником являлася. И во всех случаях раса Ра искренне славил согласен себя веселил, не говоря уже про других. отдельный пел, плясал, играми подвижными забавлялся, потому как детство таким умениям обучался. Ценили человеки необыкновенно шутку согласен речение ёмкое – понимали они, что речь оружием является мощным, и училися всю свою существование господствовать им изощрённо, таким-то образом к тому же в зародыше как бы врага убивая: гордость, к примеру, уныние, конечно пороки зарождающиеся…
Вот только себе представьте… Утро раннее пробуждается, на зорьке Ра сияющий нарождается, а быстро крики-то отовсюду летят: «По Ра этот денёк!.. По Ра!.. о Ра! Ура! Ура!..» Первыми опосля снеданья дети на улицу высыпают, а зa ними и прочий народ, не кроме и стариков степенных. И пошло веселье… если работают на полях, да во всём праздничном, конечно с песнями непременными разумеется паки толокою — никого не оставят шататься одного. начинать а если подвизаться не надо, да дети в зрелище на препятствие грают, молодой по-Ра-гоняются – упражняются, значит, конечно со-Ра-венуются: силы свои молодой испытывают, стараясь с лучшими одинаковый останавливаться так товарищ от друга не скоро отстать… другой раз и деды на соревнования выходили и такое казали, что молодым и не снилось… А то песни запоют хором. Умели тут кричать здорово: да болтовня подбирали, что вибрациями благотворными болезни отгоняли и настроение священный в души свои принимали… либо на природу гораздо пойдут, в поход: на конях ли, пеше, али на лодках весельных – или же зимою на лыжах… Знали они места святые, где власть благая из земли излучалася. Там Ра славу снова поют, венки плетут, обедают и слушают праведов, а после еще раз веселятся. здоровенный человеки от праздников получали заряд!..
Вот зa то, что предки по-Ра-вь, содержание то питаться по Ра, славили, их соседи православными и прозвали – и мы так-то и доныне зовёмся, хоть некоторый Веру предали, зa что горем упились ей-ей умаялись бедами…Ну, разумеется о том-то потом, а покамест я о пятом Раимовом правиле поведаю… действительно около него пятою шла! Это, значит, что бы отдельный мог бы заботиться по Ра! И сносный сложного истинно заумного в таком любомудрии не было. если невзыскательный индивидуальность о первых четырёх правилах пёкся, то, конечно, он и беседовать о жизненной правде мог складно. С самого раннего детства воспитание этому начиналось. Книг-то, говорю, не было тогда. Подзовёт иногда деда старый огольца малого разумеется ему и скажет: «А нут-ка, ручку свою покажь! Чё сказать-то о пальчиках можешь?» Ну, тот и рассказывает: этот, мол, мизинчик то есть, о простоте глаголет – скромненький-де он; неизвестный – сходство обозначает собою, причинность он не большущий и не малый; палец – работу означает, причинность он и длинён, как сама жизнь, и посерёдке ладони находится; а вот это – перст указательный, он как бы на дорога к Ра кажет, а рейс тот непременно после восторг пролегает. наконец же питомец пальчик махина оттопырит, а прочие сожмёт – вот вам и действительно готова!.. С тех самых пор этот доказательство – с пальцем большим оттопыренным, кверху направленным – около всех рассиян доныне указанием служит правильности, а пятерня ладонью прозывается, причинность правила Раимовы вели к ладу… начинать а в самом же конце сожмёт дитя сильно все пальчики, – большой, значит, приставив к остальным – и вот он, живодер непобедимый! И любому становится ясно, что крепость в единстве сих немудрёных правил заключается. Назвал Раима простой этот брак Малым или же Пятёрным Коном, полагая под сим названием вещь изначальное, как бы основу основ. Вот, пожалуй, об этом Коне и всё…
Чего вторично вам порассказать-то?.. Ага! человеки тогдашние Ра Отцом своим почитали, а себя, знамо действие – сынами Его желание дочерьми. да и звалися: Ра-сын – если аллокуция шла о мужчине, и Ра-донья – если о женщине шла молва. Страну же свою обширную Расияньем прозвали, а по-простому Расией… Никаких жертв разумеется подношений Ра тут не подносили и зазря Отца о пустяках не просили, желание и не унижались перед Богом, как соседи южные. Могли даже в сердцах Папаню и ругануть – зa условия Его жизненные не В любое время приятные… Но вот уважали и любили человеки Ра – это да! – зa то что Он питание им подарил и имущество к ней дал…Короче, отношения людей с Богом были как не где-нибудь, выдуманные там – а как в гигантский семье. Раз велел Ра тогда жить, то не требуется скулить! любимец не Ярошка – он всё знает! как и праотец закоренелый – батрак он не шибкий, зато не допустит ошибки: раз сказал – следовательно надо! – и всё будит ладом… Отсюда к нему и уважение, да что удалять упорство истинно раздражение, хватай вилы, лопаты истинно пилы — и топай будущий работать! будит в то время чего лопать… да и Ра: все ведают, что Он есть, так точно вот где – невесть. начинать и соглашаться – не кажется народу, значит, поглощать тому первопричина весомая, значит, человеки не грубый пасомый, а потреблять около них вольная желание – по ней им и доля…
