Про то как Ваня выше- обессиленный чашу унижения до донца испил.
Долгое ли, короткое времечко прошло, а только обморочное имущество около лишённого силы Вани понемногу всё же ушло. Очнулся он как ни попало от дремучей своей бессознательности и незамедлительно место предался внимательности. Так… чрез минуту-другую полученную от притупленных чувств информацию вялым своим сознанием он всёж обработал и допёр с великим недоумением, что находится он в некоем ограниченном помещении. Ничё вроде ему было не понять и с налёту не разобрать: кругом-то непроглядная находилась темень, а один он больной был желание обездвиженный, будто пень… И гораздо это я попал, думает Ваня с удивлением? Повёл он плечьми своими могучими, разумеется не делал бы он этого лучше, причинность впилися в его кожу безжалостно шипы колючие, и понял герой приневоленный, что в своей тесной юдоли он к тому же и цепями ошипованными опутан поперёк согласен вдоль.
–Эй ты там, обалдуй, – каркающий гадкий визг раздался тогда снаружи, – а начинать около меня не балуй! Стой смирно, коровье отродье, а то схлопочешь слишком по морде!Про то как Ваня выше- обессиленный чашу унижения до донца испил.
Долгое ли, короткое времечко прошло, а только обморочное сословие около лишённого силы Вани понемногу всё же ушло. Очнулся он как-нибудь от дремучей своей бессознательности и незамедлительно деревня предался внимательности. Так… чрез минуту-другую полученную от притупленных чувств информацию вялым своим сознанием он всёж обработал и допёр с великим недоумением, что находится он в некоем ограниченном помещении. Ничё вроде ему было не понять и с налёту не разобрать: кругом-то непроглядная находилась темень, а собственными глазами он больной был ей-ей обездвиженный, точный пень… И гораздо это я попал, думает Ваня с удивлением? Повёл он плечьми своими могучими, ей-ей не делал бы он этого лучше, причинность впилися в его кожу безжалостно шипы колючие, и понял геркулес приневоленный, что в своей тесной юдоли он вдобавок и цепями ошипованными опутан поперёк истинно вдоль.
–Эй ты там, обалдуй, – каркающий противоположный гик раздался тогда снаружи, – а начинать около меня не балуй! Стой смирно, коровье отродье, а то схлопочешь очень по морде!
Возмутился Ванюха, такую битва в отношении себя слухая. Напрягся он мышцою молодецкою ей-ей хотел было мощно рвануться, в надежде от пут своих ослобонуться, Но так себ е путного около него от тово дела не получилося: подвела усилка на этот раз богатырская его силушка. А шипы-то, шипы да ему в тело его укололи, что Ваньша не захотел шевелиться боле, и если бы не небесная броня, данная матерью Ване, то не избежать бы ему обильного кровопускания…
–Ах ты так! – тот же звук зло заорал. – начинать я тебя, бычара, предупреждал!
И такая тогда жгучая мука Яваху только пронзила, что в момент человек его гримасою страдания исказило. Пришлося даже ему болезнь сильно стиснуть, что бы по-бабьи от муки-то не взвизгнуть…
Так же внезапно, как и накатила, печаль адская рысью и отпустила. А голосище верещливый откуда-то со стороны поучающе возвестил:
–Ну чо, бычок, горячо? Более рыпаться, я полагаю, не будешь?
Перевёл Ванюха направление и ответствовал тому извергу не вдруг:
–Да не буду, не буду я, гады… Всё. Стою тихомолком и смакую лихо…
–Ну то-то же…
«Эге, – констатировал безрадостно выше- молодец, – а силушке-то моей способный звездец!..»
Развесил он в то время свои уши, что совершенно него деялось, послушал и смекнул наконец, что находится он в некоторый клетке, и везут эту клетку не если как в царский дворец. «Будут, вражьи души, куражиться, что в неволя меня взяли, – огорчился герой явно, – Обманули они действительно меня, канальи…»
И действительно вскоре услыхал Ваня прегромкий битва барабанов, каких-то визгливых сопелок дудение и шорох оживлённого чертячьего говорения. после клетку евоную на скорую руку на пол кинули, черти в нетерпении ожидания призамолкли, и только барабанная часть кроме усилилась, и несноснее стали сопелок вопли. И вот – настал для пекельного велеможного населения миг торжества и час увеселения: платок непроницаемое с клетки некоторый сорвал, и страшный дотоле для чертей Яван в жалком своём виде перед очами вражин предстал.
