Смоландский тореадор

сей анекдот — об огромное быке по прозвищу Адам Энгельбрект, что давным-давно, в 1 пасхальный день, вырвался неожиданно на свободу. Он, вероятно, и по этот погода бродил бы на свободе, если бы не… Впрочем, безотлагательно вы услышите обо всём по порядку.
Адам Энгельбрект был настоящим великаном между быков, а жил он в Смоланде, на одном из скотных дворов, неразлучно с дородными коровами и множеством маленьких славных телят. Собственно говоря, Адам Энгельбрект был много добрым и кротким быком, и таким же добрым и кротким был старомодный скотник, какой обихаживал животных на этом скотном дворе. Свенссоном звали его, и был он до тово добрым, что однажды, Кагда Адам Энгельбрект вдруг наступил Свенссону на ногу, тот не решился отогнать быка прочь. Он спокойно стоял себе и ждал, покамест Адаму Энгельбректу не придёт мнение самому сдвинуться с места.
Почему же бычара неожиданно рассердился? Почему расположение духа Адама Энгельбректа да ужасно испортилось, давным-давно, в тот пасхальный сутки Это неизвестно. Может, неизвестный из телят невежливо вякнул ему что-нибудь на своём телячьем языке, а может, коровы вызвали в нём раздражение.сей книга — об огромное быке по прозвищу Адам Энгельбрект, кто давным-давно, в 1 пасхальный день, вырвался неожиданно на свободу. Он, вероятно, и по этот число бродил бы на свободе, если бы не… Впрочем, немедленно вы услышите обо всём по порядку.
Адам Энгельбрект был настоящим великаном между быков, а жил он в Смоланде, на одном из скотных дворов, гурьбой с дородными коровами и множеством маленьких славных телят. Собственно говоря, Адам Энгельбрект был неимоверно добрым и кротким быком, и таким же добрым и кротким был закоснелый скотник, какой обихаживал животных на этом скотном дворе. Свенссоном звали его, и был он до тово добрым, что однажды, Кагда Адам Энгельбрект вдруг наступил Свенссону на ногу, тот не решился отогнать быка прочь. Он спокойно стоял себе и ждал, покамест Адаму Энгельбректу не придёт дума самому сдвинуться с места.
Почему же бычара внезапно рассердился? Почему расположение духа Адама Энгельбректа да ужасно испортилось, давным-давно, в тот пасхальный сутки Это неизвестно. Может, неизвестный из телят невежливо вякнул ему что-нибудь на своём телячьем языке, а может, коровы вызвали в нём раздражение. Во всяком случае, Свенссон не мог понять, почему Адам Энгельбрект в Пасху, между бела дня, неожиданно вырвался на свободу и, забарабанив копытами по земле, помчался по дорожке сквозь деревня скотный двор с таким свирепым видом, что Свенссон не отважился осрамиться и спросить, был ли Адам Энгельбрект чем-то недоволен. за этого Свенссон нёсся от быка как угорелый и единым духом вылетел зa ворота скотного двора. А следом зa ним в калека ярости выскочил зa ворота и самовластно Адам Энгельбрект.
За воротами скотного двора находилась крестьянская усадьба, со всех сторон обнесённая забором. Свенссону посчастливилось в последнюю минуту убегать из усадьбы сквозь калитку и запирать её откровенный накануне носом взбешённого Адама Энгельбректа, который, по-видимому, был бы желать всадить рога в своего старого друга.
Случилось это, как мы уже упоминали, в пасхальный день. Во дворе усадьбы сидели зa завтраком господин и его дом и преспокойно уплетали пасхальные яйца. после все собирались ходить в церковь. Выдался такой благословенно красивый день, и хозяйские малыши да радовались, хотя, наверное, не столько тому, что пойдут в церковь, что тому, что наденут новые сандалии, и что светит солнце, и что они надумали опосля обеда устраивать маленькую мельницу около ручья на фиалковом лугу. Но только днесь нуль около них не получится. нисколько не получится за этого Адама Энгельбректа.
А тот, громко мыча, метался туда и навыворот по усадьбе. Свенссон стоял зa забором и беспомощно смотрел на него, всё к тому же дрожа от ужаса. Вскоре зa забором собрались и остальные обитатели усадьбы: хозяева, их дети, служанки, батраки, нанимаемые на год сельхозработники. Они разглядывали взбесившееся животное. Вскоре по всей округе разлетелся слух: бычара из Винэса вырвался на свободу и, как рычащий лев, разгуливает в усадьбе на холме зa пределами скотного двора! Из окрестных изб и бедных крестьянских хат к скотному двору устремились толпы людей поглазеть на это диковинное зрелище. Все они, бес сомнения, не мало оживились, Кагда спокойное ход длинного пасхального дня было прервано таким захватывающим образом.