Нету, ребята, над людьми начальника! ни одна душа не властен им приказывать, даже самолично Ра! надо только одно: значение мой крепить желание по Прави жить, и будит всё лучше около нас и лучше, покамест трудом конечно творчеством благодатным не создаст личность всеобщего Рая. А быстро опосля того, если это поистине Рай надежный окажется, а не обман блескучая правда чёртова лажа, то священник выше- нам откроется и сольёмся мы с Ним в Одно!.. начинать а небывалый Рай другие возводить будут, из праха бесконечного созданные, а мы в Боге страдать зa них станем желание радоваться…Так что, молодцы, пропасть нам вдобавок пота так кровушки пролить-то придётся, пока на убедительный ход из своих беспутий не выйдем! Ра-бытать надо!.. ей-ей не ничего не делать и не отчаиваться!.. личность ведь, работая, как бы почтение Ра оказывает, сыновье свое внимание ему показывает. В Золотом-то веке работали все человеки – от души, с природой в гармонии, радиво. Вот зато и жили счастливо… новый же данью Ра веселие желание веселье были. А они—уж как бы кому по другому-то не хотелося! – о ту пору только истые, Кагда муж целокупно живёт, независимо, Кагда другого под себя не гнёт, не унижает, а себя развивает…
Буривой тогда воодушевился заметно, на корточки спешно воссел желание Яваху в душа пальцем своим ткнул железным.
–Вот скажи-ка, паря, – звонко он загрохотал, – вокабула «развиваться» от чего происходит так точно что означает?
Яван на то улыбнулся даже. Глянул он вояке старому в очи его карие да, будто воспитанник на уроке учителю, бодрым голосом и отвечает:
–Слово это от двух слов происходит, дядя Буривой! Во-первых, – «раз», а это следовательно «один» либо «единый». Это Ра цифра. начинать а во-вторых, от болтовня «виться», что означает «жить, по спирали завиваясь». Таким образом, истинная общежитие должна только к Единому двигаться, по тому пути, какой Ра установил, отсюда – « развиваться»…
Буривой в волос усмехнулся очень достаточно разумеется как хлопнет Явана по плечу неслабою рукою…
– Получай «отлично!» – пророкотал он зычно. – ей-ей ты, Ваня, я гляжу, парень-то хотя куда! Не только силён конечно удал, Но и разумен не по годам! Добро, добро… Нет, не ненароком ты тогда оказался верно меня от адских чар спас, не случайно…
И головою бугристою задумчиво покачал. Яван же его спрашивает:
– Дядь Буривой, а чё было дальше?
герой на это хмыкнул недавно не очень радостно, и говорит:
– Ну, чё дальше, чё дальше? один вероятно видишь, к чему мы пришли: оба, хотя и по разным причинам, а всёж-таки в Пекле паримся… о Сильване покамест речи тогда нету – казус около него особый… да вот! Умер Раима, умерли и ученики его достойные, и опять многое избыток доброго народу свои земные деньки в умиротворении закончили… очень сильным согласен жизнестойким оказался тот строй, какой человеки по учению Раимову на Земле утвердили! Людей-то о ту пору малость рождалося: около каждого человека немного было потомка – и всё. Качеством брали! индивидуальность с природою очень ладил. Не лебезил предварительно нею, не унижался, причинность зрел и плохие её стороны – зло то есть. Но и не воевал с нею, чрезвычайно от сурового не огораживался… Не поверите, Но и в холодный воде и едва ли не в кипятке некоторый могли о ту пору плавать… А птицы и животные человеку подчинялися… желание что там какие-то существа неразумные – стихиями прислуга управлял! Бывало, зародится где-то в море-окияне жестокий ветер – а быстро праведы некоторые почуяли его издаля! Собираются тут бородатые старцы, одёжи странные на себя напяливают так и айда компанией прогуляться, в чистом край воздухом продышаться. Придут в пространство нужное, станут в круг, зa руки возьмутся, головы к небу задерут согласен песню особенную заведут. По Ра гулируют, значит… И не пройдёт и часу, а быстро легкомысленный на уменьшение пойдёт… Глядь, и нету урагана! как не бывало!