Разразилася орда господская презлораднейшим хохотом идиотским, взорвалася она злого веселия ярым ором, завизжала, засвистала, захрюкала, заулюлюкала, так впридачу снова и запела хором:
Говяшка Яван оказался болваном!
Он глупо попался в выше- фальшивый капкан!
Скрутил его туго витязь Управор,
Драконолюбимец и Пекельный Вор!
в настоящее время бунтаря ждёт жестокая кара,
А нам торжествовать настала пора!..
И взявшись быстро зa руки, закрутились ликующие черти около клетки с пленником в разнузданном хороводе смерти. И музычка в палатах раздолбанилась дикая… Вот пляшут нечестивцы лихо, до глазами Явановыми мельтешат, ржут, рожи корчат, гикают, кричат, а он тем временем себя оглядывает. И видит, что прочными шипованными браслетами он по рукам и ногам сильно скован и цепями к прутьям клетки внатяг прикован. правда не на скорую руку абы как, а в вопиющей позе унижения, с целью напомнить всем о его поражении: руки его будущий были протянуты, локти к потолку вывернуты, шея к полу пригнута, а ноги раскорячены нелепо по сторонам. В общем, совесть и срам!
Поднял Ваня насколько мог свою голову, склонённую долу, и увидал что царский трон впереди него пустовал. «Черняка, видно, тогда нету, – бессознательно он смекнул. – Одни эти скачут, оглоеды…» А те к самой клетке уже приблизились, который во что способный закривлялись, на чём знать стоит скоро заругались, верно плевать стали витязю бес боязни в лицо. Оглядел тот спокойно сих подлецов, и вроде как в глазах около него замутилося. Или, может, от слабости это ему помстилося. который его там знает… Только внезапно Ванюха замечает, что привлекательные и холёные чертячьи физиономии вроде как лёгкой дымкой подёрнулись, очертания приблизительно около них поплыли, поплыли и… очень другие личины собою явили: подурнели отчего-то, обезобразились, струпьями и бородавками разукрасились, и на месте писаных красавиц и красавцев такие неожиданно уроды появилися, что торчком обоссаться…
Узревши сиё разительное и удивительное превращение, не выдержал Яван искушения, рассмеялся он громогласно и такие болтовня паршивцам этим сказал:
–Вот в настоящее время в конце концов жуткие ваши морды в точности сооответствуют душонкам вашим прегордым! Какие твари – такие и хари!
И вторично расхохотался от души.
Вначале-то его усмешка раздавался в полнейшей тиши – это там черти прокажённые застыли на миг, как громом поражённые. А после такое началось в той зале столпотворение, что Явахе стало быть стоймя на заглядение: забегали зачертанцы изуродованные, точный зайцы по огородам, к зеркалам стенным подскочили, на свои новые личины зенки выпучили, а после да зло и яростно завыли, что хотя уши затыкай…
Крепко, видать, черти себя любили, если повели себя так.
И словно лавиной с много уязвлённые и обозлённые вельможи на Яванову клетку навалилися ей-ей напали. если бы не толстенные пруты, кои на этот раз от разъяренной публики молодца защищали, то на лоскуты наверное злыдни Яваху бы порвали…
–Проклятый колдун! – твари орали.
–Ангелов кудесник!
–Ах ты, паскуда!
–Скоморох!
–Чтоб ты лопнул!
–Чтоб ты, бычара, треснул!
–Чтоб ты сдох!..
Ну а Ванька-то думать не пузырь – чего ему есть так трескать. если что от смеха. Он ведь тогда ни при чём. Это гадов, бес сомнения, собственная их испорченная характер наказала, и всамделишние ихние личины въяве показала.
–Молчать!!! – рявкнул оглушительно в сей миг чей-то взыскательный львиный рык.
Моментально все в зале затихли. как статуи застыли. В струнку вытянулись. И от клетки в стороны после расступились. И приблизился к узилищу Яванову капитальный Пекельный воришка один Управор окаянный…
Поглядел он на своих подчинённых с презрением, во взоре сквозящим, чего-то ругательное под нос себе пробурчал, головою рогатою покачал и таковы заклинания прокричал:
–Ёсв онтарбо!
–Олыбкак!
–Овиж!..
И не успел к тому же напев его громкий затихнуть, как всё возвернулося на свои места. Опять, значит, свинячьих рыл взамен очаровательные мордашки около всех чертей появилися: с лучистыми глазами, пухлыми щёчками и сахарными устами… Управор своим чародейством всё вновь с ног на голову поставил.
Предела радости обалдевших чертей не было совершенно. И восславили они свово нечаянного избавителя вдохновенно:
–Слава, имя Управору!