Калле из Бэкторпа одним из первых примчался на занятие происшествия, со всей скоростью, на какую только были способны тоненькие ножки этого семилетнего мальчугана. Калле был маленьким смоландским мальчишкой, колоссально похожим на тысячи других крестьянских детей, таким же голубоглазым, сопливым, с такими же, как около них, льняными волосами.
А ведь Адам Энгельбрект гулял на свободе уже целых двое часа, и ни одна душа прежде не знал, как его успокоить и привести в чувство. владелец предпринял было попытку приблизиться к нему. Он вошёл в калитку и сделал по направлению к быку не мало решительных шагов. Но, ой, лучше бы он этого не делал! Потому что Адам Энгельбрект вознамерился в сей пасхальный число сердиться, чем собирался работать и впредь. Опустив голову и выставив рога, он бросился на хозяина, и если бы обладатель не умел да причинность бегать, неизвестно, чем бы всё это кончилось. безотлагательно же он отделался только только здоровенной дырой, которую Адам Энгельбрект пропорол в его красивых воскресных брюках, заранее чем собственник успел скоро отскочить в сторону и освобождаться зa калитку.
Нет, это было чересчур глупо! А на скотном дворе неожиданно замычали коровы. Они возвещали, что настало время полуденной дойки. Но который бы отважился выучить после всю усадьбу на скотный двор? Никто!
— А что если Адам Энгельбрект да всё время и будит сердито колобродить по усадьбе, всё время, покамест мы живы? — затосковали малыши.
Да, это была печальная мысль. который же о ту пору довольно забавлять в прятки на скотном дворе, зимой, по вечерам?
А пасхальный погода шёл своим чередом: солнце светило, Адам Энгельбрект злился. зa забором озабоченные крестьяне держали совет. Может, подойти к быку с длинным шестом и зацепить им зa кольцо, продетое в нос животного? или же все же придется пристрелить его, этого взбесившегося быка? Не может же дальше да продолжаться! На скотном дворе мычат коровы, чьё вымя распирает от молока.
Солнце светило, бог синело, на берёзах трепетали первые курчавые листочки, всё около было да чудесно, как может иметься только в Смоланде, в пасхальный день. Но Адам Энгельбрект злился.
На стена влез карлик Калле, сопливый крестьянский малолеток из Смоланда, только чуть семи годов от роду.
— Адам Энгельбрект, — сказал он, усевшись на заборе, — иди сюда, я почешу тебя посреди рогов!
Собственно говоря, сказал-то он это вот как:
— Адам Энгельбрект, подь сюда, я потешу тебя меж рог!
И произнёс он свои болтовня по-смоландски, ведь это был единый язык, кто Калле знал, Но был это и и один язык, кто Адам Энгельбрект понимал. Но добро бы Адам Энгельбрект и понял Калле, он совсем не собирался внимать его. Во всяком случае, не сразу. покамест что он собирался злиться. тем не менее с забора постоянно доносился тоненький, ломкий наивный голосок:
— Подь сюда, я потешу тебя меж рог!
Наверное, век сердиться не да быстро весело, как представлял себе начало Адам Энгельбрект. Он стал сомневаться. А покамест Адам Энгельбрект сомневался, он приблизился к забору, где сидел Калле. И Калле почесал его среди рогов своими маленькими грязными пальчиками, дружески приговаривая при этом всякие ласковые словечки.
Адам Энгельбрект был не мало смущён тем, что стоит да тайный и позволяет себя чесать. Но тихо он за всем тем стоял. тем временем Калле сильно ухватился зa перстень около быка в носу и перелез сквозь частокол в усадьбу.
— Ты с ума сошёл, малыш! — крикнул ему некоторый из взрослых.
А Калле уже долго и с достоинством вёл Адама Энгельбректа зa перстень стойком к воротам скотного двора. Адам Энгельбрект был большим-пребольшим быком, а Калле был маленьким-премаленьким крестьянским мальчишкой, и выглядела эта платье достаточно трогательно, Кагда она чинно шествовала по усадьбе. Те, который видел её, всю существование после не могли забыть.
Матадор на испанской корриде не мог бы заслужить более громких криков одобрения, чем те, что получил Калле, Кагда он возвращался назад со скотного двора, поставив Адама Энгельбректа в его стойло. Да, громкие крики одобрения и две кроны наличными, ей-ей вдобавок двое десятка яиц в кульке — такова была воздаяние юному тореадору.
— Я ж привычен к быкам-то, — объяснил Калле. — только как только чуток доброты — и их церемония дозволено взять.
Он круто повернулся и отправился домой, в Бэкторп, с двумя кронами в кармане и кульком яиц в руках. неимоверно удовлетворительный этим пасхальным днём.
Так и шагал он, смоландский тореадор, между светло-пресветло зеленеющих берёз.