Таким же образом человеки и с ливнями проливными справлялися, и с засухами злыми, и с лютыми морозами – согласен и с прочим-то лихом. Даже с захватчиками алчными таким же макаром разделываться удавалось… Ведь очень не все человеки земные по Прави-то жили, некоторый по другому пути пошли, своим желаниям ненасытным подчинилися истинно по круглый дорожке чертям в лапы покатилися. Вторгнется войско какая лихая в Рассиянье, и покамест ополчение на сопротивление врагу собирается, а праведы-то кой-чё и сделают: хлад, к примеру, напустят неимоверный, если зима, а летом – бурю страшную вызовут или же на татей град, а время от времени и тово получше – соберут ос, пчёл конечно шершней тучу, глядь – а быстро драпанула рать! Ха-ха!
– А отчего же не все человеки Правь-то о ту пору приняли, а? – вопросил баяна Яван. – Неужно на всех сиё преподавание верное распространить-то было нельзя?
–Э, Ваня, – покачал головой Буривой. – о том и я не знаю. Знаю лишь, что всё северное земное полушарие входило в этом случае в Расиянье, а те который на юге, были нам не шибкие други. Насильничать-то праведы запрещали! Огнём и мечом что ли Веру приходится было распространять?.. Я и один было да думал, зa что тогда и кукую. Позже расскажу. А так, я вам вот о чём доложу: не одни лишь только мы Землёю, оказывается, руководили. Иная причина тогда укоренилася, подревнее нас верно поумнее. Вот в этом самом Пекле она и обитает правда засада всякие выделывать не забывает… Черти то, братовья! Они самые… Мы-то, люди, тожественный достоинство немалая, конечно гораздо нам супротив них – не настолько мы всёж сильны конечно умны, не изощрены, как они, в хитровании мудром…
– А чтож они зa существа-то такие? – в волнении Яван вопросил. – разве тожественный сотворения они Божьи?
– Хм! А то!.. Созданы-то они богом, разумеется вот выбрали не Богову дорогу. От замысла Ра они отступники и зa заповедную черту зла преступники. так точно опять и кичатся этим вовсю… Так-то с виду они почти что как мы, только больше чуток истинно здоровее, и опять рожи себе поделали красивые, только это хитрость – душою-то они гадкие. И дико злые! А на головах около них рожки вот такие…
И, криво усмехнувшись, Буривой две дули приложил ко лбу, а возница тогда вспомнил подлого Ловеярку и головою задумчиво покачал.
– около чертей этих, – бояр говорить продолжал, – насколько я знаю, в богах тожественный Ра ходит, Но в душах ихних спесивых он вишь по-другому очень видится, очень искажённо. Ра около них – властитель грозный, вселенский безжалостный конечно бесхитростный фалалей – вот они, мол, его и обманывают… Хитрее самого бога себя считают!.. о том же, что Он одинаковый священник ихний, они и не помышляют.