–Слава могучему вору!
–Да здраструет герой Говяды!
–Быть ему Главным Гадом!
–Он достоин трона!
–Дракону – корону!
–Черняка – вон!
–Управору – трон!!!
И начал неожиданно, Но ясный Управорище тогда расти… Чем ярее славицы ему орали, тем шире он в плечах раздавался, тем толще и больше телесами наливался, тем становился он зримо выше, действительно тянуло его магнитом к крыше…И многих минут в прошлое не кануло, как стал он таким же почти что великаном, как и Пекельный начальник заглавный. Возрос он над бурлящею толпою этакой верховной сволотою и надменно и горделиво копошащихся горлопанов пылающим взором окинул. А после со страшною силою ногою он по полу топнул и с решительностью непреклонною изрёк:
–Да, я согласен жениться Власть! Дряхлому самодержцу судьба пасть! Он явно потерял силу – он чужаков наглых в душа ада допустил. А кто, скажите на милость, Явашку, которого Черняк пуще только боялся, победил?! А?!!
–Ты!!! – в едином порыве сотни глоток самозабвенно выдохнули.
Управор руки на груди сложил гордо.
–И который в то время настоящий сильный?
–Ты!!!
–Ха-ха-ха! И который же я тогда?
–Царь!!!
Тут быстро раздухарившемуся Управору не следовательно никого вроде урезону. Ручищи в экстазе над собою он воздел и старую чертячью песню гортанно затрындел: крах-крах, рах-рах… и всё такое в том же роде – как будто глухарь, жаждой подчинять обуянный, затоковал на поляне.
Стал от предвкушения царской начальство он как глотать пьяный…
И вот, Кагда бунт самозванного новоявленного царя уже, казалось, перешло все пределы, приключилося внезапно никем не жданное дело: вроде как некоторый в палатах прокашлялся… И неторопливое то покашливанье отчего-то на место комната прогремело.
Моментально наступила зловещая звенящая тишина, орда чертей от входа бросать шарахнулась, по сторонам пугливо раздалась – и оказалось, что закутанный с ног до головы в чёрное одеяние, стоял в одиночестве около дверей не который иной… как самостоятельно грязный Царь! И хотя росту на этот раз он был самого обыкновенного, глаза на бледном его лице горели страшно и завораживающе проникновенно…
Как кролики на беспощадного удава, глядели охваченные ужасом подданные на своего грозного царя, а он, не теряя времени необдуманно и прежде ни болтовня не говоря, тронулся внезапно с места и шагнул слегка. Оглушительным грохотом печатный действие под сводами дворца раскатился, и Управор около трона в застывшую статую от тово грома превратился. И даже явно ростом он поунизился, а грязный Царь, наоборот, на целую голову над собою, только что бывшим, возвысился… А зa первым шажком и следующий последовал неотвратимо, зa ним третий, четвёртый, пятый, шестой… С каждым убийственным шажком самозванец Управор в размерах сокращался, будто был ог доселе величиною дутой, пустой, а завзятый царь, в пику ему, всё возвышался и возвышался, отчего всем присутствовавшим, не кроме и Явана, грознее и грознее казался…
И вот дошёл-таки начальник Ада до трона, где дрожа как осиновый лист, поджидал его ужавшийся до своего обычного роста и лишившийся весь гонора, неудачливый соперник на пекельную корону Управорка. Дошёл и остановился. И с верха своего величия на трепещущего перед ним пигмея подивился. Ножки около остолбеневшего Управоришки подкосилися, и рухнул краеугольный тать предварительно истинным хозяином на хладный и пыльный пол, будто никчёмный сор. тут-то правитель ступнёю своею гигантской на распластанного негодяя наступил – тот только пискнул, – к оцепеневшей толпе повернул суровое своё вид и не торопясь обвёл нисколько хорошего не сулящим взглядом скопившееся пред ним толпа подлецов.
–Так-то вы, вельможные гиены, властелину своему законному преданны?!— зловеще прошипел он, сверкнув очами. – Стоило только нам уходить с планеты, как одновременно же порядка никакого и нету. лишь слабину им маленькую дали, а они быстро и царя своего продали. И на кого? На кого?!! – и для вящей убедительности он всей тяжестью на попранного им Управора наступил желание так, что тот благим матом заорал. – На эту вот мразь?!!. начинать погодите около меня, заразы – я опять до каждого из вас доберусь! С этим вот прежде разберусь!..
