Как с женой своей Яван тартар обрыдлый покидал.
Княжна Борьяна в воде, известно, плавла как рыбина. Вошла она в озеро по душа и свободно приблизительно в волнах голубых заскользила. А зато Ванюха с палицею со своею сколь ни пытался на плаву хотя малость удержаться, так точно только нуль из дела тово около него не получалося: тонул он, как топор – и всё. Пришлося о ту пору смекалкой не бедному Ване по дну песчаному с железякой в руках бежать, и получилося около него сиё ход придонное очень спорым. Сажён с двадцать он по ровному дну таким макаром пробежит – вынырнет на поверхность, подышит, – и вновь на дно ныряет. И лишь было таким диковинным способом русалку Борьяну не догоняет… А водичка-то в озере, как как в ванне – от пожара-то прошедшего знамо нагрелася. посреди делом, помылся даже неплохо Ваня, пока так-то в купель эту окунался. желание и побитой Бяше купание явно на пользу пошло: кровь согласен тина с тела её смыло безо всякого, значит, мыла. Вот в конце концов они островка заветного достигли, а там и нету едва не ничего, акромя предмета одного, коему Ваня очень обрадовался, потому что удивительно было, как он в адском огне невредимым остался…Как с женой своей Яван беспорядок обрыдлый покидал.
Княжна Борьяна в воде, известно, плавла как рыбина. Вошла она в озеро по душа и свободно приблизительно в волнах голубых заскользила. А зато Ванюха с палицею со своею что ни пытался на плаву хотя немного удержаться, ей-ей только шиш из дела тово около него не получалося: тонул он, будто топор – и всё. Пришлося тут смекалкой не бедному Ване по дну песчаному с железякой в руках бежать, и получилося около него сиё ход придонное очень спорым. Сажён с двадцать он по ровному дну таким макаром пробежит – вынырнет на поверхность, подышит, – и еще на низменность ныряет. И лишь было таким диковинным способом русалку Борьяну не догоняет… А водичка-то в озере, как как в ванне – от пожара-то прошедшего знамо нагрелася. посреди делом, помылся даже неплохо Ваня, пока так-то в купель эту окунался. так точно и побитой Бяше купание явно на пользу пошло: кровь желание тина с тела её смыло безо всякого, значит, мыла. Вот едва они островка заветного достигли, а там и нету почти что ничего, акромя предмета одного, коему Ваня очень обрадовался, потому что удивительно было, как он в адском огне невредимым остался… или евоная сумочка была перемётная, которую, как оказалося, и свет бушующий даже не берёт! Видать, не с тово она была сроблена матерьялу, раз здешнему не поддалася палу. И всё ейное содержание тоже, само собою, в целости и неприкосновенности сохранилося…
Особливо же Яван, конечно, скатёрке волшебной обрадовался. И то сказать, опосля всех перипетий горячность как хотелося ему пожрать, жизнь даже около него деревня подтяло и под ложечкою очень уже сосало. Вот он скатерушечку быстро разостлал, жалоба вежливое к силам природным сказал и заказал с голодухи всяческой снеди, чтобы апосля трапезы глотать более не хотети… Были там, по велению Яваши, щи, борщи и каши, и со сметаною кроме творог, и пампушечки всякие даже, и духмяный фруктовый пирог, а и дары сада и огорода, варенья немало и мёда… начинать и бес кувшинчика молочка само собою никуда – или для коровьего нашего сына часть 1 еда!
И Борьяна в стороне предсказывать не осталася, сосудец с живою водою себе заказала и вот чего при этом сказала:
–Вот, Вань, для вас, для парней, принадлежащий наружность особого значения не имеет. Один-другой едва-едва получше обезьяны, а мнит себе, что он парубок бес изъяну. Зато над нами, девахами, внешняя великолепие дюже, скажу, довлеет – каргами мы иметься не желаем и зa дефекты лика очень переживаем…
Получив же вожделённый кувшин в полведра величиною, она прежде умылася тою водою – Яван ей пособил на белые руки полить, – и такою еще раз стала красавицей, что Ваня глядел на неё и не мог нарадоваться. А опосля общего омовения на физиономия понежневшая княжна кроме и тряпицу в воде целительной смочила и ручки-ножки ею себе омочила. Царапин и ран опосля этого – как не бывало! Напитались живительной святою силою девичьи члены очень красивые. И Явану сияющая красой Борьяна тело израненное протёрла – это Кагда шипы оков в час злой ему кожу-то прокололи, – и стал тут аристократия выше- Ванечка налитой опять, будто яблочко.
–Прошу, милая, к столу! – исцелённые свои запястья потирая, Яван радостно откушать жену приглашает.
А та внезапно ему: ты чё, мол, Говяда – я-де в таком затрапезном виде зa праздничную трапезу ни в жисть не сяду! И велела ему отвернуться, а после заново к ней повернуться.