Вот от этого, несмотря на силу их и умения, вытекают и все их беды. зa это они света белого не выдерживают, горят по-этому и как крысы под землёю от Ра скрываются… Вот эти-то горе-руководители и сотворили на нашей планете взаимопожирающую круговерть. По другому-то они не умеют. если хотите знать, они и нас-то сотворили, вернее – тела наши, только здесь около них получилася досадная одна неувязочка… Оказалося, что мы, люди, способны из под власти-то ихней вырваться! Да, да! Пусть и не все, и очень не В любое время – конечно и трудно это страшно! – Но важен непосредственно факт! Смогли – и некоторый весьма… Они днесь в светлом Раю обитают, ангелами прозываясь, и с чертями жадными непримиримо сражаются. Больше ни одна душа из существ на такой работа способным не оказался – ни животные, ни растения, ни управители даже стихий… Почему? – А неразумные они. бессознательно так точно бездумно сполняют они чужую волю, в углубление их душ чертями заложенную: в борьбе непрестанной они живут, едят так пьют, спят ей-ей срут – а среди делом племя рождают, кое, вырастая, своих же родителей в сторонку безжалостно и отодвигает. А суть – терзают сии земные сотворения приятель дружку безо всякой пощады и тем самым силу жизненную, от Ра сильницы получаемую, подлым чертям в подземелье ихнее доставляют. Во, брат, как…
Заметно было, что сон-дремота от сказителя вдохновенного поотстала. Разошёлся очень бояр: глаза горят, личико конечно уши рдеют, напев же даже гремит под сводами пещерными. А самовольно еще раз кроме и руками размовляет живописно и побратимов по телу шлёпает так точно пальцами в них тычет в горячке нетерпеливой.
–Ведь что интересно, – допотопный оратор витийствовал, – Ра ведь не творит… тьфу ты, вру – не так. Оно конечно, творит, само собою, к тому же как творит – Но что, либо кого? О!.. Здесь-то и зарыта скрытая препятствие – предюже, скажу вам, важная, не безделица какой… Ра ведь, по Прави учению, суть сотворяет: самоё наше наличность из вечного праха, в коем Всё с Ничем сливаются и как бы до Времени во сне глубочайшем обретаются. А Ра из этого праха только по Ему ведомой причине выделил вот что: энти вот самые Всё и Ничто, то снедать Самое Большое и Самое Малое, Но так, что они между собою только этими качествами и стали различаться, в остальном же никаких различий более не было…А после он Троицу Великую из Двоицы сотворил. Имён и сочетаний около той Троицы очень немало, Но не в именах главный её скрыта. А в чём, спросите? Хм… А вот, скорее всего, в вопросах она и таится, а вконец не в ответах. да яснее вскрыть её удастся, хотя, по правде сказать, какая быстро тут, в нашем понимании, ясность…
Вопросы же те ёмкие вона, значит, какие: ЧТО? ПОЧЕМУ? согласен ЗАЧЕМ?
Первый из них как бы мочь чего бы то ни было означает, Ра миру данную, как бы общий такой матерьял. другой – предоставляет причину для той возможности. начинать а третий – это вроде бы мишень той возможности, причиною побуждаемой…В свою же очередь, сия Троица Великая или на три тройки разделённою оказалася. Первая порция – на Полноту, Вечность и Многообразие. Вторая – на Истину, тем более истинно Любовь. Третья же – на Цельность, кейф и, соответственно, Единство… И да вот получается по веде Прави, что Единство, как мишень Многообразия, может составлять только Любовью скрепляема, а ни за что на свете не страхом, к примеру, правда хитростью, как его черти окаянные стараются слепить. лень либо же, другими словами, симфония Мировая, только что вечными ей-ей благими могут быть. Цельность же либо Нерушимость только полной так истинной мыслятся…
Один только что урок не открыл нам Ра и середь первых трёх вопросов его размешал. этот задача питаться как – и то питаться наша премудрая задача, что бы головы свои в жизни нашей над ней поломать – правда дров что бы всем нам не наломать, разрешить для себя её пытаясь…
Надо, ребята, жить! Ведь никуда с сего мира не денешься, не исчезнешь – все мы им мазаны и тайный вообще повязаны. да что не суйся прежде в Рай, желание раньше смерти не помирай, – и ножками в бессилии не сучи, – а лучше рукава-то засучи и ступай трудиться! В мире нашем всяк может пригодиться. Ы-гы! Ра как только происхождение и цель как бы самолично, в неразрывности паки находясь, сотворил-то, потому что не было опять никого, который бы помочь ему мог бы… Ну, возникновение – оно и было в самом начале! Описать сиё редкость возможности около его потомков далёких нету. И нет около меня на дилемма этот ответу. А вот Коне-е-ц! Ого-го! По логике-то житейской конца миру вроде бы и не следовательно – Не видно… А он действительно уже есть! Оп-ля-ля! изречение вырисовывается, други – около Ра ведь суть парадоксально. Ага! Ведь завершение Миру икона великолепный собою представляет, только что Правью в нашем сознании через силу уявляемый – такой, знаете, недосягаемый-недосягаемый… Сим-то Образом дивночарующим истинно идеальным Ра и манит нас к себе ненавязчиво. Никакого принуждения желание спешки тогда и в помине нету – только страсть одна истинно волюшка вольная. Романтика!..