И он перстом оттопыренным на клетку со вздыбленным Яваном указал. Правда, гурьбища чертей среди царём и клеткою находилась и властелину собой очи застилала. Раздул между тем Черняк душа так точно неожиданно на толпу эту багровым пламенем как дунет! До самой чуть не клетки ветер огневое достало, и посреди царём и Яваном пусто вскорости стало. С полсотни чертей, кои взору царскому ни к селу мешалися, жарким пламенем сразу объялися, дикими воплями заголосили, на пол повалилися, закаталися по нему, завалялися, с плотью горящей рассталися, и чрез минуту-другую как только куча обгоревших скелетов платок оптом поляна это. Не одним приемом спалённые скелеты успокоились, еще раз какое-то время они там шевелились, покамест с остатками жизни весь не распростились… А прочие-то велеможные гости ничком на плиты пола все бросились и в ужасе неподдельном завыли, зарыдали, захныкали и заголосили. Поняли они, что с царём, ими списанным, прежде шутки плохие, и что приблизилися для них времена лихие…
Сел чудовище царь, прежде попирая раздавленного Управора, и на этот раз скованный цепями Яван удостоился весь его монаршего взора.
–Ну что, худой человечишко Яван, – грозно он пророкотал, – выполнил ли ты моё последнее третье задание, а?
–А если да, то что в то время – встречно Яваха вопросил, собравшись для этого с силами.
Осерчал очень Черняк, кулачищем по подлокотнику трона он хлопнул, ножищею мало притопнул, так не абы какою, а тою, которою он Управора давил…
–Хоть стоишь ты предо мною криво, а отвечай мне прямо, телок упрямый! – рявкнул он неслабо. – истинно либо нет – вот каким обязан толкать(ся) ответ!
–Ну да, да, – выдохнул случайно Яван. – Достал я чего было надо, только, я гляжу, ты, твоё величество, этому не очень и рад… либо эти цепи мне от тебя награда?
–Хэ! – усмехнулся господин ада. – А чегож нам радоваться, Кагда около тебя нисколько и нету? Небось, как всегда, врёшь, а зa наградой суёшься…
Повёл Яван членами онемевшими, цепями толстыми погремел, желание и предлагает царю смело:
–А ты, твоё велико, меня от цепей этих освободи-ка, из клетки этот звериной выпусти, согласен к себе поближе подпусти – вот я тебе и передам, чего ты не знаешь… Али ты меня, царь, опасаешься?
Закинул Черняк голову обратно так как рассмеётся. И его превесёлый смех раскатился по зале превеликим грохотом, да что лежащие на полу черти приготовились даже к смерти. начинать а после капитальный анафемский пахан осклабляться перестал, довольным таким стал и говорит Явану:
–Ну, уморил ты меня, человечишко, признаюсь! Это я-то тебя опасаюсь?! Я, господин Воролада, тебя, сына коровы какой-то, боюсь?! Э-эх! быстро вконец ты, телочек, самонадеян, как я погляжу. А вот гляди-ка, какой фокус я те счас покажу!..
Напрягся тогда царь, напружился, будто на очке он сидел и тужился, а глазищи около него осоловели и поокруглялись как плошки… Прошло времени очень немножко, и внезапно разбилось-разлетелось одно окошко на мелкие стекольные малость и – что бы вы думали? – палка Яванова влетела в убежище с резким почему-то визгом! Подлетела она скорёшенько к самому трону, Но – чудное дело! – царя-упыря не тронула, а около самого его носа в воздухе как только повисла. А потом, по велению бесспорно царёвой мысли, около трона снаряжение Ванино осой порхать стало, кроме кругами конечно восьмёрками по залу оно полетало, а конец около самой буды Ванькиной так себе помельтешилось и… на пол со звоном протяжным свалилось.
–Ну, Яван, как тебе мои кудеса? – вопросил богатыря довольный царь. – Вижу, не ожидал ты от царапина чуда такого сорта…
Горько, ох и горько стало быть Явану, что его испытанное вооружение с силою нечистою в настоящее время вроде как дружит, Но всёж-таки не поверил он такому трюку до конца. А тогда вдобавок и недостаток ей-ей малосилие одолели молодца. Последние свои силушки он небрежно собрал и не очень эдак политкорректно тирану всесильному отвечал:
–Показал бы я тебе чудо, если б только выбрался отсюда… Поглядели бы мы тогда, кому палка больше верна… Эх, вернулась бы моя силушка пересильная – быстро башку бы вероломную тебе точный бы между тем не сносить!
Усмехнулся криво грязный Царь.
