Как Яван в Раскуев-граде людям нравы выправлял.
Через четверть где-то часа ко граду великому Ваня подходит, а там ворота широкие открыты, накануне ними большой вырыт ров, и мостить полный на цепях опущен сквозь него. Народишко богомольный по мосту в посёлок идёт, и Яван в наводнение людей или затесался, причинность любопытно ему вишь стало, как тама праздничный день будит протекать… Вот подваливает Яван к самим воротам, а в них когорта торчит мордоворотов. На часах, значит, стражники стоят и пытливо очень на проходящих глядят. Облачены они все были в оружие бранные, на форма не мало странные. И то говорить – арцы то ведь были, не рассияне, – вои собою бравые, видеть нравом буяне. Говорили они на своём наречии, на расейский говор очень похожем, Но забавном немножко…
–Пошто в посёлок идёшь, умороше? – 1 из них Явана вопросил. – разве ты не знаешь указа, чтоб на священнодействие ни один человек не проказил? Чеши отселя давай! Не велено пущать вашего брата. Хохотунов нам тута не надо…
Да дорогу во осадок Явахе и перегораживает.Как Яван в Раскуев-граде людям нравы выправлял.
Через четверть где-то часа ко граду великому Ваня подходит, а там ворота широкие открыты, предварительно ними сильный вырыт ров, и мостить содержательный на цепях опущен чрез него. Народишко богомольный по мосту в посёлок идёт, и Яван в наводнение людей или затесался, причинность любопытно ему вишь стало, как тама праздничный день будит протекать… Вот подваливает Яван к самим воротам, а в них когорта торчит мордоворотов. На часах, значит, стражники стоят и пытливо очень на проходящих глядят. Облачены они все были в оружие бранные, на внешность не мало странные. И то говорить – арцы то ведь были, не рассияне, – вои собою бравые, видеть нравом буяне. Говорили они на своём наречии, на расейский говор очень похожем, Но забавном немножко…
–Пошто в посёлок идёшь, умороше? – 1 из них Явана вопросил. – разве ты не знаешь указа, чтоб на богослужение ни одна душа не проказил? Чеши отселя давай! Не велено пущать вашего брата. Хохотунов нам тута не надо…
Да дорогу во много Явахе и перегораживает.
Только возница ведь шит был не лыком – трудновато его было уменьшать с панталыку. Окидывает он суровейшим взором грозную эту стражу и на полном серьёзе им возражает:
–Это я что ли по-вашему уморох?! – ей-ей я в жизни своей не смеялся ни разу! Ага! недомогание около меня такая: несмеянием называется. Иду вон сдалече молить около Ара, чтоб пускай бы б смеяться мне волю дал. А вы меня к боженьке не пущать! Мракобесы этакие! согласен я вас!..
И с таким чувством неподдельным Яваха на этих бездельников посохом замахнулся, что те даже попятились от него, а ближайший даже отшатнулся.
–Ладно, ладно, дед, – пошёл начальник сторож на попятный, – ты того… извиняй если чего. К Ару около нас стезя не заказана. Но если и действительно ты не уморох разумеется не сказник, то отчего одёжа на тебе такая проказная?
Опустил Ваньша своё вооружение и кроме угрюмейшим взором настороженных воев обвёл.
–А это мне жрец выше- приблизительно порекомендовал, – печальным голосом он сказал. – Платье, говорит, шутовское на себя напяль, согласен да в нём и ходи, тогда, глядишь, человеки над тобою станут смеяться, а там и на тебя смех-то найдёт. так точно где там – всё бес толку…
И таким тогда хмурейшим выражением возница рожу себе украсил, что даже стражники жёсткосердные и те над ним сжалились.