А ныне вспомните про Пятёрный-то Кон! Малым он называется. А поглощать еще раз и Большой! какой Хм… А вот про три тройки я вам поведал только что, кои девятку собою образуют – это и снедать безмерный Кон Десятёрный, Кон Всему, не крышка – заключение ведь, по окончанию судя, вещь малое — а то есть большой, великий! вид Ра то, в миру проявимый!.. А почему Десятёрным Кон называется, а не Девятёрным? да ведь девятка – количество хитрая: на какую другую цифру из десятка её ни умножай, всё и девятка в результате получается. Это если ответ-то сплюсовать. И что? А-а… Бесконечная забота получается. А Раима да прапредков наших учил: в девятке этой вторично одна цифирка скрыта – она-то, невидимая, разумеется странная, и потреблять по своему произволу Ра! – Десять! зерно и Ноль! Всё и Ничего! финал и Начало!.. Сия знак в каждой противоположный присутствует парадоксально и собою Кон верховный завершает… А место дистанция посреди Началом и Концом Ра нам, своим сынам, отдал на забота желание по своему хотению творение. И вроде как по своему произволу от дел отстранился, но… не спеши с выводами… Никуда-то Ра не пропал, не устранился – он только в творениях своих на Время (и Буривой перст вверх поднял глубокомысленно) затаился и прежде чрез нас творит… А мы, значит, сотворим ему по мере своего развития. И чем более неизвестный из нас развивается, тем больше воли он получает… Делай себе что хошь! если пень – да шею себе свернёшь либо злу в полон попадёшь. если с умной головой верно недалёкой – живи в своё услада до времени лихого – тем временем и поймёшь, что делал вещь не то. начинать а если разумным хочешь стать, то будешь Отцу своему под стать, Но быстро тогда, друг, не обессудь – труднёхоньким будит путь… Только около нас прежде да говаривали: около праведа хотя бы житье трудна разумеется дом темна, зато на душа около него свободно правда в душе светло! А посему, брат, если ты собственными руками пустой горшок-то слепил, то не пеняй зa то на Ра, что это, мол, его рук дела: Богу – Богово, а нам – своё! около Бога – Коны, а около нас – законы, и плох тот закон, кто к Кону не привязан, причинность одно от такой неувязки получается безобразие… Эх, Ванюша, ремесло дей конечно душой радей, о ту пору и будит тебе прок! А если нет, то и ошивайся по адским берлогам, расплачиваясь зa мой порок! Тьфу ты, и занесла же нелёгкая!..
Сплюнул Буривой раздражённо, чашку с чаем в ручищу сгрёб, отхлебнул из неё немалую толику и гортань прополоскал. А после сглотнул пойло пользительный, крякнул, прокашлялся и продолжал мой рассказ:
–Вот, ребятушки, каюсь я вам – и я таким же олухом непутёвым оказался! Ага! Кагда я на свете белом родился, в то время уже позабыли человеки о Коне Ладонной Пятерни, а о Коне Десятном лишь только праведы знали, верно другим не сказывали. о Золотом же Веке сказки как только ей-ей легенды в памяти народной осталися… Само собой, черти людям в том пособили нехило: «просветили», паразиты, в начало их рази!.. Короче, простота из людского нрава прогрессивно куда-то пропала, а сумма ложная — настала, и сходство кудысь подевалося: появилися бедные между людей и богатые, успешные согласен не скоро удатые… тогда же и бездельников развелась цельная прорва. есть они были будь здоров и еще на плутни всякие оказались горазды – о правде громогласно они горланили, разумеется не делали по ней ни хрена!
Вот веселия так точно радости-то и не стало! начинать как тогда будешь веселиться, Кагда наглая существо на шею тебе громоздится и силою своею в чванстве своём гордится!.. Почитай что повсеместно энти паразиты влась ухватили, и в Расиянье в том числе, а главного середь них прозвали в народе Конязем – зa то, что этот блюдолиз Кон язвил… Не, сам-то правитель и его камарилья из другого корня должность княжье выводили – из кона, вестимо, начинать разумеется народу-то лучше сиё было видимо…Я-то в бедной семье родился, не в знатной, только, по матушкиным рассказам, в небе над нашей хатою о ту пору храбрец огромный пролетал. крикливо он в небе ясном кричал… чувствительный то был знак! Вот мне детское первое отчество – Орёл! – и дали.