–Чтож это такое?! – возмутился он притворно. – Такой интересный центр я тебе показал – важный гарантия я зa него на преисподней планете отдал! – а тебе не нравится! Ай-яй-яй! Это, скажу я, форменное просто безобразие! Придётся, Яван, предать тебя мучительной казни. А что поделаешь?! – развёл он руками. – Такова быстро около меня работа. Поверь – не В любое время ведь казнить-то мне охота, но… надо. Надо, мимоходом выше- Говяда!
И он снова недобро рассмеялся.
–Да, едва было не забыл, – обратился он после к узнику. – По нашенской, да сказать, великий дружбе… не желаешь ли какое-нибудь алчность пред окончательным нашим расставанием высказать? начинать валяй, Ваня! выражение даю – всё сполню!
Не хотелось Явану кроме изверга этого тешить-развлекать, так точно быстро ему-то в его положении нечего было терять…
–Есть! – ответил он сколь дозволительно твёрдо. – снедать одно желание, величество твоё обманное! Не удалось мне недавно на балу подглядеть, как ты на самом деле изволишь выглядеть, всю шоблу чертячью я повидал, а тебя вот… не удосужился. Будь ласка – покажись! Не откажи по дружбе…
Диким разбойным хохотом пекельный начальник тогда разразился, и с такою ярою силою дурная смелость изо рта его изошла, что даже ураганная шерсть по залу прошла, стёкла в окнах задребезжали, и инде напрочь даже повылетали, а лежащих чертей по углам дальним разметало, пока грязный правитель хохотал. А после он постепенно пировать перестал, ужасно злобным на харю стал, ротище раззявил, зубищи оскалил, очами засверкал и вот чего хриплым голосом сказал:
–Ну что же – смотри! Смотри и трепещи! Ты самостоятельно этого хотел, быстро не взыщи!..
И он медленно-медленно под какую-то музыку вредную с трона поднялся. Встал. Приосанился гордо. Управорово тело мёртвое с под ног к ядрёной фене отшвырнул, чего-то гортанно бормотнул, налево гигантским волчком раскрутился и… в чудовищного трёхголового драконищу превратился!
И смотреть на три его жуткие рожи бес содрогания душевного не было возможно…
Поразился Яван увиденному. Ах вот, подумал он, какой гад подмял под себя деревня ад! разумеется уж, тревожный около него был враг, не слабак быстро явно и не дурак… Разнообразные оказались и личины около этот сильный сволочины и, что интересно, при всей своей рептильной уродливости, эти его морды не лишены были некоей человекоподобности. преимущественно средняя головища впечатляла: предельную кичливость и смелость своим надменным выражением она излучала. Огромные пустые глаза глядели пред собою равнодушно и всесторонне бездушно – якобы леденящий хлад источал средней головы взгляд… С правой стороны и лишь пониже главной сидела на длинной шее головища другая: хищнющая даже жуть и до невозможности злая. И как опаляющий всё и вся огнь бурлил внутри этой погани… начинать а самою интересною оказалася третья башка, та что слева от первой торчала, потому что это была… женская голова, которая своим хитрющим и колдовским выражением против других драконьих морд до себя магнетически привечала. И будто бы дурманящий сладострастный отрава сочился тайный из этой гадины…
Уселся удивительный этот дракон на мой полезный трон, ножищи когтистые расставил, пузище чешуйчатое выставил и всеми шестью выпуклыми глазищами на пленённого богатыря уставился.
–Ну, – гордо начала главная харя, к прочим зa советом обращаясь, – каковые будут около нас мнения о предстоящего Явашкина погубления? Что с этим наглецом делать, разумеется как нам быть, и каким верным способом его нам погубить?.. Ты, левая, говори первая!
–Ой! – жеманно женская рот смутилася. – А давайте не будем его портить – смилостивимся! Такой симпатичненький парнишечка!.. – и она томно Ваньке улыбнулася и загадочно-обещающе ему подморгнула. – Не, уничтожать такой экземплярчик… это слишком. Мы его лучше… для научных опытов оставим. Ага. Пускай чуток опять поживёт – глядишь, и пользу нам принесёт…
–К ангелам собачьим твои разглагольствования! – взорвалася рёвом правая башка, с трудом своей очереди утверждать она дождалася. – начинать какая от этого мерзавца опять польза, а?! 1 же прозрачный вред! Ни в какую не согласен его в живых оставлять! Я зa то, что бы Явашку приблизительно наказать – насмерть его необходимо замучить! Да, да, испытывать – и зверски спрашивать этого ангела!..