–Ну, если так, бедолага, – махнул начальник рукою, – о ту пору годно. Ступай. Смеха около боженьки поспрошай…
Степенно и чинно Яван пропускать стражи продефилировал, в сторонку после подался и посередь народа идущего затесался. соглашаться он вот себе, грядёт, по сторонам на людей смотрит – а и разношерстный же в городе народ! тогда тебе и местные обыватели шастают, и пришлых цельная толпища: на малом пятаке лишь ли не тыща. Одеты и обуты по-всякому: который расфуфырился, как попугай, а кому в самый-то раз ворон на огороде пугать, бо гол он, бос, сир и наг… истинно на одного-то богатого не 1 приходится бедняк, а, пожалуй, все двадцать. как тогда Явану заулыбаться…
Топает он по тесной улочке далее, а там темно да верно смрадно. Дома около неказистые собою, которые кушать каменные, которые деревянные. Окошки повсеместно узкие, ворота и двери железом окованные. Боится, видать, туземный толпа воров. В общем, в бедные кварталы Ванюху занесло. И довольно-таки протяжно он по брусчатке осклизлой шастал ей-ей с богомольцами локтями толкался азартно, покамест в конце концов на площади большущей не оказался, где апосля теснотищи грязного городищи просторно было даже весьма. между же площади, очевидно, святилище Ара свысока стоял. Оглядел его далеко Ваня – да, думает, внушительное очень здание… Было оно многоугольное, стены имело белокаменные, орнаментом сложным украшенные разумеется разрисованные, а крыша была покрыта золотом, с куполами на башенках фигурных верно со шпилями на них вострыми. С Аром общаться было наверное не да просто, как с Ра: очень система богообщения хитро около арцев продумана-то была…
А язык валил во молельня торчмя валом. Трое ворот широких открытый были раскрыты, вот народишко в них и валил. И Яван свои стопы к одним из ворот направил. прежде он по ступеням на увеличение предхрамовое поднялся, глядь – а там торговцев всяческих тьмущая откровенный была тьма, и около каждого, стало быть быть, кутерьма… Торговали всякой всячиной: кольцами и перстнями, ремнями и поясами, браслетами всевозможными, разнообразной одёжей, снадобьями чудодейственными и амулетами, печеньем рассыпчатым и сладкими конфетами, вкусными пирожками и благовонными порошками, а также, к удивлению вящему Ваниному, речными гладкими камнями и живыми петушками, которые разбирались превесьма скоро – бедный голимая гальку чуть покупала, а те, который был побогаче, предпочитали еще и петушиный купить товар… Не был тогда в дефиците и навный каждый отвар: из бочек, вёдер и чанов торгаши краснорожие черпали весь пиво и пьяный мёд, и не было около них недостатку в народе. некоторый даже сразу кружищу немалую осушали, а другие не спешили и приблизительно степенно истинно чинно напитки забористое себе в гортань лили, а опосля тово и те и другие крякали, ухали, ругалися и хамили… согласен в здание толпою после брели.
Поглядел Яван направо, а там далеко три бревна на широком помосте торчали, каждое на одинаковом от другого расстоянии, сажени приблизительно в две. Чё там затевалося, он да и не скумекал, поскольку много богомольного народа понёс его в ближайший воротный грот, и живой ногой в отверзтую храмовую гортань пришлось Явану невольно попасть. «Вот же глупые головы, – подумал он на народ, – и самого бога уже оприходовали! Для нас-то был Он Отец, а для них, вишь ты, стал товарец… Ох и хитёр сей арец!»
Посмотрел он вперёд, и бросилось ему в один прием в глаза то, что и ожидал он тогда увидать: рукотворный высился перед ним идол!..
Внутреннее же обстановка храма весь было поразительным. Огромное хранилище храмовое, золотом богато украшенное и паки еще малеваниями яркими с изображением солнца, луны и звёздного мира, имело посередине себя впечатляюще гигантского кумира, в основании своём единого, Но в продолжении на части делимого. Там как бы три фигуры стояли безногие, спинами товарищ к другу повёрнутые, вроде бы деревянные, и не цельные даже, а сложно сборные, с невероятным просто мастерством сработанные… Даже Яван удивился – начинать прям как живые они были!
Народ же богомольный шествовал по храму противосолонь, кумира пятисаженного черепашьим шажком огибая и то и профессия распластываясь предварительно ним и ниц припадая. И Яваха в толпе той ошивался, Но до идолопоклонства не унижался, а шёл себе чуток в сторонушке и наблюдал, спину же свою зазря не сгибал. спектакль же, кое он тогда увидал, превесьма его, по сути явленной, занимало, причинность вот кому чернь расейский сегодня поклонялся… Первая фигура, более прочих ко входу повёрнутая, представляла собой юношу прекрасного и молодого. этот парень был белокур, курнос и голубоглаз, он ласково на людей смотрел и весело им улыбался. В левой своей руке сияющий храбрец держал огромную золочёную чашу, а правую свою длань веселый идол постоянно в чашу сию плавно опускал и в сторону кроме поводил её широким жестом, будто бы чего-то перед собою рассеивая…
«Ишь, сеятель кроме нашёлся!– усмехнулся в душе Яван. – сам по себе бог-творец это не иначе…»
Толпа же, собравшаяся в храме, отнюдь не молчала. Она славицы истуканам кричала.
–Слава, хвала тебе, Сварила! – национальность первого кумира славил…
–Ты своё тварное начинать твори!
–Нам благодеяние своё дари!
–На тебе зa то цветы!
–На пряники печатные!
–Сласти на вон кушай!
–Да мольбы наши к тебе послушай!..
Возле основания этого славного деревянного парня большая кипа всяческих лакомств была навалена: печенья, пряников, баранок, конфеток и леденцов, а и куча была накидана весенних цветов… Не все прихожане, очевидно, этого бога доброго боялися, по-этому не все на пузе перед ним валялися. некоторый чуть на колена до идолом становилися и разок-другой лбами об пол билися, а были и такие, которые чуть головы наклоняли слегонца с беспечным очень выражением лица…
По завершении необходимых обрядов человеки считали, что с бога творения и добра почитания будит достаточно, опосля чего на ноги они поднималися и кроме по кругу соответствовать