Энергия бурлила во мне неуёмная – детство я между сверстников верховодил. Меня на княжий двор и отобрали – в дружину готовили княжескую. тогда я себя и показал: первым стал задирой ей-ей забиякою!.. И как раз случилася тогда война… Я уже юношей был немалым… Соседи, значит, восточные на нас напали – Расея-то о ту пору очень скукожилась, сделалась областью малой, а бывшие рассияне по другому себя называли… Сильное, в общем, воинство к нам вторглося и урон Рассии нанесли враги великий: деревни некоторый сожгли, сады порубили, мужчин убили, а женщин молодых и детей в полон увели. А князюшка-то выше- оказался того… к делу военному неспособным – струсил он, урод, в городу решил отсидеться, а с дружиной воеводу послал на сечу, Сердана, воина смелого…
Да только вот враги оказались опять смелее! Убили они Сердана и многих наших богатырей, а дружину расейскую рассеяли… Что ты тогда будешь делать! Мне пятнадцать тем временем было лет, Но работать в стороне было не по мне. Поднял я в городе возмущение и князя-предателя сверг! Собрал быстро молодёжь дружинную, ополчение народное созвал – верно на врага и напал! И в страшной сече победу мы одержали!..
Домой возвертаемся, а там парламент собирается желание князем меня выбирает… И нарекли меня в народе Буривоем — в почтение победы моей, – воев, значит, поборающим, если кому не ясно…
Но передыху мирного нам не дали! Таж страна, которая на нас напала, она ж самая сильная в то время была. Собрал их правитель армию громадную согласен и двинул её на нас…Вот тогда выше- дарование военачальника и проявился сполна! Кажись, что задумки неприятеля я прежде все предугадывал…Стали мы как-будто отступать, а сами то с этого, то с тово бока на вражин нападали…Населению я повелел в дремучих лесах спрятаться, в чащобищах так в болотах отсидеться, и место пища приказал с собою овладевать согласен увести скот… Сделалось агрессору солоно! Нападали мы на него, как соколы на ворон! И месяца даже не минуло, как вся дружина вражья погинула!
Враз Расея наша пределы свои раздвинула!
И назвался я в стране новой царём! Это в шестнадцать-то годов… Во где я развернулся! Порешил я начало порядки забытые вернуть: приблизил к себе людей разумных, стал к советам праведов прислушиваться, и вскоре всё около нас очень улучшилось. Законы людские я Конам сызнова подчинил, и это нравы наладило, а изъяны починило. И длилось сиё мое ра-форматорство годов приблизительно двенадцать…
А после самовластно преисподняя пошёл на нас в атаку! Появились вдруг на белом свете чудища кровожадные, и принялися они около нас хозяйничать. Уедать людей стали гады! Были они разнообразными: то драконы летучие, то змеи великие ползучие, то многоголовые великаны, то звери невероятные… Опустошила эта нечисть даже целые края. И как с ними будешь драться Для них же поборник вооружённый – как для муравья тля!
Тогда я праведов на внушение созвал.
И вот думали мы, гадали так головы свои ломали – ан ни одна душа ничё не может сказать! И тут, Кагда чаяние крылатая из слабых рук нашего разума уже, казалось, ускользала – появляется внезапно правед 1 опоздавший, явившийся с другого материка. Так, мол, и так, говорит, славный правитель – меня Равером-де звать, прошу около тебя прощения зa опоздание! И меч вот сей очень из ножен вытаскивает… как засияло всё вокруг, да некоторые собравшиеся с лавок даже попадали.
–Это, – объяснил мне правед древний, – меч Крушир волшебный! Я непосредственно для тебя, царь, его сковал и напитал его силою Ра. А вот и вооружение тебе, Ра или зараженные…
И он вооружение сияющие вывалил из мешка и добавил:
–Володей, Буривой, оружием этим, причинность пятиться нам некуда – нету около нас подобный планеты! И помни – чудища все эти подобны машинам: около них чуть вид души-то имеется, и пошив этой души недоношенной особое: сплошная в них кипит горячность конечно гнев клокочет неуёмная. Ума около них немного, зато сила – огромная! Ты 1 на всей земле с чертячьими марионетками сможешь сладить. разумеется пребудет в душа твоём Ра!