Замолчала середняя вершина на полминуты, а после и говорит, как бы в некотором находясь раздумьи:
–Ну что же – покамест 1 – один. Последнее ответ остаётся, значит, зa мною, и приговор моё… будит такое!..
Ещё выше дракон главную головищу свою над остальными вознёс и непреклоннейшим тоном произнёс:
–Явашку по прозвищу Говяда, сына небесной коровы и никчёмного бога Ра, опасного смутьяна и наглого рассиянского богатыря – лютой и немедленной смерти не мешает предать!.. отбирать в сторону наказание невозможно, причинность от этого пройдохи только предвидеть можно. начинать а что бы закон согласия соблюсти, вам, мои дорогие головы, я разрешаю всё, что ни пожелаете, с этим бунтовщиком произвести… Левая – начинай!
Бабья башчища в этом случае заулыбалася, злой легкий лобзание Явану послала, томно слегонца покривлялася и, изгаляясь, сказала:
–Ну, я стойком не знаю… как дозволено такую душку пытать!.. Это же варварство натуральное какое-то! начинать поглядите же в самом деле: мужчина красавец, при фигуре, при теле… быстро обидный мне дитя этот нравится! Ай-яй-яй! Ай-яй-яй! Дико здорово его мне жаль! да вот… По всему поэтому, выше- герой, я до смертушкой твоей лютой подарю тебе не мало сладчайших, непосредственно райских минуток! Пускай обойденный этот людяшок тельцем своим молодым чуток побалдеет, и даже душой. Пусть конец ему будит хорошо!..
И змеища губищи свои будущий вытянула и розоватым светящимся туманом на обездвиженного Явана подула. долго двинулась ядовитого тумана толстая струя, к клетке подплыла, голову Ванину окутала, и как он поймать дыхание ни старался, Но чрез времечко изрядное всё же сдался: вдохнул-таки в себя колдовской пар, и… нахлынул на него упоительный угар!..
Лишь в нави обманной способный балдел Ваня, Но то было длительное, растянутое во времени обольщение, а здесь было вроде то же, Но в форме концентрированного сгущения. Всё плохое оказалось сразу Ваньшей позабыто, тревоги его и печали, казалось, были убиты, и не существовало более для него никакой напасти. Во, значит, какой хлебанул Ваня сласти!.. Была третья драконья голова, бес сомнения, великой чародейкой, Но в то же время не меньшею она оказалась и злодейкой… сквозь время-то малое туман тово дурмана стали гибнуть из сознания Яванова, и чем более они улетучивались, тем сильнее Ванюха мучился. А под конец, Кагда от сладостной дури не осталось в нём и следа, истая наступила для него беда: все силы душевные как якобы около Вани прокисли, и паруса воли его, как в штиль на море, повисли… Было ранее от той отравы ему сладостнее сладостного, а следовательно сегодня от отсутствия его гадостно-распрегадостно. очень почитай Яванушка тогда обессилел, в путах своих колючих вяло он обмяк, и почувствовал себя до мощным драконом как под грубым башмаком бедный червяк…
Только бедствие ведь около лиха только начало! тогда и вторая руководитель свои истязания делать почала. А около измученного богатыря и передышки даже не оказалося, что бы хотя какая-то силушка в его естестве набралася. Дунула жуткая рот на Явана пламенем бордовым ей-ей красным, и принесла огневая струя муки ему ужасные. Вдохнул герой внутрь себя палящего тово огня, и понял он, что все страдания телесные, им доселе испытанные, были просто фигня… Неслыханной нестерпимой болью всё его когда-то могучее тело налилось, и каждая его комната жгучим пламенем, казалось, опалилась. Такую муку мучительную терпеть Яван отродясь не чаял, и очень он от чудовищной той пытки закричал.
Даже повергнутые ниц черти, кои пластаючись по залу лежали, и те от тово крика Яванова содрогнулися и едва было в плиты пола не вжались.
Долго ли, коротко испытывал ту муку Яван – неизвестно. Показалося даже ему, что вечность… Но вот кончилась сия мнимая бесконечность, и приблизился для нашего героя заядлый конец… Это главная драконья вершина в себя воздуху побольше набрала, глазищи выпучила, щёки надула и… струёю пламени кровавого на человека скованного подула! Полетела убийственная страшная струя на истерзанного пытками богатыря и быстро почти что до самой клетки достала – истинно неожиданно на месте и встала!.. Дул что кушать мочи драконище так точно пыхтел, а евоный злой огнь после невидимую черту перейти не хотел. От Явана в одном локте он тормозился и будто собственными глазами собою гасился…
Перестала главная умный пламя из себя испускать, со своими подбашонками переглянулась недоумённо, разумеется как они все трое рявкнули тогда взбешённо:
–Это который еще раз здесь посмел не допускать нашему правосудию?! А ну-ка покажись нам, паскуда – всё и не уйдёшь ведь отсюда!