Глянул Ванюша на жену свою верную и даже глазам спервоначалу не поверил, бо лохмотья-то истрёпанные, кои тело её ладное еле-еле прикрывали, нафиг куда-то пропали, а одета княжна стала вот как: на плечах её была курточка красная, разноцветными галунами расписанная, на ладных бёдрах красовались панталоны атласные, чёрные с белыми лампасами, а на ножках пламенного цвета напялены были сапожки – желание алая кроме лента рдела в косах заплетённых… Глаза же около чародейки юной горели малость безумно – быстро вконец она стала радая, что порадовала собою Говяду…
Подошёл к прелестной сударыне Яван, зa ловкий убежище её приобнял, в рот алые жарко поцеловал и, в раздумчивом любовании находясь, погладив Бяшу по блестящим власам, восхищённо сказал:
–Ах, до чего ты, Борьяша, суть моя, прекрасна! Глаза твои – будто бездонные, брови разлётные – как крылья вороновы, носик – будто из мрамора точен, губки – дивнорубиновые, а волосы – так сказать хвост кобылиный! Зато я… поседел, как лунь, как зимою горностай. Вон… волосищи белее снега-то стали…
А Борьяна богатыря по шевелюре его белоснежной погладила очень нежно и ласковым голосом ему возразила:
–Ах ты выше- мимоходом верзила! Нашёл о чём горевать… Не легкомысленно же говорят: чем белее власа – тем святее душа! А мы, среди прочим, так-то лучше наперсник другу подходим – ведь чёрное с белым находятся в цветовой гармонии…
Посмеялись они весело, после ясный зa скатёрку-хлебосолку уселись, как следует напились ей-ей наелись, помянули павших ватажников, бившихся зa предприятие правое отважно, и порешили на чистый аристократия тогда же податься, что бы в начинать месте гнетущем более не оставаться… Ванюха предложил идею к стеклянным горам сразу пойти, с намерением ковёр-самолёт, ими тама спрятанный, найти, на что красавица-княжна несогласно головою покачала и убеждённо сказала, что это дохлое и очень бесполезное дело, что тот коврик, мол, давнехонько уже моль съела, а около неё зато употреблять речь другое – во какое!.. И внушительный перст под нос Ваньке, смеясь, подносит. начинать а после дудочку прежнюю достаёт, до сахарных уст ею касается и щемяще-зовущую мелодию из неё исторгает…
И послышались за горизонта пустынного топ желание шум невообразимые, поднялася далеко облако клубящейся пылищи, и увидал Яван, что это к ним мчится чудо-коней табунище!..
Вот летят к ним кони ярые, мощными прыжками себя будущий толкают, зa 1 мах с полверсты покрывают, а около самих глаза горят, болезнь стучат, правда из ноздрей пламя пышет… Всё ближе, значит, и ближе… Домчался анафемский стадо до озера, и кони на атмосфера взлетели и все до единого на остров перелетели. так и встали там, как вкопанные, глазами лихими на людей кося так ушами в нетерпении прядая.
–Ну, Ванюша, – воскликнула величественно Борьяна, – вот тебе моё стадо! Не зевай. Конька себе по нраву выбирай!
Очень показались Явану огневые те кони, преимущественно из них 1 – место иссиня-чёрный, как речь воронье. Косится на человека конь, храпит, копытом землю роет – хотя не подходи, а то уроет…
–Я этого выбираю! – возница в этом случае заорал и на вороного скакуна указал. – И по масти он мне подходит, и по норову – ишь какой подобный истинно здоровый!..
–А я вон ту красаву давнешенько взлюбила! – воскликнула в мой черёд Борьяна и на сивую указала кобылу. – Любому в беге она даст фору – даже и твоему здоровому.
Свистнула пронзительно княжна, ручкою белою махнула, и место табунище буйный в момент с острова упорхнул. А те два на месте осталися, истина вослед табуну разаржалися. Подошла тут-то Бяшка к своей кобыляшке, по холке её и по бокам рукою провела и, откудова ни возьмись – коллекция золотая с седлом на лошади неожиданно появилась! Раз! – и наездница уже в седельце сидит и Явахе собою единица явит. Тот тожественный глядь – ёж твою в перескачь! – и на его-то вороном серебряная обстановка с седлом уже готовы! Сел он неспеша на конягу и плечами в недоумении пожимает: ты, говорит, Борьяна, не то есть как великая колдунья, причинность стоит тебе как только дунуть ей-ей плюнуть, а всё что должен и глотать – моргнуть даже не успеть!..
А та смеётся в ответ:
–Ага, – говорит, – Ванюша, это вероятно – только не злобная я колдунья, а очень добрая ведунья. Законы природные надо знать, между тем и клюв от удивления не придётся разевать… Правда, из безделица чего-нибудь не берётся, и причандалы сии конские и одёжу свою я волшебством не создала и не сымитировала, а с одной моей неблизкой базы далепортировала. Только и всего. Вот!..
–Ну, Ваня, – вскричала Борьяна возбуждённо, – как полетим: будто вихорь грозный, как мнение молниеносная, или же где-то посерёдке?
–Давай как быстрый ветер, – Яван да ей ответил, – а то, я опасаюсь, пропускать царства Далевладова пролетим мы впопыхах. очень хочу навестить я старика согласен проведать как около них там…
–Ну ладно. Ты, Ваня, коногон, а я – конягиня, ты на коне ве