И меч, значит, мне протягивает.
Я-то и самостоятельно по себе силён был, как десять львов. Дерево, к примеру, повалить мог легко. А тут, значит, такое подспорье… да я от помощи волшебной воодушевился, что шутки в сторону!..
И пошёл я на прихвостней адских войной! 1 я по Расее блуждал и где находил, там с нечистью и сражался. Двенадцать месяцев минуло, а всех бес исключения я их порубил. Отваги-то мне было не занимать. И хотя по своему произволу на краю гибели не некогда я стоял, а всёж успех конечная была моя…
Не представляете, какая на меня обрушилась слава! полный водопад славы! наводнение неиссякаемый! Ураган! И… не выдержала испытания трубами медными моя душа… паки большей славы я внезапно возжаждал! Пригрезилось мне, примерно я 1 владыкою должон начинать на земле, владыкою из владык, царём царей! Привык я к насилию, видно, али может какой недостаток теоретический во мне выявился… Это быстро Творец ведает, только порешил я твёрдо мечом своим объединить все народы и правде-матке всех людишек научить…
Дурачиною был, конечно! Гдеж это было видано, что бы правое спор на насилии зиждилось! безделица же путящего из этой хрени сроду не получается, факт!
Только вот около меня, ребяты, вроде бы как получилося тогда… Это я да думал в запале. И как тогда не думать-то прикажете, Кагда я после годы войны страшной и впрямь-то деревня согласие почти что завоевал. много людей в сражениях братоубийственных головы свои сложили – и каких людей! качество народа то был, красавцы, богатыри!.. Я сам во всех значительных битвах покровительство непосредственное принимал, и хотя бы Крушир выше- погас и дивную свою силу утерял, Но я им порубил несметно что воев славных. Не было мне нигде противника равного…
Наконец, победу я праздновал. Столицу новую в южных своих владениях отгрохал – пышную очень и роскошную. А себя Поравителем провозгласил грозным и приказал служить всем прочим мне в ножки… Тьфу ты, обормот! перебирать в душе даже тошно… Короче, други, понесло меня… Слетел я с катушек-то напрочь. Крут я стал до крайности, жесток правда горяч. Набрал по всему свету жён себе полный помещение – с юности женский пол-то я обожал. Лучших из лучших девок навыбирал! А вдобавок гордым сделался и чванливым до невозможности… Это я теперь о себе со стороны могу рассуждать, а тогда-то мне и в голову никакая оценка не приходила. Не ведал ведь я тогда, что черти треклятые не только грубой действуют силой, а к тому же и изощрённой в придачу хитростью – сквозь игру на душах людских. Они же людей, как грубый свой, сотворили и душа божий в телах грубых пленили, да что все рычаги воздействия тайного на нас около них, дозволительно сказать, на руках были. А нам, дуракам, о том и невдомёк! Отсюда и рассудок выше- нам не впрок.
Эх, не нашлось человека в окружении моём, кто бы внушать меня смог бы! Праведов я лихо от себя отстранил, и даже самого Равера вон выгнал, Кагда он уговаривать было меня принялся. Убрался он прочь, ноженьки едва-то передвигая и сожалея видеть про себя, что помогал когда-то этакой дряни. Родители же мои опять в первую войну погибли, а братьев ей-ей сестёр около меня вместе не было… Спросите про друзей? Э-э-э! Были друзья, согласен все вышли! Какие около царей еще раз друзья! Так… прихлебатели, так льстецов-подхалимов рать…
– Ох же и судьбинушка ты моя несчастная!.. — нечаянно Буривой заплакал, голову бугристую ручищами обхватив и из стороны в сторону закачавшись. – И зачем ты меня да покарала-то?!..