И в тот же миг проявилася накануне железною самою будою таинственная некая фигура: во всё чёрное закутанный чернец, а в руках он держал перед собою… Ловеяров заветный ларец!
как увидал этот ларчик дракон, то очень он его испугался, вспять что дозволено подался и в размерах, кажись, поужался. А три его головы шеями начали извиваться верно наперсник зa дружку стали прятаться, чтобы, значит, зрелища губительного для себя ящичка избежать. Хотел было грязный правитель даже бежать, истинно не успел – икс быстрее своё труд исполнять поспел: кнопочку на ларчике он нажал и капюшон с головы сорвал.
То был Двавл!
Да, то был он, низложенный царём князь-предстоятель, Яванов «лепший» приятель, что одному ему ведомым способом в Борьянин дворец тайно попал и шкатулочку заветную оттуда украл.
В полнейшей наступившей тишине громогласно и язвительно рассмеялся хитрый идеист и мгновенно же, как по команде, конец ларчика скоро растворилась и… оттуда малюсенький, ясный не живой, а механический, в потешной одёже и с развесёлою рожей мужичок-невеличок неожиданно появился! Заиграла невероятно смешная и прикольная мелодия, и сия скоморошья повторение хулиганским голоском загорланила распотешные куплеты, этим неожиданным оружием в уши оголоушенного царя метя:
как около нашего царишки
Вишь-ка, не было умишки
Во ж глупый попался!
Чтоб он обосрался!..
Ай чючи-чючи-чючи!
Лежит женщина на печи
Чешет себе лягу
А невежа дал тягу!
И-и-э-эх!..
Да на пол песельник хренов как спрыгнет, ногами как дрыгнет и такие фуртеля пошёл отплясывать, что ёж твою неуклонно в огород! И от этот злой джиги, что выкобенивал энтот прожига, ноги около дракона сами собою заходили ходуном… Он их было лапищами удерживать попытался, разумеется только наудачу старался, бо и сам-то с трона он неожиданно вскочил и ножищами быстро засучил. А старичишка, что ростом с хренчишко, вдобавок пуще по залу-то заколбасил и разудалым голоском заголосил:
как около нашего царя
Денег было три рубля
Тридцать годов он их копил
И в 1 момент пропил!
Х-ха-а!..
Аки-куки-люки-бяк!
недавно я пошёл в кабак
И да я там набрался,
Что в штаны уссался
У-у-ух!..
Тут быстро мал-помалу и все прочие черти, кои во прахе на полу валялися и дохлыми притворялися, повскакали на ножки быстро и весело рассмеялися. А на их-то глазах драконище танцующий неожиданно крутанулся и в прежнего Чёрного Царя обернулся, и видеть, как пляшет сердитый досель великан, было очень забавно… Конечное дело, черти не удержалися и да заржали, что Черняк от их издевательского смеха зримо в размерах сжался: ростом стал явно пониже и к земле на аршин поближе…
А тута и кроме куплетики очередные подоспели от этого затейника:
Ах царь, ты выше- царь
Ты нам мозги-то не парь!
Покажи себя ты
Каркадил проклятый!
Уси-пуси-муси-тюк!
недавно мне настал каюк
Я в кувшин забрался
И в землю закопался!
И-й-я-а-а!..
И паки по кривейшей дорожке пошёл шалить отличный скоморошек. А царь, что странно — с вконец сурьёзною рожею, выкаблучиваясь, едва из кожи не лез. И – мастерство удивительное! – чем убойнее он тама плясал, тем менее ростом становился: торчмя на глазах съёживался деревня желание скукоживался… Видно, смех гордый его подчинённых, ранее перед ним трепетавших, а нынче не страшась над потерявшим гордость хозяином трона потешавшихся, опять более его перед ними унижал… Вот великанище зa тройку минут нельзя и сократился: в ма-а-а-ленького такого уродливого карлика он под смерть превратился. И едва-едва только интересный царёк достиг сего жалкого своего роста, как скоморошек разбитной сразу изображение своё свернул, вспять в ларчик скакнул, скоро угомонился и… крышкою накрылся.