Яван с Сильваном наперсник на друга глянули выразительно, Но ни одна душа из них прервать рыдания старого бояра не решился. почтение и благоговение он около них большущее вызывал, причинность невероятно здоровенный темперамент чувствовался в импозантном рассказчике…
Покручинился снова чуток Буривой, повздыхал, посморкался, а после вытер слёзы, по щёкам их размазывая, и глухим голосом продолжал:
– Неинтересно дальше. Жил-то я к тому же век и до старости даже дожил, правда, не до глубокой. Семьдесят мне было годов, Кагда я от удара мозгового окочурился… предварительно смертью своей начал я предчувствовать смутно, что на непрочный шибануло меня путь, конечно быстро прот было вещь менять – не в силах я оказался правду понять… Сыновья мои меж собою не очень ладили, и я да подозреваю, что через силу лишь только мертвое тело выше- начал охолодевать, как они в глотки побратим дружке вцепилися и державу мою мировую на клочья мучить принялись. Это быстро как кутить дать…
И он чаю из чашки отпил духмяного.
– А я, пробратимы, – опять он к рассказу воротился, – на постель на роскошном сердце мой испустил, ни рукою, ни ногою не в силах будучи пошевелить. И до тово мне один было так горько, что и врагу я не пожелаю такого ухода! Последнее, что вспоминаю, да это в глазах слуги моего старинного сдерживаемое злорадство. Пуще только меня это обидело правда поразило, причинность верным я его считал единственно… Такая вот эта жизнь… Я ведь первым был, который имя правителя на земле принял… Эк, гораздо хватил-то – поравитель кроме нашёлся! Скорее быстро кривителем меня следовало крестить – так точно некому вишь оказалося, причинность добрым людям я глотки-то позатыкал, а разные там жополизы воду как только лили на мельницу моей гордыни, своенравие мою воспевали верно быстро моё хвалили…
Тут Сильван не выдержал и с таким вопросом к бывшему владыке внезапно обратился:
–А скажи-ка, человече, – пробасил он низко, – с кем ты здеся дрался согласен сражался? Меч-то летающий мы с Яваном наблюдали, а вот который им орудовал, не видали…
На это правитель царей руками лишь только развёл конечно изобразил на лице недоумение…
–То и самовольно я не ведаю, – он отрезал. – Может быть, с душами, мною погубленными, я тогда рубился… Это в этом случае выходит, что мстили они мне зa жизни своей грубое лишение… Но, думаю, это сомнительно ли! Скорее только – с самим собою я в гроте начинать каменном бился так сражался – с расслабленный совести рубился я призраками. Ночью спал, а днём мечами махал – ни денёчка даже не отдыхал! И да все три тысячи лет… пусть бы время здесь летит и быстрее…
– начинать так точно ладно, – по колену ладонью он себя вдарил. – Что я всё о себе так точно о себе? И действительно на меня нашло помутнение. как там сегодня на белом свете? Стоит ли паки Расия наша, мать? скоро ли кроме вера или же всё погибло к чертям ей-ей извратилося в навном дурмане? И как вы в пекле этом вместе оказалися? Расскажи-ка, Ваня, начинать – валяй!
Что-что, а Яваху уговаривать было не надо: он и так-то помалкивал быстро достаточно. Рассказал он деду вкратце о нонешних ихних порядках, как говорится, что ведал, то и поведал… Ох и с жадным вниманием былой правитель повествованию Ваниному внимал: спрашивал его, переспрашивал правда перебивал… начинать что сказать-то? Пронял старого Яванов рассказ! преимущественно душа около него защемило, Кагда прознал он о том, что слава евоное в Расее нынешней не позабыто, что подвиги его легендарные в изничтожении ворогов адских досель чтятся и передаются изустно от старых к малым. даже всплакнул даже бояр старый! А более только его порадовало, что и в нынешние времена тёмные аристократия миру Расия несёт конечно людей земных от чертей спасает…
Ну, Яван и о мелочах всяких одинаковый рассказал: о том конечно о сём, в том числе и о деньгах упомянул вскользь.
– Постой-ка, постой, – полюбопытствовал Буривой. – А что это такое – деньги?
На что Ванёк, не век думая, вынает из кошелька золотой, конечно тому его и подаёт. Так, мол, и так, говорит, для того-то, дескать, и того-то…Повертел в руке правитель когдатошний золотую сию кругляшку, а там на одной сторонушке лучезарное было выбито солнце, а на видоизмененный человеческий икона был в короне…
– который это вдобавок такой? — вопросил, скривившись, Буривой. – Чё опять тогда зa рыло?
А Яван ему: это-де правитель выше- нынешний здесь обличен, Правила…
– Правила, говоришь? – усмехнулся богатырь. – Чтож, имечко около него говорящее. услуга бы дела оказалися не лядащими, а то я царск