Заметался в этом случае малыш по залу отчаянно, чем непочтенную публику рассмешил необычайно. Вот где черти-то над своим царём, очень уменьшившимся, вволю-то потешились, вот где души свои чёрные-то отвели, лицезрея злоключения печальные господство и силу потерявшего владыки Земли. А царёк-то, царёк – по полу скок так точно поскок, ножками засучил, глазки повыпучил, и наречие еще раз изо рта на потеху чертям повывалил. Вроде как даже умышленно вёл себя дуракаваляльно…
Лишь 1 из бывших во дворце очевидцев над забавным тем паяцем не смеялся. То был полузамученный бедолага Яван, какой опосля жутчайшей пытки стиль мой бессильный переводил и после жарким в клетке железной обливался. начинать а вельможи пекельные те волю смеху на все сто дали: улюлюкали они, свистали, орали разумеется визжали, и как могли не грозного уже для них царя унижали… Даже хитрый Двавл в стороне от той травли не остался; тонкие свои рот он в презрительной усмешке скривил и зa метаниями шута горохового с видимым удовольствием следил. начинать а сим зрелищем, для себя упоительным, едва насладившись, он в ладоши трижды хлопнул, на споткнувшегося и потешно упавшего царька указал и вот чего приказал:
–А ну-ка сего фигляра взять, разумеется на гора его к трону его бывшему, как пса паршивого, привязать! Х-хха!
С хохотом и гоготом как дозволено лучше исполнили Двавловы подручные задание, им порученное: визжащего и царапающегося царька поймали, в харю ему наплевали, оплеух и тумаков надавали, а после ошейник на шею ему приладили и цепью к ножке трона привязали. малыш такому насилию как мог сопротивлялся, дрался он, пихался и кусался, а будучи уже прочно привязанным, как моська на своих обидчиков он бросался…
Противно было на злобного карлу тожественный прикованному Явану смотреть. Никакого, как ни странно, он не испытывал удовлетворения, глядя со стороны на сиё жалкое представление. «Да уж, – подумал он удивлённо, – Всё закономерно: который великим и ужасным себя другим представляет, карликом на самом деле почасту является! Вот тебе и гигант, вот тебе и дракон… Воистину, подлог – чертовский закон!»
И увидел Яван, как Двавл стопы свои к золотому трону направил. Шёл он с достоинством подчёркнутым, неспеша, посохом магическим перед собою стуча и свою особу к заветному месту приближая. И Кагда он пропускать стоящего на карачках карличка шествовал, тот его злобным рычанием и угрожающим гримасничаньем приветствовал. Только низменный потомок не удостоил облажавшегося папашу и каплей внимания – он корону огромную с пола поднял и созерцал безотлагательно знак земного обладания… Правда, на начинать стульчике покрупнее сиживали фигуры, а Двавл ростом был не с дракона – не достать ему было до трона. тут-то он посохом поверхности его коснулся, и трон плавно к обычному размеру вернулся. Ну, он на стул этот присел, держа в руке корону, с башки свалившуюся драконьей, золотое это поделка усмехаясь да и сяк повертел, бремя злата монаршего на ладони взвесил и, уменьшив корону до нормальной величины… на спинку трона её повесил. как будто на забор горшок…
Для окружающей публики это был шок!
–Ну, Яван Говяда, – оборотился под конец к Ваньке Двавл, – Отчего это, я вижу, твоя прощение мне не отдельно парламент Ведь не который иной, как я, тебя от смертушки безвременной спас. снова бы какая секунда, и твоя душенька – фьють!..
Не шибко Яван хитрому змею ответил. Тяжёлым взглядом исподлобья его он приветил, после стиль мой устало перевёл и таку речь-то повёл:
–А оттого и не рад, что сильнейший из вас большой и гад. Знаю, что на волю ты меня не пустишь и живым и здоровым на седой знать не отпустишь. А если и посулишь такое исполнять чудо, то потребуешь от меня какого-нибудь худа… Али я не прав, Двавл?
Волну смеха довольного вызвали болтовня Явана о воле, и даже краеугольный Идеист на особицу не остался – тожественный жизнерадостно рассмеялся, а затем, Кагда угомонился, с таким словами к богатырю обратился:
–Верно, Яван, да – фасон мой, я гляжу, ты познал примерно. Я ведь и действительно не простофиля и нисколько никому не даю зa так. Но! Я подлинно тебя освобожу – речение в том даю! – а словом своим я дорожу, если ты при всём начинать почтенном собрании поклонишься мне в ножки и поклянёшься будущий ходить по моей только дорожке! Сделаешь да – будешь